— Ты не поступишь со мной так в последний момент, — убитым голосом сказал он. — Ты мне нужна. Мне надо, чтобы ты поехала.

Она выпрямила свои бесконечно длинные ноги, вновь скрестила их, положив одну на другую. Не отрывая глаз, он смотрел на них, на шелк, молочно-белую кожу ее бедер. Попав в ловушку, он кашлянул. Потаскуха! Как она умеет его разжигать! Ирэн сказала:

— Если бы я принесла себя в жертву, то должна была бы получить компенсацию.

— То есть? — спросил он, оставаясь настороже.

Продолжая курить, она сняла ногу с ноги, но так, чтобы ему оставались видны ее бедра, и выпятила грудь, бесстыдную, но притягательную. Он ругнулся и повторил:

— То есть?

Она позволила ему приблизиться и, не отводя глаз, спросила:

— Ты украл эти 420 тысяч? Да или нет?

С его губ сорвалось то же оскорбление, что и вечером:

— Шлюха!

Она не стала с ним спорить.

— Если я поеду с тобой, я хочу получить 400 тысяч франков. Здесь. До отъезда. 40 миллионов старыми, если тебе так больше нравится.

Она встала, чтобы лучше видеть его, и откинула голову назад, так как была ниже его ростом.

— Так ты возьмешь меня с собой или оставишь здесь?

Он сжал кулаки, желая пустить их в ход. Она заметила это, но не пошевелилась, продолжая нервно смеяться. Наконец, с огромным трудом, он выдавил из себя:

— Я беру тебя с собой. Получишь свои башли. Свои грязные башли.

— Значит, ты все-таки обокрал лондонскую банду?

Он протянул руки и взял ее за талию.

— Я тебя беру с собой. Тебе этого мало?

Она откинулась назад, волосы повторили ее движение, открывая лицо белой пантеры.

— Я хочу знать!

— Шлюха!

Она засмеялась громче.

Он обнимал ее, а она взялась за подол своего мини-платья и подняла его, обнажая тело.

— Шлюха, — повторил он, нависая над ней. — Шлюха! Шлюха! Шлюха! Да! У меня есть деньжонки! Да! Я надул лондонскую банду! Я…

Внезапно он ударил ее по щеке ладонью, она упала на кровать, хохоча все громче.

Рихарда Тубека с того момента, как он приземлился в Праге, не покидало волнение. Больше двадцати пяти лет не ступала его нога по улицам столицы его родины. Он помнил эти улицы более веселыми, оживленными, но и теперь они были для него полны поэзии.

Но куда же исчезли бойкие лавочки минувшего? Люди теперь казались серьезными и грустными. Что же до магазинов, то они, за исключением продовольственных, были почти пусты. А ведь Прага по умению жить в свое удовольствие когда-то стояла на третьем месте в Европе, после Парижа и Вены!

Сопровождаемый Ирэн, он прошел через решетчатые ворота замка, охранявшиеся двумя солдатами в касках, в оливково-зеленой форме, с автоматами наизготовку. Идеально чистый двор был залит солнечными лучами. Туристы с фотоаппаратами на шее, раскрыв от восхищения рты, созерцали собор Сен-Ги, построенный в готическом стиле, устремивший в безоблачное небо свою верхушку и позеленевшие от времени купола.

Внутри собора, первый камень которого был заложен в 1344 году французским архитектором Матье Аррасским, было прохладно. Рихард, снявший парусиновую шляпу, остановился на мгновение, чтобы вытереть со лба пот и протереть стекла затемненных очков.

— Ну как, тебе нравится? — указал он на величественный неф жестом, полным тщеславия.

— О, я… ты знаешь… — отозвалась она, — все эти остатки былых времен… И потом, не говори таким тоном, как будто все это построил ты.

Он бросил на нее испепеляющий взгляд. Очевидно, искусство и она, у которой в голове только деньги и удовольствия… Она пришла в мини-юбке из бельгийского габардина в эту святыню, свидетельницу истории королей Богемии. Мечтающая только о мехах и драгоценностях, она не могла волноваться от красоты собора.

Он тряхнул слипшимися от пота волосами.

— Пошли, это здесь.

Он указал на правое крыло главного здания, на устремленные вверх прекрасные колонны, соединявшиеся в десяти метрах над головой.

Их шаги гулко отдавались в соборе. Рихард, глаза которого успели привыкнуть к полутьме, заметил человека, стоявшего перед королевской молельней. По мере того как он подходил к нему, его сердце билось все сильнее. Да, это он. Он не ошибся, хотя человек, с интересом разглядывавший барельеф, стоял спиной. Когда между ними осталось метра два, Рихард позвал:

— Иво!

Иво Буриан обернулся, и в его глазах, дымчато-серых, типично славянских, загорелся огонек.

— Рихард!

Их руки соединились, и они обменялись крепким рукопожатием, потом обнялись. В глазах у них стояли слезы. С момента их последней встречи прошло четверть века. Как все с тех пор изменилось! Но они не забыли свою дружбу, совместную борьбу, павших в боях товарищей, свою юность. С минуту они стояли молча, не двигаясь.

— Эй! — с нетерпением окликнула Рихарда подошедшая Ирэн. — Ты мог бы меня представить!

Рихард Тубек освободился из дружеских объятий.

— Иво, это Ирэн.

— Твоя жена?

— Что-то вроде этого.

— Поздравляю, она очень красива, — сказал его друг.

Говорили они, естественно, по-чешски, и Ирэн снова вмешалась:

— Вы не могли бы говорить по-английски? Или по-французски?

Иво Буриан галантно склонился, как бы собираясь поцеловать ей руку, но не сделал этого. Обычаи действительно изменились.

— Простите. — Его французский пострадал от долгого отсутствия практики. — Но радость встречи… Итак, вы — француженка. Я должен был догадаться по акценту! Ах, Франция! — произнес он, кланяясь ей. — Франция, де Голль.

Грустные глаза Иво вдруг заблестели на его тонком удлиненном лице, изрезанном морщинами.

— Благодаря ему вы, французы, пользуетесь в мире огромным престижем! — добавил он. Потом, обращаясь к другу, сказал уже без улыбки:

— Утром по телефону ты не объяснил… Я хочу сказать, твой приезд… И потом, почему ты назначил встречу именно здесь? Короче, пойми мое удивление. Я ведь уже не надеялся увидеть тебя.

Вернувшись к действительности, Рихард огляделся. Кроме них и группы восточных немцев, прилежно слушавших гида с красной нарукавной повязкой, не было ни души.

— Я не хотел сразу идти к тебе, не зная, стесню тебя или нет, — объяснил он. — Кроме того, должен тебя предупредить, я приехал с французским паспортом.

— У тебя неприятности?

Иво тотчас попал прямо в яблочко.

— Да, и серьезные. Мне пришлось бежать из Лондона, чтобы спасти свою шкуру.

Взгляд Иво остановился на Ирэн, но Рихард успокоил его:

— Она в курсе.

— И это все, что ты смог придумать? — удивился Иво Буриан. — Приехать сюда, ще, как тебе известно, спрятаться очень трудно?

Рихард предложил ему «голуаз».

— Ты не открыл мне ничего нового, но для меня это единственный шанс, чтобы выжить. Ты должен мне помочь.

Иво, нагнувшийся, чтобы прикурить, беспомощно развел руками.

— Если деньгами, то… Я бы рад, да…

— Нет, нет, — успокоил его Рихард. — В этом плане все нормально. Но ты должен походить со мной, сказать, куда я могу идти, куда нет, что я могу делать и что нет. Естественно, не слишком перетруждаясь. Ну а если бы ты смог найти мне убежище здесь или в соседних странах… Я должен прожить здесь года два-три, чтобы обо мне забыли. А потом я попытаюсь снова перебраться туда, на другую сторону.

Иво с наслаждением затянулся «голуаз», — он давно уже не курил черного табака, и шепнул в то время, как Ирэн, привлеченная стеклянными фигурками на массивном деревянном пьедестале, представлявшими сцену охоты, отошла от них:

— Бумаги у тебя надежные?

— Вполне.

— Здесь в них копаются особо тщательно. Ты правда думаешь, что тебя никто не может узнать?

— Моя семья погибла во время бомбежки, — ответил Рихард, — а потом, как ты знаешь, я не из Праги, а из Войанов — сердца Словакии. Да здесь уже давно забыли о моем существовании!

— Верно, — согласился Иво, стряхивая пепел со своей голубой куртки, сшитой из посредственного материала.