— Я уже посвящен, — предупредил его Набатников, тяжело дыша от долгого подъема. — Забавная история! Рассказал о ней сам пострадавший. Он потребовал у директора ресторана жалобную книгу и записал, что недоволен ограниченным ассортиментом шоколадных изделий. Чудак человек! Пытался мне доказать, будто есть злые завистницы, вроде Зины. Ужасная особа! Расстроила здоровье бедного ребенка и при всех оскорбила его отца.

…Всюду, куда ни глянешь, огни. Они и на земле, и на воде. Не поймешь, где кончается берег. Сгрудились у причалов буксиры, пароходы, баржи. Светятся окна в каютах, рубках, машинных отделениях, в новых домах на берегу. Горят огни на мачтах судов, на стрелах кранов и экскаваторов, фермах многоковшовых погрузчиков. Бегут катера по реке. Беспокойный свет фар скользит по дорогам. Разве тут разобрать, где вода, где земля!

Митяй возился с телевизором. Скоро наступит время передачи. Как и Женя, он считал, что Жигули — именно то счастливое место, куда они стремились последние дни. Если здесь не удастся принять «Альтаир», будет совсем скверно — аппарат исчезнет навсегда.

Лева свинчивал вместе трубки антенны и, в отличие от своего друга, не хотел думать о возможных неприятностях. Он считал себя оптимистом, а потому не разделял безрадостных умозаключений Митяя. К тому же оставался невыясненным вопрос насчет справедливости в истории с золотыми зайцами. Женя сомневается, а профессор уклонился от прямого ответа.

Афанасий Гаврилович в своем неизменном светлом костюме стоял неподвижно, как монумент, высеченный из жигулевского известняка, холодный и неприступный. Какое ему дело до Левиных сомнений? «Что ему Гекуба?» — вспомнил студент крылатую фразу шекспировского героя и сразу почувствовал себя начитанным и образованным.

— Мучительный вопрос, Афанасий Гаврилович! — шутливо начал Усиков, как бы подчеркивая свое отношение к этому ничего не стоящему пустяку. — Права Зина или не права?

— Насколько я понимаю, Зина над этим не задумывалась. Как говорят, движение души. Здесь не было ни точного расчета, ни дальнего прицела, ни тем более эффектного жеста.

Женя и Митяй прислушались, их это интересовало не меньше, чем Левку.

А Набатников, опираясь на тяжелую палку и глядя вниз, на море огней, продолжал:

— Жалко мне молодых старичков. Есть такие среди вашего брата, не отказывайтесь. Холодно рассчитывают каждый свой шаг, советуются только с рассудком и никогда не доверяют сердцу. А его надо спрашивать, и надо верить ему. Оно гораздо реже ошибается, чем вы думаете.

Женя раскрыл рот и выронил из рук вольтметр. Кому адресуются эти слова? А вдруг Левка сболтнул насчет разорванного письма? В самом деле, не слишком ли много раздумий, осторожности, глупой щепетильности? Не лучше ли довериться чувству, как советует Афанасий Гаврилович, и написать Наде все, что подскажет сердце? «А дальше как быть? — растерянно спрашивал себя Женя. — Поговорить бы с Афанасием Гавриловичем, да как-то неловко…»

Помог Митяй. Уж его никто не упрекнет в излишней чувствительности, он твердокаменный, это все знают. Вот почему без всякого стеснения он заявил:

— Неувязка получается в ваших словах, Афанасий Гаврилович. Я, конечно, согласен, что нужно прислушиваться к этому… — как его? — голосу сердца. Но это смотря когда. Мне думается, Зина поступила правильно. Тут случай подходящий… Но я уверен, что в других, более серьезных делах она подумает сорок раз. Например, если захочет связать жизнь с самым что ни на есть любимым человеком. — Митяя этот вопрос неожиданно взволновал, и он заговорил с редкой для него горячностью: — А как же иначе? Недаром говорят: «Дай сердцу волю заведет в неволю». Потом будешь всю жизнь плакаться. Я считаю, что в наши годы сердце плохой советчик. Насчет этого все классики предупреждают. С ними не поспоришь.

— Вполне разумно! — В глазах Афанасия Гавриловича вспыхнули хитрые искорми. — Зачем спорить, когда они писали не о вас, а о людях своего поколения? Сейчас и жизнь иная, и любовь, как говорит Маяковский, «пограндиознее онегинской любви».

— Хорошо, — не сдавался Митяй, — разберем этот вопрос практически. Некоторые из наших ребят женились, вняли голосу сердца, пошли, так сказать, у него на поводу и позабыли как следует обдумать свой поступок. Я знаю одного парня из нашей группы, ему недавно девятнадцать стукнуло. Как мы его ни уговаривали, ничего не помогло. Теперь мучается. Живут в разных общежитиях, встречаются редко — некогда. На экзамене двойку схватил. Кается, волосы на себе рвет. Ты знаешь, о ком я рассказываю? — обратился он к Жене.

— Как же не знать! Мы это дело обсуждали в комитете. Я могу привести и другой пример. Он и она студенты, вначале были счастливы, все им завидовали. Но вот родился ребенок, появились новые заботы. Жизнь стала трудной. Студент пожертвовал будущим инженерством, поступил на какую-то малоинтересную работу, а вечерами приходится нянчить девчонку, так как жена продолжает учиться на вечернем отделении. Думаю, ей тоже не сладко. Ведь она знает, что ее любимый человек способен на большее. Все это довольно сложно. Но, по-моему, Митяй прав: если ты решаешься на серьезный шаг, надо спрашивать совета не у сердца, а прежде всего у рассудка.

Во время этой речи Митяй утвердительно кивал головой, целиком соглашаясь с мнением Журавлихина. Что же касается Левы, то он затаив дыхание ждал ответа Афанасия Гавриловича. Неужели не возразит?

Набатников неожиданно громко рассмеялся. Из кустов вылетела испуганная птица.

— Откуда у вас, ребята, такой жестокий рационализм? Не будем заниматься метафизикой. Душа! Сердце! Рассудок! Да неужели вы не понимаете, что примеры, которые вы привели, лишний раз говорят за то, что ваши несчастные влюбленные были эгоистами с черствым сердцем? Какой настоящий мужчина допустит, чтобы самое дорогое для него существо могло мучиться и страдать от житейской неустроенности? Спроси у своего сердца: согласно ли оно на это?

— Значит, ждать? — спросил Женя, почему-то вздохнув.

— Нет! Добиваться права на близкое счастье. Завоевывать его.

Журавлихин не спрашивал о том, как это делается. Он знал настойчивых студентов, оканчивающих институт гораздо раньше положенного срока. Знал своих однокурсников, которые уже работали в заводских цехах. Они крепко стояли на ногах. Это были настоящие мужчины, не то что он, Женя. Ему еще надо стать таким — и как можно скорее. Мелькнула мысль о Наде. Слишком странный переход от «настоящих мужчин» и вдруг к Наде. Вот она, перед глазами, злая, насмешливая, Такой Женя видел ее в последний раз на экране телевизора… Нет, не надо думать о ней!

Афанасий Гаврилович торопился. Он еще должен встретиться с другом, который здесь работает.

— Возможно, и не увидимся до завтра. Впрочем, все зависит от «Альтаира». Где он сейчас, бродяга? Нет ли о нем сведений из Москвы?

Женя показал Афанасию Гавриловичу вопросник телецентра, присланный Надей, и письмо из комитета: Все это звенья одной цепи. Не только, как говорил профессор, перекидываются мостики между различными областями науки. Тысячи людей, будто бы далекие от настоящей науки, вроде придуманного Левой Вани Капелькина, связаны между собой единой целью, единым желанием — узнать как можно больше, а потом сделать что-то свое, новое.

Но для этого, по выражению Афанасия Гавриловича, «надо чаще ходить в гости, храбро переплывать каналы, если пока еще не построены мосты».

— Пусть не кажется вам непонятным язык биологов или химиков, — говорил он, прощаясь с ребятами. — Скоро научитесь понимать их. Заглядывайте в незнакомые книги. Я, например, твердо уверен, что ваши коллеги, приславшие вопросник, не раз переплывали каналы и там советовались с друзьями другой специальности. Иначе трудно объяснить столь огромную дальность телевидения.

Женя проводил Афанасия Гавриловича до спуска с горы и загрустил. «Горьковский комсомолец» в Куйбышеве будет рано утром. Удастся ли увидеть профессора? Кто знает, не придется ли сразу возвращаться в Москву? В душе возникало странное чувство какой-то своей неполноценности. Все, что он делал до сих пор, представлялось ему мелким, ничтожным. Наивные штучки с «Альтаиром», который и строился всего лишь затем, чтобы наблюдать за белками или птенцами, — разве это занятие? Пусть говорят, что любая наука, любой труд одинаково ценится в нашей стране. Но разве можно сравнить ученические опыты студента Журавлихина хотя бы с самыми простыми делами моториста, механика, агронома, любого специалиста? Они действительно работают, а ты пока еще прицеливаешься.