— Не медли жизнью насладиться, прежде чем к праху возвратиться.

Старушенция ухмыльнулась.

— Оно и верно, милок, — сказала она. — Ступай, развлекайся себе.

Едва ли любитель развлечений мог сейчас сесть за руль. Кроме того, чтобы освободить машину, надо было отодвинуть шесть других, а их хозяева были в доме Которна и предавались удовольствиям. Поэтому молодой человек побрел прочь, пошатываясь и надеясь на какую-нибудь счастливую случайную встречу.

Снова полил дождь. Прохладные капли приятно ласкали разгоряченное лицо. Впереди, будто разверстая пасть, лежала дорога на Кингзмаркхем. Гуляка радостно зашагал по ней. Вдали, словно кость в мокрой глотке, виднелась неподвижная машина с включенными фарами.

— Какой же светоч поведет её детей сквозь мрак ночной? — громко продекламировал гуляка.

Весь день и всю ночь дул свежий восточный ветер, который высушил улицы. Скоро с неба опять польется вода, но сейчас оно было синим и казалось твердым. Ручей Кингзбрук в центре города с грохотом перекатывал круглые голыши, поверхность его была сплошь покрыта белыми острыми бурунчиками.

Ветер не только пронизывал насквозь, но и противно свистел. Он задувал в переулки, отделявшие старые лавчонки от кварталов новостроек, с совиным воем раскачивал голые ветки, и те скребли по кирпичу стен. На остановках стояли люди, спрятав лица в поднятые воротники пальто. Они ждали стауэртонский автобус, который шел на север, или помфретский, следовавший в противоположном направлении. Окна всех машин были подняты, а мотоциклисты, поднимавшиеся на мост, на миг останавливались под напором ветра и, только преодолев его сопротивление, медленно скатывались вниз, на улицу, к «Оливе и голубю».

Кабы не желтые нарциссы в витрине цветочного магазина, можно было бы подумать, что на улице декабрь, а не апрель. Спрятавшиеся за стеклом цветы казались гладкими и самодовольными, как лавочники или конторские служащие, которым посчастливилось сидеть под крышей этим ненастным утром. Одним из таких везунчиков, хотя бы и временно, был инспектор Майкл Бэрден, наблюдавший за Хай-стрит из своего надежно защищенного от внешнего мира кабинета.

Здание полицейского участка Кингзмаркхема поражало своей новизной. Оно господствовало над панорамой городка, хотя и было отделено от своих ближайших соседей широким зеленым лугом. Сейчас там паслась спутанная лошадь, такая же жалкая и замерзшая, каким был сам Бэрден десять минут назад, когда входил в здание. Он и теперь оттаивал у калорифера, обдувавшего его ноги теплым воздухом. В отличие от своего начальника, старшего инспектора Уэксфорд а, Бэрден не любил выдержек из классики, но этим промозглым утром четверга и он наверняка согласился бы, что апрель — самый злой месяц года, когда на мертвой земле взрастает не сирень, а гадючий лук. Его цветы торчали из каменных ваз внизу, перед входом в участок, и были засыпаны сорванными ветром с деревьев листочками. Посадивший эти цветы человек, видимо, надеялся, что они станут такими же синими, как фонарь под навесом, но гадючий лук потерпел поражение в борьбе с долгой зимой. Бэрдену казалось, что он обозревает тундру, а не любуется дарами английской весны.

Он допил горячий чай без сахара, принесенный сержантом Кэмом. Чай был несладкий, потому что Бэрдену так нравилось, а вовсе не потому, что он считал нужным ограничивать себя в калориях. Его фигура сохраняла природную стройность без дополнительных усилий и независимо от потребляемой инспектором пищи, а похожая на морду гончей физиономия оставалась худой и костлявой. Бэрден был консервативен в одежде, но нынче утром облачился в новый костюм и теперь тешил себя мыслью, что напоминает биржевого торговца в праздничном наряде. Впрочем, ни один человек, который увидел бы инспектора в эту минуту, в его кабинете, застеленном ковром от стены до стены, у окна, завешенного шторами с геометрическим узором, да ещё рядом со стеклянной статуэткой, ни за что не признал бы в нем сыщика, пребывающего в привычной среде обитания.

Бэрден поставил чашку на черное глиняное блюдце и снова посмотрел на человека, стоявшего на противоположном тротуаре. Поскольку сегодня инспектор был преисполнен сознанием собственной элегантности, он с досадой и укоризной покачал головой, ибо праздный бродяга там, на улице, носил длиннющие волосы и щеголял совершенно немыслимым облачением. Окно уже начинало запотевать, и Бэрден старательно протер его, сделав глазок, после чего приник носом к стеклу.

Порой инспектор задавался вопросом, куда катится мужская мода (детектив-констебль Дрейтон — чем не образчик нынешней неряшливости?). Но этот, на улице — вообще непонятно, что! Диковинная шуба из жесткого меха напоминала одеяние эскимоса, а длинный лилово-желтый шарф выглядел просто возмутительно. Бэрден не мог припомнить ни одного университета, имевшего такие цвета. Костюм незнакомца дополняли линялые джинсы и замшевые полусапожки. Человек двинулся через дорогу поступью типичного рассеянного пешехода, пересек мостовую и вошел во двор полицейского участка. Когда он наклонился и, сорвав цветок гадючьего лука, вставил его в петлицу, Бэрден едва не распахнул окно, чтобы наорать на бродягу, но вовремя вспомнил, что может напустить в комнату холодного воздуха. Бродяга уже скрылся под навесом, лишь лиловый конец его шарфа ещё мгновение реял на ветру, но потом и он исчез из виду.

Будто на Карнаби-стрит, подумал Бэрден, вспомнив недавнюю поездку в Лондон за покупками. В тот раз люди диковинного обличья интересовали супругу инспектора куда больше, чем магазины. И сегодня, вернувшись домой, он непременно скажет ей, что нет нужды тащиться к черту на рога в битком набитом вагоне, когда прямо у порога можно увидеть гораздо более занятное зрелище. Очень скоро даже здешняя сассекская глухомань будет кишеть всевозможными дурачками, с грустью подытожил Бэрден, садясь за свой стол, чтобы прочесть рапорт Дрейтона о краже каких-то высокохудожественных изделий из уотерфордского стекла.

Неплохо, совсем неплохо. Если учесть, что Дрейтон — зеленый юнец, его успехи впечатляют. И тем не менее, в рапорте есть прорехи, упущены важные обстоятельства. Эх, с досадой подумал Бэрден, коли хочешь, чтобы дело было сделано, делай его сам. Инспектор снял с крючка дождевик (пальто свое он сдал в чистку — да и отчего не сдать, если на улице апрель) и спустился вниз.

Несколько последних дней черно-белые шахматные клетки пола покрывали следы грязных башмаков, но нынче утром он был надраен до блеска. Бэрден видел отражение своих начищенных ботинок на сверкающей поверхности. Длинная полукруглая конторка и неудобные ложкообразные стулья из красного пластика казались холодными и неуклюжими. Ветер и сухой воздух влияют даже на облик внутренних помещений.

Задумчиво изучая свое отражение в отполированном кафеле и безвольно уронив костлявые руки, на одном из стульев сидел человек, которого Бэрден видел на улице. Заслышав стук каблуков, он рассеянно поднял глаза и посмотрел на сержанта Кэма, который говорил с кем-то по телефону. Судя по всему, посетитель нуждался в помощи. Первоначальная догадка Бэрдена была неверна: этот человек пришел сюда не затем, чтобы вывезти мусор или починить распределительный щит. Даже не затем, чтобы сбагрить какие-нибудь сомнительные сведения сержанту Мартину из следственного отдела. Похоже, это честный гражданин, попавший в какую-то мелкую передрягу. Интересно, подумал Бэрден, что с ним стряслось? Потерял любимую собаку? Нашел на улице бумажник? У человека было худое бледное лицо, шишковатый лоб, глаза, взгляд который никак не назовешь спокойным и ровным. Как только Кэм положил трубку, посетитель бросился к конторке. Было заметно, что он пребывает в каком-то странном вялом раздражении.

— Да, сэр? — молвил сержант. — Чем могу быть полезен?

— Меня зовут Марголис. Руперт Марголис.

У человека был весьма примечательный голос. Бэрден ожидал услышать местный деревенский кокни, который был бы под стать одежде пришельца, но его правильная речь и замогильный тон удивили инспектора. Назвав свое имя, Марголис выдержал паузу, словно ждал, что оно произведет некое воздействие на сержанта. Он склонил голову набок и молчал, быть может, полагая, что все вокруг тотчас радостно заохают и начнут протягивать ему руки. Но Кэм лишь лениво кивнул своей большой, похожей на медвежью головой. Посетитель тихонько кашлянул и облизал пересохшие губы.