Может быть и так, что кто-то не захочет признавать возможность сознающих термостатов просто потому, что мы очень хорошо понимаем термостаты. Мы знаем все о процессах обработки их данных, и кажется, что здесь нет оснований задействовать сознание. Но в действительности в этом плане термостаты не отличаются от мозгов. Даже если мы будем в совершенстве понимать процессы обработки данных, протекающие в мозге, мы, по-видимому, все равно не получим оснований задействовать сознание. Единственное различие состоит в том, что в настоящий момент то, что происходит в мозге, достаточно таинственно для того, чтобы кто-то мог соблазниться предположением, что сознание каким-то образом «локализовано» в тех мозговых процессах, относительно которых у нас еще нет понимания. Но, как я пытался показать, даже понимание этих процессов само по себе не привнесет в имеющуюся у нас картину сознания; так что и в этом случае мозг и термостаты вновь оказываются в одной связке.

Кто-то может быть обеспокоен тем обстоятельством, что он сам мог бы сделать термостат, не вкладывая в него сознания. Но это, разумеется, справедливо и по отношению к мозгу, по крайней мере в принципе. Когда мы создаем мозг (скажем, при размножении или развитии), сознание оказывается бесплатным приложением к нему; то же самое будет верным и для термостата. Не следует ожидать, что речь пойдет о размещении сознания как физического компонента системы! Кто-то может беспокоиться из-за того, что термостат не является живым; но трудно понять, почему это различие должно иметь такое уж принципиальное значение. Лишенный тела кремниевый мозг, подобный тому, о котором мы говорили в предыдущей главе, судя по всему, не может считаться живым, но мы видели, что он мог бы обладать сознанием. И если аргументы, приведенные в предыдущей главе, верны, то отсутствие в составе термостата биологических компонентов не имеет значения в принципе.

Некое интуитивное сопротивление может быть обусловлено тем фактом, что в термостате, по-видимому, нет места для кого-то или чего-то, могущего обладать опытными переживаниями: где в термостате мог бы размещаться субъект? Но нам не следует искать на роль субъекта в физических системах какого-то гомункула. Субъект есть система в целом или, точнее, он связан с системой подобно тому, как он связан с мозгом. Найти оптимальную формулировку здесь непросто. Мы не стали бы утверждать, что мой мозг, строго говоря, наделен переживаниями, но сказали бы, что эти переживания имеются у меня. Но как бы мы ни осмыслили это отношение, можно будет перенести это и на термостаты: строго говоря, лучше, вероятно, говорить не о наличии у термостата переживаний (хотя я и дальше буду выражаться так в неформальных рассуждениях), а о том, что переживания связаны с термостатом. Мы не найдем субъекта «внутри» термостата, но мы не найдем никакого субъекта и внутри мозга.

Вернемся теперь к позитивным моментам, свидетельствующим о том, что простые системы наделены опытными переживаниями: утверждая нечто подобное, мы избегаем необходимости «включения» сознания на каком-то уровне сложности. В представлении о том, что система, содержащая п элементов, не могла бы обладать сознанием, а система, содержащая п-b 1 элементов, могла бы, есть нечто странное. И мы не можем уходить от решения так, как мы могли бы сделать это, говоря о том, в какой момент кто-то становится «лысым»: в последнем случае, похоже, имеется некая степень семантической неопределенности, но гораздо менее правдоподобным выглядит утверждение, что наличие у системы сознания тоже может быть чем-то неопределенным. (В особенности это справедливо тогда, когда мы занимаем нередуктивную позицию, в соответствии с которой мы не можем эксплицировать факты об опыте в терминах более фундаментальных фактов, подобно тому, как мы эксплицируем неопределенности, связанные с облысением в терминах определенных фактов о количестве волос на голове.) Хотя дело и могло бы обстоять таким образом, что сознание включалось бы в какой-то определенный момент, любой такой конкретный момент кажется произвольным, и поэтому теория, избегающая решения этого вопроса, обретает определенного рода простоту.

Последнее соображение в пользу наличия опытных переживаний у простых систем: если опыт действительно является фундаментальным свойством, то его широкое распространение кажется чем-то естественным. Все другие фундаментальные свойства, о которых нам известно, несомненно, присущи даже простым системам и повсюду встречаются во вселенной. Было бы странно, если бы какое-то фундаментальное свойство оказалось впервые реализованным только на относительно позднем этапе истории вселенной и даже тогда — только в отдельных сложных системах. В идее о том, что какое-то фундаментальное свойство должно реализовываться лишь спорадически, нет противоречия; но ее альтернатива кажется, при прочих равных условиях, более правдоподобной.

Если с термостатами связан опыт, то опыт, по-видимому, повсеместен: везде, где есть каузальное взаимодействие, есть информация, и везде, где есть информация, имеется опыт. Информацию можно найти в камне — когда он, к примеру, расширяется и сжимается, или даже в различных состояниях электрона. Так что если двуаспектный принцип верен без всяких ограничений, то с камнем или электроном будет сопряжен какой-то опыт.

(Я не стал бы утверждать, что у камня есть опытные переживания, или что камень обладает сознанием, подобно тому, как при неформальных рассуждениях я допускал наличие у термостата опытных переживаний или обладание им сознанием. Камень, в отличие от термостата, не рассматривается в качестве системы обработки информации. Он рассматривается просто как объект, так что связь с опытом оказывается здесь не столь прямой. Быть может, лучше было бы сказать, что в камне есть системы, обладающие сознанием: предположительно, в нем имеется много подобных подсистем, опытные переживания которых никак не могут канонически рассматриваться как переживания камня (точно так же, как мои переживания не могут рассматриваться как переживания моего рабочего кабинета). Что же касается термостата, то с ним, напротив, связано каноническое информационное пространство, и поэтому кажется более оправданным говорить о канонических опытных переживаниях термостата. Хотя, конечно, как было отмечено выше, даже эти формулировки несколько неформальны.)

Взгляд, согласно которому опыт есть везде, где имеется каузальное взаимодействие, контринтуитивен. Но чем больше мы размышляем об этой позиции, тем более она становится до удивления привлекательной, лучше интегрируя сознание в естественный порядок вещей. Если этот взгляд верен, то сознание не рассыпано осколками в изолированных сложных системах, произвольно продуцирующих богатый сознательный опыт. Оно есть, скорее, какое-то более единообразное свойство универсума, когда очень простые системы имеют очень простую феноменологию, а сложные системы — сложную. Это делает сознание в известном смысле не таким «особенным» и поэтому более рационально фундированным.

Интересный вопрос состоит в том, требуется ли для опыта деятельная причинность. Может ли термостат иметь опытные переживания, когда он находится в неизменном состоянии (в определенном смысле «каузально обуславливая» какое-то внешнее положение дел, но реально ничего не делая)! Или же он имеет переживания только в состоянии изменения? Каузальность, фундирующая опыт в мозге, кажется по большей части деятельной, так как релевантная информация постоянно обрабатывается, нейроны посылают импульсы и т. д. С другой стороны, не исключено, что различение деятельной и пассивной каузальности не может быть проведено на фундаментальном уровне, и в таком случае их можно было бы рассматривать как равноценные. Я не знаю ответа на этот вопрос, но интуитивно кажется, что для опыта требуется какая-то деятельность.

Есть и еще одна возможность, которую я пока не рассматривал, но которую нельзя исключить, а именно возможность того, что простые системы лишены феноменальных свойств, но имеют протофеноменальные свойства. В главе 4 я упоминал о возможности существования свойств, более фундаментальных, чем феноменальные свойства, которые могли бы конституировать последние. Если такие свойства и впрямь существуют, то естественной казалась бы их реализация в простых системах. В таком случае термостаты могли бы и не обладать переживаниями в обычном смысле этого слова, но реализовывать родственный им тип свойства, относительно которого у нас нет полного понимания (некий протоопыт, быть может). Это сохранило бы упомянутое выше унифицированное представление о мировом порядке и могло бы также содействовать решению проблемы «выключения» (если протофеноменальные свойства фундаментальны, то переживания, конституируемые этими свойствами, все же могли бы постепенно «включаться»). Не утверждая наличия у термостатов развернутых переживаний, эта позиция может также казаться не столь «безумной», как ее альтернатива. Разумеется, ценой этого является допущение класса неизвестных свойств, непонятных нам; но эту возможность нельзя исключать.