— Они служат якшам, — прошептала вендийка.

В это время наверху скалы тускло затеплился неяркий огонь. Кто-то спускался по тропинке, освещая путь фонарем.

Вот, — сказал Тримрапарттмрапутахасуптантрапеша, — дальше — земля Вонючих Болотников. — Плохо. Едят людей.

— А я-то думал, это якши падки на человечинку, — подначил своего нового знакомца Конан, разглядывая плотную стену колючих кустов, среди которых, словно вход в пещеру, темнела прогалина, где начиналась тропинка.

Они стояли на краю небольшой поляны, поросшей высокой травой и желтыми цветами — киммериец, вендийка, вожак недоросликов и пяток его лупоглазых соплеменников. Соплеменники угрюмо молчали, сжимая в лапах свои кривые дубинки, и каждый не спускал одного глаза-пузыря с людей, а зрачком другого настороженно озирал окрестности.

— Базарные сказки, — сказал вожак, не понимавший шуток. — Верить не надо. Якши не едят людей, якши любят женщин. Я говорил.

Варвар уже слышал историю лесного племени: у костра, возле которого они с девушкой сушили одежду и угощались какими-то довольно сладкими корешками, испеченными на углях. Недорослики бродили поодаль, к костру не присаживались — то ли не могли забыть обиду, нанесенную киммерийцем, то ли просто его побаивались. Только их вождь, так и не сняв свою зеленую шапку, отороченную крашеным мехом неведомого зверя, устроился рядом с людьми и даже вступил с ними в беседу.

На берег, куда стая обезьян перенесла в сплетенной из лиан сети чуть было не ставших добычей водяных демонов путников, Тримра (так для краткости окрестил его киммериец) явился один. При нем не было оружия, только фонарь из выдолбленного ореха, в котором что-то, как ни странно, булькало и тлел неясного происхождения огонек. Завидев своего давешнего похитителя, Ка Фрей испуганно прижалась к северянину, поминая Таттара-Рабугу и нервно потирая пальчиком переносицу — жест, согласно поверьям вендийцев, охраняющий от нечистой силы.

— Я пришел мирный, — возгласил недорослик, потрясая для убедительности уже виденной Конаном грамотой. — Наши слуги, имеющие хвосты, спасли вас.

— Зачем? — недоверчиво спросил варвар, направив в грудь якши острие меча и настороженно оглядывая склон.

— У нас мир с людьми, — заявил Тримра важно. — Еще — ты друг Деви. Она отблагодарит.

— Я отнял у тебя добычу, — напомнил киммериец.

— Это право сильного. Мы найдем другую женщину.

— Чтобы съесть?

— Чтобы родить потомство. Пойдем к нашему костру. Мы дадим вам сладких паттахашара, Я расскажу, зачем нужны женщины.

Немного поразмыслив, Конан решил воспользоваться сим любезный приглашением. Тем более, что дорога из этого гиблого места была неведома даже вендийке. Если якши затаили коварное намерение напасть на них, что ж, у него достанет сил проучить лесных уродцев и навсегда отбить у них охоту нападать на людей. Хотя бы на киммерийцев, если, конечно, какому-нибудь его земляку придет в голову безумная мысль отправиться в джунгли Вендии.

Они взобрались по крутой тропинке и оказались возле большой деревянной статуи обезьяны, мельком виденной Конаном с реки. Идол был старый, поросший лишайником, обвитый лианами, локтей двадцать высотой. Имел он три лика, один обращенный к реке, а два других — в сторону троп, разбегавшихся от подножия истукана. Тропа пошире уходила вглубь джунглей, другая вилась по кромке обрыва мимо идола и убегала дальше, теряясь среди обломков скал. Обезьяна была многорукой: две лапы прикрывали глаза, устремленные на реку, две другие зажимали рот морды, таращившейся на уходившую в заросли тропу, последняя пара прикрывала рот третьего лика.

Возле ног истукана горел небольшой костер, а на плечах гигантской обезьяны сидели ее живые сородичи — со скрещенными на груди лапами, безмолвные и важные.

— Это ваш бог? — кивнул киммериец на идола.

— Рапрапаратрукравапрадеша, — торжественно объявил вождь якшей, — Отец Народов.

Варвар хмыкнул. Хорош отец! Если какие народы и произошли от этого чучела, то только не киммерийцы. Может быть, якши. Впрочем, вендийцы тоже могли иметь своим предком хвостатое чудовище, не зря их презирают за хитрость, двуличие и склонность выражать свои чувства лицемерными гримасами.

— Почему у него три башки?

— Башки?

— Ну головы, морды.

— О, — сказал Тримра и пошевелил ноздрями, как бы к чему-то принюхиваясь, — Отец Народов мудр. Не хочет смотреть на бурный поток жизни. Презирает. Не хочет слышать пустых речей. Не боится. Молчит о тайне. Знает.

— А ты знаешь тайну? — живо спросил варвар, вспомнив слухи о лесных кладах, охраняемых племенем лупоглазых карликов.

— Знаю, — отвечал якша, — но не понимаю.

Конан не нашелся, что противопоставить столь странному заявлению, скинул промокшую одежду и, оставшись в одной набедренной повязке, уселся возле костра и принял поданные якшами коренья, оказавшиеся хоть и приторными, но весьма сытными. Перевязь с мечом киммериец предусмотрительно положил под руку. Ка наотрез отказалась скинуть свою юбчонку и короткую кофточку — сушилась одетой, поворачиваясь к огню то одним, то другим боком, со страхом поглядывая на сновавшие в полумраке низенькие тени.

— Ты обещал рассказать, зачем вы похищаете женшин, — напомнил варвар, когда немного утолил голод. Единственное, о чем он жалел, было отсутствие вина — на запивку подали кокосовые орехи. И Тримра поведал историю своего племени.

Когда-то его народ владел обширной страной, лежавшей далеко на севере, за Гимелийскими горами, степями и тундрами, за морем, покрытым ледяными торосами. Там было тепло, потому что страну окружали высокие хребты, не дававшие холодным ветрам проникнуть в долины, и горы эти часто плевались огнем, а вода в озерах была горячей и часто взлетала вверх кипящими струями. Карлики тогда не были карликами, были они настоящими великанами и звались ямбаллахами. Во главе народа стояли мудрые правители, именуемые мажиками, и предки Тримры жили в мире и довольствии.

Северную страну населяли и племена людей, прозябавших в дикости и ничтожестве. Звались они по местам обитания — «люди болот», «люди полей», «племена оврагов» — постоянно воевали друг с другом и потихоньку вымирали. Иногда племена объединялись и шли воевать ямбаллахов, влекомые алчностью и гордыней: крепости предков якшей полнились золотом и самоцветами, а в роскошных дворцах имелось немало диковинок, память о коих теперь уже стерлась. Люди ни разу не смогли взять ни одной крепости, они во множестве погибали под ударами мощного оружия, о котором сохранились лишь смутные предания: известно только, что имелись у ямбаллахов огненные диски, поражавшие врагов сотнями, и громовые стрелы, разившие тысячами.

Так бы и сгинул род людской, обитавший по соседству с великанами, если бы не явилось неведомо откуда племя ругов, хитрых и жестоких воинов, идущих в бой обнаженными, с одним лишь каменным топором в руке. Очень скоро руги стали собирать дань со всех родов, но этого им показалось мало: старейшины племени замыслили коварством одолеть самих ямбаллахов.

Легенда гласит, что в один далеко не прекрасный день явились от них благообразные старцы, безоружные, лишь с музыкальными инструментами в руках. Они были допущены в столицу пред очи мажика и, усевшись рядком, ударили в струны и жалобно запели песню-мольбу, суть коей сводилась к нижайшей просьбе всех подвластных и неподвластных ругам племен дать им мудрых наместников, дабы мир и согласие воцарились среди людей.

Правитель ямбаллахов весьма возрадовался подобным оборотом дела: был он существом просветленным и не терпел войн и убийств, прибегая к своему чудесному оружию лишь в качестве обороны от докучливых дикарей. Он отрядил наместников, которые поставили города на берегах рек и обучили племена хлебопашеству, ремеслам, и торговле. Лишь тайну своего оружия скрыли ямбаллахи.

Руги же, согласно коварному плану, вели себя ниже травы, тише воды, а их вожди даже поселились в столице великанов, якобы для того, чтобы учиться искусству управлять народом своим, на самом же деле лелея лишь одну корысть: овладеть секретом великого разрушения. И весьма в том преуспели.