— Воистину ты достойный соискатель, о неустрашимый воитель Севера! Если будет на то воля Индры, и ты меня одолеешь, Плод Желаний будет принадлежать тебе по праву, клянусь Асуром и Катаром, а также мировой черепахой и Золотой Горой!

И добавил по-таурански, опасливо поглядывая куда-то вверх:

— Прости, что застал меня в столь затрапезном виде, я, видишь ли, вынужден сам собирать топливо для очага. Позволь мне пойти в дом и облачиться, потом мы немного поболтаем и, если захочешь, скрестим оружие.

— Валяй, — кивнул варвар, — покончим с этим делом побыстрее, я намерен засветло отплыть вверх по реке.

Пока страж пальмы возился в своем жилище, киммериец извлек из заплечных ножен прямой длинный меч и осмотрел лезвие. Лезвие было доброе, слегка синеватое, обоюдоострое, отлично заточенное. Клинок сей достался варвару от одного немедийского рыцаря, имевшего неосторожность путешествовать через гирканские степи в сопровождении всего лишь полусотни слуг и вассалов. Чванливый был нобиль, прими Митра его душу, хотя и отменный рубака. Следовало бы прихватить сюда и его броню с вычервленной бычьей головой, извергающей пламя, но, во-первых, тяжелая броня — неподходящий наряд в жарких вендийских джунглях, во-вторых, за нее на рынке Айодхьи дали отличную лодку и кое-что на дорожные расходы, в-третьих, северянин привык более полагаться на свою силу и ловкость, чем на металл, прикрывающий грудь и плечи. Да и отвык он от тяжелых доспехов, гуляя по степям с вольными разбойничками…

И все же, когда Страж явился пред ним в боевом своем облачении, варвар слегка пожалел о немедийском нагруднике: его противник подготовился к схватке всерьез, и не похоже было, что он собирается уступать свое сокровище за здорово живешь.

Длинные волосы Хранитель связал на затылке пучком, который теперь выбивался из-под островерхого шлема, покрытого зеленоватой чешуйчатой шкурой неведомого гада, с султаном шафрановых перьев и маленькими черными крылышками по бокам. От пояса до подмышек торс его плотно охватывали толстые жгуты синей ткани; сияющие в солнечном свете оплечья плавно поднимались, оканчиваясь двумя носорожьими рогами, покрытыми красным лаком; широкий воротник с насечкой прикрывал шею; кожаный нагрудник, укрепленный при помощи широких, перекрещивающихся на спине сыромятных ремней, спереди покрыт был нашитыми золотыми пластинками с изображениями танцующих многоруких фигур вендийских божеств. Ноги и бедра воина прикрывали расшитые серебряной нитью дхоти, стянутые на поясе шелковым малиновым кушаком, обут он был в желтые постолы — высокие мягкие кожаные сапога без каблуков, похожие на мешковатые чулки.

Все это великолепие несколько портала торчавшая над воротником клочковатая борода с набившимся лесным мусором.

В руках Хранитель сжимал два кривых меча с широки-ии, снабженными лунообразными выемками наконечниками — сталь клинков густо украшал замысловатый орнамент. Такими мечами (правда, попроще, без украшений) рубили головы преступникам в столице Вендии Айодхье. Вооружение довершал длинный кинжал с волнообразным лезвием и булава-шестопер, притороченная к поясу.

— Трепещи! — взревел Страж столь мощно, что из бороды его веером полетели репьи и сухие травинки. — Трепещи, ибо сила Индры пребывает во мне!

Он принялся бешено вращать мечами, превратив клинки в подобие радужных окружий и извлекая сталью гудение комариного роя. При этом Хранитель пустился в замысловатый медленный танец, поворачиваясь на все четыре стороны света и высоко подкидывая согнутые в коленях ноги.

Киммериец наблюдал это странное зрелище молча, поводя острием своего меча вслед за танцором, готовый отразить внезапное нападение Стража. Он видел нечто подобное в Айодхье, когда толстые вендийские вельможи, желая потешить дам молодецкими забавами, устраивали потешные поединки, предваряемые сходными телодвижениями. Правда, грации им не хватало, да и оружие было деревянным.

Хранитель же, казалось, готовился изрубить своего противника в мелкие куски. Он завывал, обратив к небу заросшее до самых глаз лицо, он сплевывал под ноги зеленоватые сгустки — не иначе жевал траву амок, придающую воину неукротимость и безжалостность к врагам — он выкрикивал имена многочисленных божеств, ни одного из которых его противник никогда не слышал, он рыл мягким сапогом землю…

Киммериец уже подумывал об отложенном луке, прикидывая, что сможет, пожалуй, всадить стрелу между глаз спятившего от вендийской жары и москитов тауранца и разом покончить затянувшееся представление, когда Страж вдруг застыл с поднятым лицом, потом воткнул мечи в землю и отер со лба пот.

— Улетел, каналья, — сказал он по-аквилонски, — к своим улетел, докладывать.

Варвар следил за ним настороженно, стараясь разгадать хитрость.

Хранитель отцепил булаву и бросил на землю. Туда же последовал кинжал.

— Вот что, — сказал бородач, снимая шлем с черными крылышками, — прежде чем ты меня убьешь, не желаешь ли выпить и закусить олениной? Мы успеем поболтать, пока вернутся птички…

Киммериец не отвечал и не опускал меч.

— Правильно, — печально молвил Хранитель, — глупо на слово верить… А только сам посуди: какой резон мне лукавить? Ну, отравлю я тебя своим вином или еще что, так мне за то кишки вырвут и на пальму эту сушвдъев повесят. Все, понимаешь, должно свершаться по обычаю. Соискателя следует прикончить в честном поединке или самому пасть. Про кишки я, конечно, для красного словца, но, если что не так, Садов Индры не видать мне, как своих ушей. Эти скоро здесь будут, тогда и сразимся.

— Кто «эти»? — нарушил молчание киммериец, отбрасывая меч: гордость не позволяла ему противостоять безоружному с обнаженным клинком в руках.

— Птички, — пояснил бородач. — Их глазами жрецы богини Хали взирают с небес на дела земные. Если что не так, карают, А карать они умеют, уж поверь старому неудачнику…

— Положим, я тебе верю, да только чудно: не слышал, чтобы враги прежде смертельной драки потчевали друг друга олениной.

— А, — махнул рукой Хранитель, — встретил я тебя как должно, поплясал, мечами помахал… Соглядатай крылатый доволен остался, а речей хайборийских жрецы здешние, мыслю, не разбирают. Пока они сюда слетятся, мы с тобой можем поболтать запросто. Что-то глянулся ты мне, киммериец, посему поведаю тебе нечто занимательное, а там уж твое дело решать: биться ли нам, рвать ли золотой орех или так оставить. Я-то ладно, другого дурака подождать могу, дольше ждал, а твое дело молодое, чего зря пропадать. Осталась же у меня баронская честь, в самом деле!

— Так ты барон? — недоверчиво хмыкнул варвар.

— Рогар Безголовый, младший сын Гайварда Толстого, чья усадьба и поныне стоит, надеюсь, в Урочище Гнилого Дуба, что в провинции Тауран, в трех днях на закат от Танасула, — церемонно поклонился лесной затворник. — Слыхал, небось, о моем папаше?

— Нет, — сказал северянин.

— А зря, — обиделся тауранец. — Достойный был человек, хоть и не дал мне ни гроша. А тебя как величают?

— Зови меня Конан-варвар.

Рогар Безголовый снова закатил глазки, поцокал языком и сказал:

— Не тот ли ты вождь афгулов, который спас Деви Жазмину, повелительницу Вендии, из лап Черных Колдунов?

— Я спас, — сказал киммериец без ложной скромности, — что, птичка напела?

— Недорослик один наболтал, — сказал Рогар, — они повсюду шатаются, недрроеликн эти, все знают. Только у меня и развлечений, что якшей лупоглазых послушать. Ладно, пойдем закусим, я олениху утром подстрелил, а винцо у меня из сока красной лианы, не хуже пуантенского будет.

Прикинув, что Хранитель и вправду не станет рисковать Садами Индры, куда по местным поверьям отлетали души достойных, киммериец решил принять приглашение. Что может быть лучше доброго куска оленины и кувшина вина перед схваткой? Признаться, от соленого черепашьего мяса, которым он запасся в столице, уже першило в горле, а пальмовое вино вышло еще вчера. Истинный киммериец не откажется от угощения, даже если его предлагает приспешник Нергала! Если, конечно, угощающий первым отведает питье и кушанье.