кажется им ближе и потому легче, мало думают о далеких

последствиях, а потом, когда увидят, что обманулись, так же легко и

круто поворачивают в противную сторону. Бруховецкий сознал, что введение московских порядков возбуждает к нему ненависть, и он думал, что народ перестанет его ненавидеть, лишь только

он, своими поступками, покажет, что не угождает московскому

правительству в ущерб своей нации. Москвы он никогда не любил; он только подличал и пресмыкался перед нею, надеясь, что она

всегда может охранить его. Но его надежды не совсем

оправдывались. Москва не слишком скоро и не слишком сочувственно

готова была угождать ему в такой мере, как он угождал ей; враги

могли его извести, прежде чем Москва решилась бы спасать его.

Для Москвы в сущности было все равно: того ли, другого ли

захотят козаки себе гетманом, лишь бы этот гетман был верен и

покорен московскому правительству. Дозволяя на вольной раде

избирать гетмана, Москва всякого утвердила бы, кого на раде

выберут, и всякого оставила бы и отдала на казнь, когда бы не

115

взлюбила его вольная рада. Что дозволено было излюбленному

выбором Бруховецкому сделать с Самкбм и Васютою Золотарен-

ком, то дозволили бы сделать и с самим Бруховецким в угоду

другому излюбленному новым выбором. Это знал и понимал Бру-

ховецкий. Дорошенко был опасен для Бруховецкого. Воевать с

ним было трудно, потому что левобережные козаки могли

передаться Дорошенку. Бруховецкий решился войти в союз и дружбу

с Дорошенком: гетман-боярин завел тайные сношения с

правобережным гетманом! Когда они возникли - не знаем, но в то время

как Дорошенко вел переговоры с Дубенским и Тяпкиным, велись

у него сношения и с Бруховецким через посредство иеромонаха, по прозвищу Якубенко. Дорошенко письменно и словесно через

своего посланца передавал Бруховецкому, что охотно уступит ему

гетманское достоинство, лишь бы Украина обеих сторон Днепра

была в соединении под одною властью и козачество не было бы

разорвано. Писал к Бруховецкому и митрополит Иосиф Тукаль-

ский, что Дорошенко отнюдь не стоит за гетманский сан и готов

уступить его Бруховецкому, ради целости и независимости

отечества. Таких присылок от митрополита к левобережному гетману

было несколько: Иосиф писал, что у московского царя с польским

королем составлен договор - всю Украину мечом и огнем

разорить. Бруховецкий поверил этому вымыслу и стал повторять его

другим.

У Бруховецкого в Гадяче происходила рада января 1-го числа.

Съехались к гетману для поздравления с новым годом полковники: нежинский -

Артем Мартынович, черниговский - Иван Самой-

лович, переяславский - Дмитрашко Райча, прилуцкий - Лазарь

Горленко, полтавский - Костя Кублицкий, миргородский -

Григорий Апостоленко, и киевский - Василий Дворецкий; были

здесь и войсковые судьи Петр Забела и Павел Животовский и

войсковой писарь Федько Михаленко. <Меня Москва подвела> -

говорил гетман, - <подговорили приехать в столицу, а там взяли

и держали в неволе и заставили нас согласиться на то, чего мы

и не хотели>. Полковники и старшины вторили гетману: они хотя

и не любили его, но все были недовольны вмешательством воевод

в управление краем. На этой раде порешили: предложить воеводам

царским, чтоб они с своими ратными людьми убирались из края

подобру-поздорову, а если не пойдут .добровольно, то прогонять

их и бить. Бруховецкий уверял, что его посланцам в Приказе

говорили: царю Малая Россия не надобна и он отдаст ее полякам

вместе с Киевом. <Вот>, - говорил Бруховецкий, - <и Василий

Тяпкин, что сюда недавно приезжал, сказывал * тоже, что у царя

с королем положено отдать Польше Киев и с ним Малую Россию, только не теперь это сделают, а сгодя немного, чтоб народ не

потревожить. Говорят, царь собирается в Киев приехать, будто

116

Богу молиться, но это слух только такой пускают, а царь Совсем

не за тем к нам едет, чтоб молиться. Еще прежде царя придет

сюда Нащокин с московским войском. У москалей с ляхами в

договоре постановлено с обеих сторон смирять нас, непослушных: затем-то царь сюда с войском идет, чтоб жителей Малой России

выгубить и козачество искоренить! Сам Нащокин проговорился

моим посланцам, сказал: <его царскому величеству ваша

Малороссия не надобна; мы и Киев ляхам уступим!>

Кто-то из старшин сказал: <ты бы, гетман, послал к царскому

величеству спросить, чем таким проступились и провиноватились

мы перед ним, и за что нас хотят искоренять?>

<Что к ним посылать!> сказал Бруховецкий: <они правды не

скажут, а нам уже и так видно, что у них на уме недоброе, когда

договорились с ляхами на том, чтоб с обеих сторон ослушников

усмирять>.

Полковники не совсем доверяли и опасались, не испытывает

ли гетман их расположение к Москве? Бруховецкий заметил это

недоверие, снял с шеи крест, поцеловал era и уверял всех, что

говорит искренно.

Из полковников один переяславский Дмитрашка Райча был

вполне подготовлен к новому предприятию и сделался

сторонником Дорошенка: к этому он приведен был своею женою, вдовою

Васюты Золотаренка, которой брат-чернец жил при Дорошенке.

Прочие полковники и старшины увлеклись страхом, так как о

дурных замыслах московского правительства давно уже ходили

слухи в народе. Решили не признавать власти ни царя

московского, ни короля польского, а обратиться к государю турецкому

и отдаться под высокую его руку, как подстрекал их всех

Дорошенко.

После этой рады Бруховецкий отправил лубенского

полковника Гамалею, генерального обозного Безпалого и канцеляриста

Кашперовича в Турцию предлагать султану в подданство

малороссиян с тем, чтоб султан обязался защищать новых подданных

от притязаний России и Польши. Бруховецкий выговаривал себе

право быть вассальным-князем Украины под главенством Турции, наподобие Семиградского князя, и сидеть на княжеском престоле

в Киеве. В то же время Степан Гречаный, бывший войсковой

писарь, отправился за тем же делом в Крым к хану.

В январе 1668 года в Чигирине у Дорошенка происходила

рада: были там козацкие старшины, полковники и полковые

начальные лица правой стороны Днепра; были там духовные

сановники и в числе их митрополит Иосиф и архимандрит Гедеон

Хмельницкий, был там ханский посланник, были посланцы из

Сечи, приехавшие принести присягу от всего товариства на

покорность Дорошенку; наконец, были там посланцы с левого берега

117

Днепра - один от епископа Мефодия какой-то чернец, другой -

от Бруховецкого какой-то знатный козак. Свидетелем этой рады

был шляхтич Сеножатский, освободившийся из турецкой неволи

и возвращавшийся на родину, через Чигирин, но он не умел

назвать по имени того, кто был тогда посланцем от Бруховецкого.

Бруховецкий уже не первый раз отправлял к Дорошенку своего

тайного посланца. В этот раз, в присутствии многих других, Дорошенко не говорил уже его посланцу, что готов уступить Бру-

ховецкому гетманское достоинство; напротив, толковал о том, чтобы вся Украина была в полном единении, хотя бы даже

находилась разом под двумя гетманами, но о личности

Бруховецкого отзывался он тогда вовсе неуважительно. <Бруховецкий>, -

говорил Дорошенко, - <человек худой и непородистый, зачем

принял на себя такое бремя и отдал Козаков Москве со всеми

податьми? того от века у нас не бывало!>

- Его неволею взяли к Москве со всею старшиною и там

заставили их подписать все, чего хотели, - отвечал посланец в

оправдание своего гетмана и левобережных старшин.