— А я люблю Дублин, — повторила она с жаром, сознавая, что сейчас хрустнет, как сучок, их едва завязавшееся знакомство. И, смутившись, добавила: — Ну что ж, всего хорошего.

Погрустнев, она вышла из ворот на улицу.

Но на следующий день они неожиданно столкнулись на Лисон — стрит. Он приподнял шляпу. Глядя на его неторопливую походку, трудно было поверить, что хорошая погода и солнце не доставляют ему радости.

— Добрый день, — сказал он сдержанно.

— Какая дивная погода! — ответила она.

— Да, сегодня не душно, — согласился он. Однако, бросив взгляд на уходящую вдаль улицу, сразу насупился.

Одна сторона улицы уже погрузилась в тень, но другая все еще была залита солнцем — его лучи били по оштукатуренным откосам окон и крашеным подоконникам, и те отражали их свет, добросовестно, но тускло, — так бегущая по клавишам рука пытается передать совершенство музыки, положенной на ноты.

Вид у него был мрачный.

— Вы, наверное, считаете эти старые дома чудом красоты. А по мне, они уродливы — пора их на слом.

Он был настроен воинственно, но все же ей было лестно, что он помнит их короткий разговор накануне.

— Не понимаю, как можно называть их уродливыми, — сказала она.

— Постойте, о чем мы говорим? О том, что снаружи, или о том, что внутри? Я‑то все время имею в виду только то, что внутри. Знаете, часто я стою у собст венной двери с ключом в руках и страшусь открыть ее и очутиться среди этого убожества и мрака. Один запах чего стоит!

— Запах? Это, наверное, от сырости. Там что, нет каминов?

Судя по его лицу, он не склонен был думать, что дело в сырости.

— Разве вы не знаете, какие камины в этих домах? Забиты золой по самую трубу, и стоит поворошить угли, как они тут же гаснут. Как‑то утром я бросил в камин апельсиновую кожуру, а когда вернулся вечером, она лежала там, целая и невредимая.

— Но при чем тут дом? — возразила она.

Он не слушал ее.

— Когда я учился на первом курсе, у меня была берлога на Фицвильям — стрит. Там на перилах по всей лестнице были вырезаны буквы — знаете, как вырезают на деревьях. Но вот однажды сняли штору с лестничного окна, и я увидел, что вырезаны они не на самих перилах, а на толстом слое жира и грязи.

Она невольно рассмеялась, но тут же снова запротестовала.

— Но при чем же тут дом? Вы несправедливы. И кроме того, с домами не так, как с людьми, — с возрастом они вовсе не обязательно становятся уродливыми. Я знаю один старый дом за городом, в Лонгвуде…

Она замолчала, неожиданно увидев прямо перед собой, в земляном круге, вырезанном в асфальте, молодой платан; его потемневшие от копоти ветки были, как дождинками, усеяны зелеными почками.

— Смотрите, какое дерево! — воскликнула она. — А вы говорите Килдер! Разве там есть что‑нибудь похожее? А вы слышали, как поют дублинские птицы?

— Слышу иногда голодных воробьев где‑то на задворках моего дома.

— Ну, это деревенские жители — им лучше бы не улетать с насиженных мест. Нет, я имею в виду настоящих городских птиц, которые живут в плюще на стенах домов. Слышите?! — спросила она взволнованно, когда совсем рядом с ними птичка начала выводить свои предвечерние трели.

— Где она? — спросил он, всматриваясь в пожухлый серый плющ на кирпичной стене. Но тонкая пау тина плюща не шелохнулась, — казалось, поют сами кирпичи.

— Вот здесь я и живу, — остановившись, она положила руку на железные перила лестницы.

— Значит, в том самом доме, где живет птица, — сказал он галантно, но она заметила, каким неприязненным, критическим взглядом он окинул дом.

— Надеюсь, встретимся как‑нибудь в библиотеке, — добавил он неопределенно.

— Надеюсь, — отозвалась она так же неопределенно и обрадовалась, что ответ ее был заглушен тоненьким, но чистым, как ручеек, голоском, доносившимся из плюща.

Прошло больше недели, прежде чем они встретились в библиотеке. Когда он вошел, она уже сидела за столом. Заметив ее, он направился прямо к ней.

— Наверное, было очень невежливо с моей стороны говорить так про улицу, на которой вы живете. — Вид у него был огорченный.

— Я не обиделась.

— Правда? Я рад, — сказал он очень серьезно. — Понимаете, во мне сидит что‑то такое, что заставляет меня люто ненавидеть город, а стоит сойти с автобуса на проселочной дороге — и я уже совсем другой человек.

— Хорошо, что у вас есть возможность уезжать, — сказала она. На этот раз он вызывал больше сочувствия.

— Еще бы! Не знаю, что бы я делал, если б вдруг оказалось, что мне нельзя туда ездить. — В его голосе звучало настоящее отчаяние.

— А разве вам что‑нибудь может помешать?

— Да нет пока, — проговорил он с расстановкой и вдруг выпалил: — Просто для меня там все переменилось с тех пор, как умерла мама. — Какой‑то пожилой человек за столом впереди обернулся и недовольно посмотрел на них. — Мы мешаем. Потом договорим, — сказал он. — Может, когда библиотека закроется, пройдемся немного пешком?

— Если хотите, — тихо ответила она, не совсем понимая, можно ли это считать приглашением.

— Тогда я расскажу вам по пути домой, — сказал он.

Значит, все‑таки приглашение.

Когда прозвенел звонок, она решила, что он о ней забыл. Он вышел из зала, даже не взглянув в ее сторону, но, как и в прошлый раз, ждал ее на лестнице и тут же заговорил так, точно разговор был прерван на полуслове.

— Во всяком случае, все переменилось с тех пор, как брат женился. — Он вздохнул. — Моя невестка очень хорошо ко мне относится. Все время старается сделать мне приятное. Да и брат каждую пятницу вечером посылает кого‑нибудь из своих рабочих с моим велосипедом в Клейн, к автобусу. Но все равно все не так, как было при маме. Я там вроде бы лишний. И знаете, я стараюсь поменьше бывать дома — ухожу на весь день с ружьем в лес.

— А я уверена, что они рады, когда вы приезжаете, — сказала она и, взглянув на него, подумала: «Какой славный!»

Но он ее не слушал.

— Одно я знаю твердо, — решительно сказал он. — Если у них будет ребенок, я перестану туда ездить.

— Но вам‑то что? И хорошо ли это — желать, чтобы у них никогда не было детей, — сказала она, едва удерживаясь от смеха.

— Дело не в них. Дело ео мне. Я бы не мог заставить себя туда ездить, если бы такое повторилось. Прошлым летом у них что‑то случилось, — сказал он, понизив голос. — Мне не сказали что, но она несколько дней пролежала в постели. Это произошло во время каникул, я приехал домой на два месяца. И мне было ужасно неловко. Старался уходить на целый день, но рано или поздно приходилось возвращаться. И мне было страшно неуютно!

— У нее был выкидыш?

— По всей вероятности.

Она так и не поняла ззгляда, который он при этом бросил на нее.

— В доме было полно каких‑то женщин, — продолжал он, как ей казалось, уже не так напряженно. Может быть, он был благодарен ей за ее прямоту. — Они сновали вниз и вверх по лестнице и шушукались. Все это создавало дикую суету. Я вообще зарекусь жениться, если непременно должны быть вот такие истории.

На этот раз она не могла удержаться от смеха.

— Но почему непременно? Это ведь не так часто случается.

— Кто его знает, — сказал он уклончиво. — Кроме того, женщины смотрят на это иначе. Они прямо упиваются такими делами.

— Далеко не все, — запротестовала она. — Во всяком случае, не я.

— Вы, может быть, и нет, — согласился он. — Но вы и непохожи на других девушек. Я никогда не встречал таких, как вы. Кстати, вы в прошлый раз упомянули Лонгвуд, не помню в связи с чем. Это близко от того места, где я живу. Откуда вы его так хорошо знаете?

— Там мой дом, — ответила она. — Неподалеку, примерно в миле от Лонгвуда.

— Но вы сказали… Я думал… — Он запинался от смущения.

— Я тоже по пятницам езжу домой, — сказала она спокойно. — Как и вы. У меня на Лисон — стрит квартира. Я живу там только на неделе.

Он молча смотрел на нее.

— Я мог бы и сам догадаться, — наконец выговорил он.