Лейтенант с сомнением посмотрел на бойца. Молод, недисциплинирован…
— Он дело говорит, — поддержал старшина. — Пистолет ему, конечно, давать нельзя — еще начнет палить там в белый свет, как в копеечку…
— Это я-то? — вскинулся парень. — Да я «ворошиловским стрелком» был!
— Помолчи, стрелок. Он, товарищ лейтенант, больше всех нас подходит: сопляк еще, гимнастерку снять — за пацана сойдет.
— Это кто сопляк?
— Помолчите, боец! — повысил голос Сергей.
Он был согласен со старшиной — ну какой, к примеру, разведчик из Конакбаева с его совсем не местной физиономией? Да и мало ли чего может случиться, а оставить отряд — он уже про себя называл свой огрызок взвода отрядом — без командира и самого опытного бойца… Но и согласиться сразу было нельзя.
— Пойдете вы, Савосин, — подытожил он после долгого молчания, означавшего раздумье. — Без оружия, — надавил он.
— Как же без оружия? — подскочил на месте Савосин. — А вдруг…
— Вот именно на случай «вдруг» — без оружия. Если в деревне наши — сразу назад. Если немцы… Тоже сразу назад и со всей осторожностью.
— А если ни тех, ни других?
— Тогда попытайтесь разузнать, где немцы. Ну, или наши, — терпеливо разъяснил Сергей. — Про нас ничего не рассказывать. По легенде вы вообще гражданский. Непризывного возраста, — окинул он взглядом щуплую фигуру бойца. — Заблудились, оголодали… В общем, для начала хватит. Поняли?
— Так точно!
— Выполняйте…
Савосин в одной нательной рубахе и галифе, босиком, для большей достоверности, утопал по узкой тропинке, вьющейся вдоль поля, по направлению к каким-то строениям, видневшимся под высотой, которую язык не поворачивался назвать «холмом»: высотка — высотка она и есть, и потянулось ожидание.
Гром, странный при практически чистом небе, то затихал совсем, то нарастал, совсем не похожий на орудийную канонаду, но с неба не упало ни капли дождя. Конакбаев, отпросившись у лейтенанта, все-таки ушел за грибами, старшина ревизовал небогатое имущество отряда, а лейтенант, не находя себе места, решил привести себя в порядок. А то, понимаешь, двое суток не брит, обмундирование и сапоги в грязи…
Усики он отпустил еще в институте, а на курсах сохранил, несмотря на запреты. Очень уж они были ему к лицу, по словам знакомых девушек. Особенно одной… Глядясь в крошечное зеркальце, пристроенное на штабеле ящиков с минами, Сергей снимал опасной бритвой двухдневную щетину и насвистывал мотивчик из популярного кинофильма «Весна».
— Всё стало вокруг голубым и зеленым…
«И почему Танюшка считала, что я похож на актера Кадочникова? — думал он, видя в зеркальце впалую щеку, глаз и мочку уха. — Ничего общего…»
Накатила тоска по оставленной девушке. Ведь хотели же расписаться еще в мае, так нет же: мол, в мае жениться — всю жизнь маяться. Из-за этого и рассорились. Тогда казалось — навсегда. Но она будто почувствовала — прибежала, когда бывшие студенты, только что призванные, толпились на Курском вокзале, ожидая поезда. Плакала, просила простить, обещала дождаться… Последнее письмо от нее он получил еще в Подольске, перед самой отправкой, а с нового места так и не успел написать.
«Наверное, будет думать, что меня убили или что пропал без вести… Надо будет, чуть только что-нибудь выяснится, тут же черкнуть ей хоть пару строк. Лишь бы не по ту сторону фронта оказаться…»
Мысли Колошина прервал старшина, бдительный, как ему и полагалось по должности.
— Савосин бежит, — доложил он, вглядываясь из-под ладони: солнце сильно склонилось к западу и било прямо в глаза. — Ишь, как чешет… Надо бы оборону занять на всякий случай, а, товарищ лейтенант? И где это Конакбаева носит… Грибник хренов… Прошу прощения, товарищ лейтенант.
Савосин действительно летел, как на крыльях, несся, поднимая босыми пятками шлейф пыли, как будто за ним черти гнались. Выбившаяся из-за опояски нательная рубаха полоскалась на ветру знаменем, но он не обращал на это внимания, прижимая к груди какой-то сверток.
— Никак спер что-то в деревне, — удовлетворенно заметил старшина. — Ну, я ему ухи-то надеру! Сказано же было — по-тихому и без мародерства. Как думаете, товарищ лейтенант, разжился он харчишками?
— Увидим, — напряженно ответил Сергей, чувствуя, однако, как против воли во рту скопилась слюна.
Извечную солдатскую мудрость: «Приключений на нашу задницу будет еще много, а вот удастся ли еще поесть — кто знает» он усвоил еще на срочной. И готов был простить незадачливого «разведчика», если тому действительно удалось раздобыть съестное. А то ведь скоро придется зерно из колосков вытрясать — благо под боком целое поле.
— Савоська бежит, — заметил неслышно подошедший откуда-то сзади Конакбаев, и командир с раскаяньем вспомнил, что не озаботился охраной «лагеря» — так ведь подкрадутся и перережут всех. — Может, хлеба достал? И сала…
— Ты ж мусульманин, Конакбаев, — обернулся к нему Нечипорук. — Вам же нельзя. Аллах запрещает.
— Мало-мало можно, — расплылся в улыбке казах. — А я грибов набрал. Пожарим…
— Погодите с грибами, — оборвал гастрономический разговор лейтенант: уж больно не нравилось ему, как спешил Савосин.
На всякий случай он, как и старшина, достал оружие и взвел курок.
Боец с разгону проскочил мимо и закрутил головой, выискивая знакомую поляну.
— Тут мы, — вполголоса окликнул его лейтенант, и Савосин обрадованно порскнул на голос.
— Там… — задыхаясь, проговорил он, рухнув на подсохшую уже траву. — Там…
— Отдышись! Что там? Немцы…
— Там… — Дыхание в цыплячьей грудке парня всё никак не восстанавливалось. — Там…
Он протянул свой сверток командиру.
Съестного в свертке не оказалось. Развернув комок плотной ткани чуть-чуть потоньше шинельного сукна, лейтенант долго не мог понять, что это такое: темно-синяя узкая куртка, расшитая золотистыми шнурами на груди, с желтыми обшлагами и таким же высоким стоячим воротником.
— Это что за хреновину ты притащил? — изумился Нечипорук, щупая рукав куртки.
— На веревке сушилась… — выдавил «разведчик». — Я и сдернул… А то бы вы не поверили…
— Чему не поверили? Ты толком говори: немцы в деревне есть?
— Нет там никаких немцев! — взорвался Савосин. — И наших нет! И вообще это не деревня! В смысле, не жилая. Там палатки стоят, а между ними — все в таких вот одежках… — Он ткнул пальцем в куртку, при виде которой в мозгу Сергея всплыло полузабытое слово «ментик». — Ну, похожих… И шапки такие на головах высокие. Как поповский клобук, но с козырьком, кокардой и с пером. Высоченным.
Боец показал рукой на добрых полметра выше стриженой макушки.
— Кивера, что ли? — прищурился Нечипорук. — Ты, Савосин, никак перегрелся! Таких мундиров уже сто лет нету. Ты толком говори.
— Ей-богу, не вру! — в запальчивости перекрестился боец. — У многих сабли на боку, винтовки в пирамиды составлены длиннющие… А одежки все цветные — в глазах рябит…
— Может, кино снимают? — вставил Конакбаев, забыв про пилотку, полную отборных подберезовиков, которую держал в руках. — Я один раз, до войны еще, в Алма-Аты был — видел, как кино снимают…
— Может, и правда кино? — переглянулись старшие.
— Не знаю я ничего! — У Савосина от обиды, что ему не верят, как сопливому пацану, на глаза навернулись слезы. — Я как этот цирк увидел — сразу назад побёг. Хотите — сами сходите и посмотрите! Я туда больше не пойду! Там один на лошади был в папахе вот такой! Я мимо проходил, так он на меня цыкнул и плеткой по спине перетянул — гляньте!
Боец повернулся спиной и высоко вздернул подол рубахи: наискось через всю спину краснел вздувшийся рубец.
— Беги, говорит, отсюда, малец. Нельзя, мол, в лагере ошиваться посторонним. Знаете, как больно? Эх, жаль, мне наган не дали! Я б ему!..
— Я б тебе еще добавил, — заверил его Нечипорук. — Да не по спине, а по заднице. Сказано же было: потихоньку. А ты в открытую, да еще с краденым имуществом.
— Права такого не имеете, товарищ старшина! — запальчиво ответил боец. — Под трибунал можете, а по заднице — незаконно! Это вам не старый режим.
