Несмотря на оговорки Вегенера (суть их в том, что «данная тема» — предмет особого исследования, которое он лишь намерен осуществить совместно с профессором Кёппеном в будущем), эта глава одна из самых интересных, убедительных и глубоких в книге. И здесь, конечно, ничего удивительного — ведь круг климатологических проблем Вегенеру-метеорологу профессионально наиболее близок и понятен.
Мы не станем касаться приведённых автором во множестве фактов, позволяющих вполне определённо утверждать, что в древности климат многих уголков планеты был совсем иным, чем в наши дни: на Шпицбергене, к примеру, близким к тропическому, в то время как Центральная Африка была погребена под материковым льдом. Наблюдений над такого рода феноменами в науке ко времени Вегенера действительно набралось изрядное количество. Объяснению же они поддавались крайне тяжело.
Чаще всего учёные прибегали в этих случаях к гипотезе перемещения полюсов. Эта гипотеза возражений у Вегенера не вызывала. Данные, собранные в разных уголках планеты, не только позволяли с большой долей вероятности утверждать, что в течение геологической истории местонахождение полюсов Земли значительно менялось, но даже проследить, каким маршрутом передвигались полюса.
«Соображение по ходу» Сорохтина:
«Интересно отметить: сейчас доказано, что само перемещение полюсов вызывается дрейфом континентов».
Однако Вегенер считал, что только перемещения полюсов недостаточно для того, чтобы объяснить зафиксированные учёными перемены климата. «Все эти попытки, — пишет Вегенер, — дают для новейших времён один и тот же результат, а именно — положение полюса в начале третичного периода в непосредственной близости от Алеутских островов и последующее его перемещение в сторону Гренландии, куда он попадает в четвертичном периоде (то есть не позднее, чем миллион лет назад. — И. Д.). Для этих времён не получается никаких внутренних больших несогласий. Иначе обстоит дело по отношению к периодам, предшествующим меловому (то есть к эпохе, удалённой от нас не менее чем на сто тридцать миллионов лет. — И. Д.). Тут… все реконструкции, вследствие неприменения теории перемещения материков приводят к безнадёжным противоречиям, к противоречиям такого рода, которые для каждого мыслимого положения полюса представляют абсолютное препятствие».
Вегенер находит самое уязвимое место во всех этих построениях. Хуже всего обстоит дело с объяснением того, почему столь причудливо расположились на разных континентах пермско-карбонные ледниковые отложения. Следы этого древнего оледенения, происшедшего около трёхсот миллионов лет назад, геологи обнаружили в Южной Африке, а также в Конго, в Бразилии, Аргентине, на Фолклендских островах, на полуострове Индостан, в Западной, Средней и Южной Австралии.
Вегенер утверждает: если исходить из идеи перемещения полюсов, считая, однако, при этом, что материки со времён пермско-карбонового оледенения и до наших дней не меняли своих координат, то мозаика следов оледенения окажется совершенно непонятной. «Предположим, — пишет он, — что мы поместим Южный полюс в наиболее благоприятное место (около 50° южной широты и 45° восточной долготы) в самой середине этих следов оледенения, и то все места, несущие следы оледенения, как то: Бразилия, Индостан, Восточная Австралия — окажутся примерно на 10° южной широты (то есть в тропиках. — И. Д.). Следовательно, чуть не половина земного шара должна быть погребена под материковым льдом и обладать необходимым для этого полярным климатом. В то же время в другом полушарии (Северном. — И. Д.), где каменноугольные и пермские отложения сравнительно хорошо известны, мы не только не находим никаких указаний на оледенение, но, наоборот, во многих местах встречаем остатки тропической растительности. Эти выводы, очевидно, бессмысленны… Загадка пермско-карбонового оледенения в теории перемещения материков находит чрезвычайно простое разрешение: как раз те части земной поверхности, которые несут следы оледенения, сходятся все к Южной Африке, так что вся область, покрытая льдом (в Южном полушарии. — И. Д.), равнялась приблизительно области Северного полушария, покрытой следами четвертичного оледенения».
Разбирая другие свидетельства палеоклиматологии, Вегенер столь же убедительно доказывает, что смысл они обретают лишь в том случае, если принять на вооружение концепцию дрейфа материков: «Чем полнее и совершеннее мы знакомимся со всеми свидетельствами о климатах того или иного периода, тем яснее становится, что они при современном положении материков никак не согласуются с расположением полюса и климатических поясов. Мы не преувеличим, если скажем, что это видимое внутреннее противоречие в наблюдениях парализовало развитие палеоклиматологии».
Здесь же стоит отметить ещё один момент, на котором сам Вегенер внимания не заостряет. Две главы, о которых шла речь, показывают, что в общем-то близкие науки палеонтология и палеоклиматология (тем более близкие, что древние климаты нередко удаётся реконструировать по остаткам растений и животных) для обобщения собранных данных использовали чаще всего две совершенно разные гипотезы.
Первая пытается опираться на «промежуточные континенты», вторая — на перемещение полюсов. То есть выходит, что в одной сфере познания «проигрывается» один вариант истории планеты, а в соседней — другой. Но речь-то ведётся в обоих случаях об одной и той же Земле! И столь произвольное отсеивание фактов, отбор из них лишь тех, какие более удобны специалистам данной отрасли, для того чтобы хоть как-то связать имеющиеся в их распоряжении данные, никак не идёт на пользу истине.
Гипотеза Вегенера в этом случае имела то явное преимущество перед другими и для палеонтологов и для палеоклиматологов, что она подводила под обе науки единый фундамент. Эффект же получался двойной: с одной стороны, сами эти сферы познания поставляли мобилизму важные доказательства его надёжности, с другой — мобилизм выводил эти науки из состояния застоя, «передавая им Землю такой, с какой они могли работать»…
Последняя глава раздела «Доказательства» стоит несколько особняком: и по своей сути, и по стилю аргументов она явно проигрывает четырём предыдущим. Однако, как мы позднее увидим, приведённые в ней рассуждения оказали в дальнейшем влияние не только на судьбу гипотезы дрейфа, но и на судьбу самого Альфреда Вегенера.
Глава эта называется «Геодезические доказательства». Вегенер начинает её с рассуждения о принципиальном отличии идеи дрейфа от других концепций формирования лика нашей планеты. Отличие это состоит в возможности установить перемещение континентов с помощью очень точного определения координат различных участков суши. «Если перемещение материков действительно происходило в течение продолжительного времени, — пишет Вегенер, — то необходимо без дальнейших доказательств признать, что они продолжаются и в настоящее время; является только вопрос, достаточно ли быстро совершается движение, чтобы при помощи наших астрономических измерений в сравнительно небольшой промежуток времени оно могло обнаружиться».
Однако автор настроен оптимистически. Он считает, что нынешнее несовершенство определения координат места — помеха преодолимая. Особенно если выбрать для измерения такие части суши, где можно ожидать весьма заметных перемещений, где материковая глыба, по всей видимости, дрейфует в одном направлении, по траектории, близкой к прямой линии, не поворачиваясь при этом.
Вегенер считает, что наиболее перспективны для такого рода измерений два района. Первый из них — Мадагаскар, который, по его мнению, «отплывает» от Африки. Второй — любимая его Гренландия, удаляющаяся от Европы.
Гренландский вариант представляется Вегенеру самым удачным: «Наибольших изменений во взаимном положении можно ожидать между Гренландией и Европой. Перемещение здесь происходит в восточно-западном направлении, и потому астрономические определения мест могут дать разницу в долготах, но не в широтах. На такое увеличение разницы в долготах между Гренландией и Европой уже было обращено внимание. Кох в шестом томе результатов датской экспедиции… на протяжении 16 страниц произвёл сравнение долгот, вычисленных Сабином (1823), Бергеном и Капеландом (1870) и Кохом (1907), и нашёл разницу, размер которой постоянно возрастает».
