февраля Диитрашко Райча сказал ему:
<Лизогуб со мною издавна в совете живет, а теперь учинился
сватом Дорошенку поневоле. Лизогуб присылал ко мне, чтоб я
отдал свою падчерицу за его сына. Я бы и помыслил так сделать, хотячи Лизогуба на сю сторону перевести; ло потом, через своего
зятя Ивана Гладченка, Лизогуб передал мне вот что: ездил он, Лизогуб, к Дорошеику спрашивать о женитьбе сына своего, а
Дорошенко и говорил ему: напрасно с Дмитрашкою родниться
хочешь, они люди богатые и спесивые, что тебе с ними в свойство
входить? Знать, Дорошенка не посмеешь просить, оттого, что он
гетман, а Дорошенко не побрезгует Яковом Лизогубом, его сыном, а у Дорошенка есть дочь! - После таких слов Яков Лизогуб
убоялся Дорошенка и тотчас же, не отговариваясь, женил своего сына
на дочери своего гетмана, а теперь Яков Лизогуб говорит: такое
со мною учинилось, чего моя душа никогда не желала>.
Щоголев обдарил Дмитрашку Райчу соболями, а Дмитрашко
Райча уехал в Барышевку, условившись позвать туда Щоголева
после того, как снесется с Лизогубом.
Щоголева позвали в Барышевку 28-го февраля, и тогда он
держал беседу с греком, воротившимся из Канева, куда посылал
его Дмитрашка Райча. Грек говорил:
- Лизогуб сказал мне: со всем полком готов царю служить, только без присылки сюда царского войска нам отлучиться от До-
260
рошенка невозможно. Он всеми силами своими оступит меня и
мучению паче других человек предаст за то, что я с ним в свойстве.
Рад бы я со всем своим домом и пожитками перебраться в сторону
царскую, да славу свою утеряю. Здесь я начальный знатный
человек и все люди нашей стороны меня слушают, и лучше будет мне, живучи на правой стороне, показать службу свою великому
государю. Уже и теперь люди нашей стороны, видя от турок утеснения, проклинают Дорошенка. Да и сам Дорошенко жалеет, что поддался
турскому султану, только не знает, что ему делать. Не дай Бог, коли
польский король станет совсем под данью у турецкого султана; тогда он должен будет делать все, что прикажет султан, и поляки
пойдут войною на царскую державу. - Подали питье; Лизогуб первую
чашу выпил за царя, вторую за гетмана Самойловича и потом
произнес: <пусть бы великий государь присылал многочисленную рать
в Украину, пока турские войска не пришли. Ни один город, кроме
Чигирина, не станет держаться с Дорошенком. Все сдадутся, и сам
Дорошенко, как увидит близко себя царскую рать, не то станет
думать, что теперь. У нас на правой стороне все с охотою отдадутся, под высокодержавную царскую руку, только пусть великий
государь нас пожалует: наших полковников и прочих начальных людей
не велит грабить, разорять и в Сибирь ссылать. У нас этого очень
боятся. Да еще и того многие опасаются: как сдадутся под высокую
царскую руку, а великий государь изволит их королевскому
величеству отдать, как уже было при Бруховецком. Какие были города
побранВг, а потом опять отданы Польше! Тогда уж покоя у нас не
будет, потому что под королевскою рукою нам ни за что не быть!>
Прощаясь со мною, Лизогуб сказал: <пусть бы царский подьячий
приехал ко мне повидаться в Канев!>
Щоголев не дозволил себе без ведома гетмана входить в
дальнейшие объяснения и ехать на свидание к самому Лизогубу, потому что не знал степени искренности Л^зогуба, и воротился в
Батурин. На прощанье с ним Дмитрашко Райча, всегда склонный
к козням, старался выставить себя особенно преданным царю и
способным оказать услуги, а своих земляков-малороссиян чернил
всевозможнейшим образом всех огулом, не касаясь лиц, и только
одного Лизогуба хвалил.
По возвращении в Батурин подьячий услыхал от Самойловича
такой отзыв о Лизогубе:
- Верил я Лизогубу, пока он не был в сватовстве с
Дорошенком, а теперь не верю; думаю, все, что Лизогуб говорил греку
Павлу, научил его так говорить сам Дорошенко. Вот как пойдем
с князем Ромодановским на ту сторону с войском, так и не в
честь станут нам сдаваться, знаючи, что иначе турки придут и
разволокут всех. Вот Хмельницкий с бусурманами водился, да и
залетел в Царьград, да и Дорошенко из-под Каменца от бусур-
261
мана насилу утек. Не отбыть ему и “вперед. К, Лизогубу посылать
не нужно. Лизогуб наши слова станет передавать Дорошенку, а
Дорошенко передаст об этом султану и тем станет его против нас
возбуждать.
Эти слова показывали, какое взаимное недоверие
господствовало в малороссийском обществе: один другого хотел подвести, один другого остерегался. Самойлович, наученный опытами
прежних лет, осматривался на все стороны, чтоб его не провели и не
вооружили против него в Москве правительство.
Щоголев уехал 13-го марта.
По договору с турками поляки обязались дать Дорошенку Бе-
лую-Церковь, но белоцерковский комендант Лобель не сдавал ее, а Ханенко продолжал именоваться гетманом всей правой стороны, и недовольство в Украине подчинением Турции подавало ему
надежды. Умань отложилась от Дорошенка. По рассказу летописи
Величка, в понедельник на Пасху был обед, устроенный
Братством в Воскресенской церкви; там были многие значные жители
и начальные люди компанейцев и серденят, посланных Дорошен-
ком в Умань. Во всем городе много тогда пили ради праздника
Господня. Когда полковники компанейский Силич и серденятский
Жеребило возвращались верхом с пира, пьяницы на улице стали
задирать их бранными словами, а когда те стали от них
отмахиваться канчуками, бросились на них с дрючками (кольями).
Жеребило ускакал из города с конными компанейцами, а Силич
с пешими серденятами, запершись в каком-то доме, отстреливался
от уманцев, пока, наконец, уманцы взяли его со всеми
серденятами и всех перебили. Кгродзенко, поставленный от Дорошенка
полковником, убежал к своему гетману, а уманцы выбрали
полковником Яворского, прежнего войскового товарища, и послали к
Ханенку объявить, что хотят быть под его региментом. Тогда
Ханенко начал открытую вражду с Дорошенком. Назначенный им
в звании белоцерковского полковника Игнат Макуха начал
беспокоить подъездами украинские городки, признававшие
Дорошенка, а белоцерковский комендант просил помощи у киевского
воеводы. Дорошенко обратился за помощью в Крым через войскового
товарища Ивана Мазепу, но рассудил, что до прихода к нему на
помощь союзников ссориться с Польшею не следует: он послал
королю Михаилу письмо, где заявлялась мысль о соединении
Украины с Польшею на основании Гадяцкого договора,’ с
непременным однако условием немедленного выхода поляков из украинских
городов. Посланец Дорошенка был на дороге схвачен турками, и
вскоре в Чигирин явился турецкий чауш с запросом, что значит
посылка к польскому королю. Дорошенко отговорился, что это
была хитрость: узнал он, что поляки намерены напасть на
Украину, хотел обмануть их и задержать, пока не пришлется к
262
нему помощь из Турции. Отпуская этого чауша, Дорошенко
послал к султану в подарок польских пленников, содержавшихся у
него в Чигиринском замке. Дорошенко туркам говорил тогда
правду; он сносился с поляками, не думая на самом деле с ними
дружить. Король послал к нему львовского православного
епископа Шумлянского, человека искренно преданного полякам и
склонного к унии, которую принял впоследствии. В ожидании приезда
этого владыки Дорошенко назначил генеральную раду на реке
Расаве для рассуждения о том, что делать с поляками, но сам
туда не поехал, зная наперед, что в большом народном собрании
встретит против себя раздражение, а послал туда вместо себя
наказным Лизогуба, который на раде выслушал от Козаков