Миф, явление, присущее Древнему миру, возродился в XX веке. Исследование особенностей его проявления в гитлеровской Германии было проведено Э. Кассирером[40]. Характерны были комбинации внутренне противоречивых, несовместимых утверждений. Об этом, в частности, говорится в книге[41]:

«Идеология фашизма, не имевшая научных корней, серьезной философской, экономической и политической базы, кажется нелепой, мы бы сказали, даже чудовищно нелепой. Но господствующая идеология, как показала история, не обязательно должна быть научно обоснованной, умной и передовой».

В книге отмечается также конъюнктурность идеологии, менявшейся в зависимости от тех задач, которые ставили себе гитлеровцы:

«Та ложь, в которую в каждый данный момент верили, ежегодно менялась и часто друг другу противоречила. Кроме того, различные части партийной иерархии, попутчиков и народа не обязательно кормили одинаковой комбинацией лжи. Но для всех стало привычным обманывать себя, ибо это было моральной предпосылкой для выживания, и эта привычка вошла в кровь и плоть».

В «третьем рейхе» существовали теории, предназначенные для различных частей партийной иерархии, в том числе для «избранных», для аппарата НСДАП и аппарата насилия. В статье С.Г. Кара-Мурзы[42], где используется термин «когерентность высказываний», приведены конкретные примеры замены реальности виртуальным миром несовместимых (некогерентных) положений.

Мифология как основа нового мировоззрения.

В условиях идеологии сегодняшнего дня, отречения от прошлого, безразличия к будущему новое мировоззрение, представленное внутренне противоречивым набором базисных мифов, а также фактическим отсутствием социального, философского и экономического их обоснования, было адекватно ситуации. Ниже проводится краткий анализ базисных мифов, показана их неадекватность реальной действительности.

Миф – демократия. Подробный анализ этого мифа содержится в работе[43]:

«Один из самых распространенных социальных мифов нашего времени – это миф о народовластии. Вместо понятного русского слова, сразу располагающего к усмешке, обычно используют греческий его эквивалент: демократия. Этим порождается ореол особой торжественности и глубокомыслия. Выставляя народовластие как знамя, проповедники и поклонники его рисуют умилительные картины.

Весь народ участвует в управлении государством (или учреждением); никто не ущемлен в своих правах; объективность оценок обеспечена; личные страсти управителей подавлены; знания и способности всех суммированы и слиты в единый мощный поток; социальная активность поднята до максимального уровня; торжество справедливости обеспечено».

Авторы работы [43] ставят вопрос об определяющих параметрах, зафиксированных проповедниками народовластия, когда они рисуют сами себе и всему народу умилительные картины. Из рассмотренных в [43] семи параметров приведем в качестве примеров два:

«Параметр первый: процедура выборов. Этот параметр был, очевидно, зафиксирован на отметке: «идеальная процедура». Отметка никем не оговаривалась, она просто подразумевалась. Освободим шкалу и продвинемся к другим отметкам: «процедура с подкупом», «…с обманом», «…с подделками», «…с односторонней пропагандой», «…с подставными кандидатами», «…с угрозами», «…с ошибками избирателей», «…при полной пассивности избирателей», «…при некорректной борьбе кандидатов» и т.д.

Остановив указатель на любой из этих отметок или на любой возможной их комбинации, получим, очевидно, новую характеристику народовластия. Она будет звучать примерно так: «Худшая часть народа участвует в управлении государством». Ибо лучшая часть народа не станет подкупать избирателей, угрожать им или обливать грязью своих соперников. Запомним эту новую характеристику.

Параметр второй: права гражданина. Этот параметр был зафиксирован на отметке: «все заботятся о правах друг друга». Отметка не оговаривалась, она подразумевалась. Снова освободим шкалу и поползем к другим отметкам: «избранные депутаты заботятся о правах лишь своих избирателей», «…заботятся лишь о своих собственных правах», «…не имеют понятия о проблеме права», «не знают, как согласовать свои противоположные позиции», «…всеми средствами стараются аннулировать действия своих коллег» и т.д. Остановив указатель на любой из этих отметок или на их возможной комбинации, получим еще одну новую характеристику народовластия: «Люди ущемлены в своих правах». Запомним также и ее».

Рассмотрев подобным образом еще пять пунктов, А. Захаров и К. Вальков приходят к следующим выводам:

«Итак, что же такое демократия? Это вопрос понятный и привычный, способный сегодня вызвать самые острые и серьезные дискуссии на любом уровне – от случайных стычек на уличном митинге до академических заседаний и международных симпозиумов. А фактически – это вопрос наивный, нелепый. Лишенный всякого смысла вопрос. Ибо демократия – это то самое, о чем громко кричат ее восторженные проповедники. И демократия – это то самое, о чем свидетельствуют приведенные выше характеристики, т.е. такая организация общественной жизни, при которой:

худшая часть народа управляет государством; люди ущемлены в своих правах; постоянно принимаются ошибочные и опасные решения; общество подчинено тирании отдельных группировок и кланов; знания и способности всех парализованы взаимной борьбой; социальная активность людей подавлена, а справедливость окончательно попрана.

Сличим фраза за фразой два равно допустимых описания демократии – рекламное описание ее проповедников и разгромное описание ее противников – и убедимся, наконец, что идея народовластия – это типичный социальный миф. Реальная действительность не имеет ничего общего с такой навязчивой мифологией».

Конкретным примером «демократии» служат последние выборы в Московскую городскую думу, когда удалось превзойти 25%-ный барьер. Как говорится в опубликованных данных, за победителей в округах голосовало в среднем около 20 тыс. человек из примерно 200 тыс. избирателей. То есть депутаты избраны 10% москвичей. 10% населения определяют власть над всем народом.

Миф – правовое государство. Этот миф также рассмотрен в книге[43]:

«Правовое государство, усердно обыгрываемое средствами массовой информации, напоминает собой красивую конфетку, которой приятно любоваться, предвкушая ее сладость до тех пор, пока она не развернута».

Авторы подчеркивают многомерность субъекта права и невозможность подчинить его формально-юридическому алгоритму. Ведь нет такого правонарушения, которое нельзя было бы – при включении подходящих параметров – рассматривать с двух диаметрально противоположных позиций, как опасную угрозу обществу или как героическую его защиту. Отмечается отсутствие реальной и надежной связи между юридическим алгоритмом и его желаемым результатом.

«В одном случае как будто бы достигнем, в другом случае, наоборот, опрокинем свои ожидания, «совершенно неожиданно» получая противоположный исход. В истории права хорошо известны поразительные по своему внутреннему напряжению моменты, когда, стремясь к общей цели, одна сторона требовала неуклонного исполнения закона, а другая сторона – его отмены. Какой же путь правильный?

В этой связи нельзя не отметить, что лишь в исключительно редких случаях закон и справедливость имеют прямую неоспоримую связь. Гораздо чаще в кипучем потоке жизни они предстают не как близкие друзья, а как непримиримые антагонисты. Это и понятно: ведь устремления их и требования почти всегда прямо противоположны. Справедливость требует полноты и целостности, закон нуждается в расчленении и обособленности. Справедливость исходит из прошлого и погружается в будущее; закон верен только текущему мгновению. Справедливость не ведает равенства, она всегда пристрастна и обращена к неповторимой личности; закон исключает пристрастие как преступление и работает лишь с униформами «юридических лиц». Справедливость не допускает запретов и жива своим прикосновением к бесконечности; закон – это и есть запрет, отлитый в заведомо мертвые, конечные формы».