– Значит, доллары девочки зарабатывали?
– Да нет, только собирались. Какие-то мифические приглашения…
– Контракты?
– Протокол о намерениях, или договор – как там это называется? Мы не интересовались. Глеб знал. У меня есть телефон одной из девочек. Неожиданно Олег смутился, и беседа стала сходить на нет. Впрочем, Строкач услышал еще кое-что небезынтересное.
– Они, конечно, симпатичные, особенно когда на сцене, в косметике… Такие многим нравятся. Бывало, еще по дороге от остановки до клуба, тут метров сто, к ним клеились, потом заходили в клуб. Всякие бывали – и шпана и не очень, но до драки не доходило. У нас не разгуляешься, а тут еще и Глеб…
Собственно, на этом разговор и завершился. На очереди у Строкача был визит к человеку, ныне очень и очень далекому от спорта.
В принципе, Валерий Кузьмич Сутин предпочитал контактное каратэ и борьбу, то есть все, к чему применимо определение "рукопашный бой". Мускулы он качал дома, изредка на небольшом окраинном стадионе. Полученные таким способом навыки не принесли бы Сутину славы даже на соревнованиях областного масштаба, но к известности он и не стремился. Помимо спорта, выбившись в люди, Валерий Кузьмич избрал для себя еще одно – и весьма утонченное – хобби: увлекся коллекционированием антиквариата. Кое-какие образчики нашивал даже на широкой, мохнатой груди – массивные цепи, филигранной работы ладанки и наперсные кресты. Дело пошло, можно было немного расслабиться, и Валерий Кузьмич с этой целью все чаще стал прибегать к спиртному.
Перепробовав все мыслимые напитки, Сутин в конце концов остановился на тривиальной "Столичной". Во всяком случае, похмелье от нее переносить было куда легче, чем мутную тошноту от благородного шампанского. Естественно, пил он не на людях, чтобы не потерять лица, а пуще того – не натворить чего-нибудь под горячую руку. Пьяному нарваться на неприятности проще простого.
Но вот уже минуло полгода с тех пор, как Валерий Кузьмич начисто лишился возможности своими руками причинить кому-либо физический ущерб. И при всем его финансовом могуществе нечего было и надеяться, что положение изменится. Теперь гражданин Сутин ведет жизнь более чем скромную, передвигается в инвалидной коляске, дышит свежим воздухом, слушает птиц и шелест листвы в парке.
Что из того, что при нужде его коляску закатывают в юркий микроавтобус "Форд", что его квартире могут позавидовать многие состоятельные люди, а прислуживают ему двое молодых людей, почти столь же крепких и подвижных, каким он был совсем недавно?.. Только иногда по ночам настигают его бередящие душу, будящие воспоминания сны, и тогда, ох как не хочется просыпаться! Снится полуголодная, нищая юность, пыльные закоулки коммуналки, сила и свежесть чувств.
До чего же он был уверен в себе еще полгода назад! Любил невзначай напрячь мускулы, потянуться, демонстрируя мощь корпуса, нанести сокрушительный удар невидимому противнику. Особенно эффектно это получалось перед зеркалом в фойе ресторана под аккомпанемент восхищенных повизгиваний девочек и завистливых взглядов большей части мужчин. Кто из них мог помериться силой с тренированным, дерзким и резким Сутиным?
Сутин свой норов не скрывал. Оплеухи и зуботычины сыпались в буквальном смысле слова невзирая на лица, а следовательно, число обиженных и врагов росло. Только в отношениях с милицией он всегда проявлял благоразумие. Так было раньше, так осталось и теперь, когда он превратился в немощного калеку. Именно поэтому Строкач был принят с преувеличенным радушием.
– Вижу, Валерий Кузьмич, не падаете духом, а это главное в ваших обстоятельствах. Мы ведь старые знакомые, нам нечего лукавить друг перед другом.
– Конечно, товарищ майор, – широко улыбнулся Сутин. – Вы здесь всегда желанный гость. А что касается меня, – он надменно откинул голову, крупная, широкая в запястье рука лениво свесилась, едва не доставая пола, затянутого бледно-серым, в пастельных разводах ковром, в котором утопала нога. – Много ли мне теперь надо? Не больше, чем вот этим добрым молодцам…
Сутин презрительно качнул кистью в сторону двери, за которой скрылся провожавший майора в комнату охранник. Парень неуловимо напоминал майору прежнего Сутина. Собственно, и Сутин не выглядел стариком, но за время инвалидности ощутимо сдал. Привыкнув действовать, он никак не мог смириться с тем, что для него это теперь недоступно и приходится доверять чужим рукам то, что зародилось в его мозгу.
– Я, Павел Михайлович, просто по инерции не ухожу на покой. А пора бы. Но после того, как меня таким образом _у_с_п_о_к_о_и_л_и_…
Сутин опустил глаза, блеснувшие ненавистью. В голосе звучала тоска. Строкач знал причину: кто-то из обиженных решил поквитаться, и преуспел в этом, достаточно было одного взгляда на бессильно лежавшие в коляске иссохшие ноги Сутина. Виновников разыскивала милиция, но с прохладцей, и потому без особого успеха. Искали, по слухам, и сами уголовники и, что удивительно, тоже впустую.
– Действительно, Валерий Кузьмич, покой – не всегда благо. Ну, да что теперь поделаешь. Вы же все скрытничаете, а без правдивой информации как без рук.
– Пустое, товарищ майор. Полгода прошло, не нашли тогда, теперь и подавно.
– Ну, зарекаться не будем. Не все еще потеряно.
– Я же глаза его видел – белые, звериные. Наркота… – вздохнул Сутин.
– Помню, вы описывали.
Сутин зябко повел плечами.
– Я тогда в подъезде скорее удивился, чем испугался. Вязаная шапочка, лицо вытянутое, зрачки стеклянные. Второй под лестницей прятался, я его не приметил, даже удара не почувствовал – сразу шок. Лом есть лом. Судя по всему, не новички. У меня этот хруст собственных костей до сих пор в ушах стоит…
Прикрыв глаза, Сутин коротко замычал, затем лицо его исказила саркастическая ухмылка. Майор помнил, как полгода назад беспомощное, подрагивающее в конвульсиях нечеловеческой боли тело Сутина обнаружили в его собственном подъезде. Рядом лежал недлинный увесистый лом. По этому поводу все давно было переговорено, однако на всякий случай Строкач попросил:
– Вы, Валерий Кузьмич, если выйдете на этих наркоманов, уж выберите время, шепните мне по старому знакомству. Чтоб мы даром время не тратили. Расследование-то продолжается…
– Бросьте вы это, Павел Михайлович. Я уж со своими делами как-нибудь сам управлюсь.
– Вот этого как раз бы и не хотелось. Однако я к вам по совершенно другому делу.
– И не сомневался, что моя скромная персона не слишком беспокоит вас.
– Зачем уж так, Валерий Кузьмич. Не в ногах сила. А сообразительности вам не занимать.
Сутин словно стал меньше ростом в кресле.
– Вы же понимаете, Павел Михайлович, что на хлеб мне хватает…
– А масло вредно, – закончил майор. – Так и будем оба темнить, пока не надоест. Не могу сказать, что я относился к вам с большой симпатией ни до, ни после вашего несчастья, но пока вы не выходили из определенных рамок, я согласен был это терпеть. Но когда речь идет об убийстве наших работников… – голос Строкача звучал угрожающе.
– Это не мои, – Сутин затряс головой. – Или я младенец, не понимаю, от чего держаться подальше? Стрелять в милиционера – лучше уж сразу себе в рот. Результат тот же.
– Меня интересуют факты. Во-первых – кто? Только не надо говорить, что вы об этом не слышали.
– Я и не говорю. Но, видит Бог, понятия не имею.
– Было бы желание. В этом районе все на вас завязано, Валерий Кузьмич. А следы как раз сюда и ведут. Про людей в катакомбах вы тоже совершенно ничего не слышали?
О том, что вездесущая братия нищих, которая подчиняется Сутину, не ведает о чем-то, происходящем в округе, Строкач и помыслить не мог. То же самое и Сутин, вступив пять лет назад на поприще нищенства, отлично осознал, что без информации и контроля над ситуацией здесь делать нечего. Нет, разумеется, ему никогда не приходилось стоять с протянутой рукой, для этого всегда хватало бедолаг с разного рода язвами и уродствами. Просто Сутин на удивление быстро, ловко и точно взял под свой контроль все хлебные места города, где "работали" попрошайки, и обложил их данью, обеспечив в то же время относительную безопасность и решив давние споры группировок. И что удивительно – сделал все это в одиночку. Нищие отродясь не ведали четких границ между воровством и попрошайничеством, бритва в кармане многим служила не только для того, чтобы вспороть карман ротозея, но и для того, чтобы навеки перечеркнуть пьяную физиономию обидчика. Не от одной узкой полоски стали, зажатой в немытой руке, довелось уклониться Сутину в свое время. О, тогда он был постоянно начеку и не позволил бы так легко застать себя врасплох!
