Горленком. Последний претендовал, что по смерти деда, Лазаря

Горленка, родитель его не получил следуемой ему наследственной

части. Дмитрий Горленко оба эти спора кончил взаимным

соглашением. Уже наступила весна 1715 года. Дмитрий Горленко

продолжал сидеть в Прилуках, отговариваясь болезнью. Скоро-

падский посылал к нему гонцов за гонцами, письма за

письмами, убеждал ехать скорее в Москву, чтоб иначе не навлечь

на себя царского гнева, тем более, что уже прочие товарищи

его изгнания, воротившиеся под царскую державу, уже уехали

в Москву. Наконец, уже не ранее июня, Горленко двинулся в

невольную дорогу вслед за своими товарищами. В Москве

объявили от имени государя возвратившимся из изгнания

малороссиянам, что все их преступления прощаются, но они должны

жить безвыездно в Москве и не ездить более в Украину. Таким

образом желанное и так щедро обещанное им царское прощение

оказалось на деле призрачным благополучием, особенно, когда

у них отобраны были маетности и на возвращение каких-нибудь

частиц от них, в виде милости, оставлялась слабая надежда.

Воротившись из чужой земли, им пришлось всетаки жить не

в своей земле, не посреди своего народа, не на местах, знакомых

из детства, а в Московщине, которую в те времена не любили

малороссияне, даже такие, которых верность к престолу всегда

была безукоризненна. Тем не мейее, в сентябре того же 1715

года, Горленко от имени своего и других товарищей подал

благодарственную челобитную, составленную в самом униженном

тоне и подписанную шестью лицами. Челобитчики называют

себя извергами, поношением человеков, прахом и пеплом. Они

просили постоянной выдачи определенных им кормовых

суточных денег.

Трудно было отказывать им после того, как у них отобрали их

маетности. Прежде сосланным в Москву из Украины

малороссиянам выдавались суточные в различном размере. В 1712 году

присланные в Москву <колодники> Кандыба с товарищами в числе

восьми человек подавали челобитную о прокормлении своем <для

своей всеконечной нищеты>, жаловались, что <они конечно тают от

голода и могут с голода помереть вскоре, если не получат что-либо

на пропитание>. По этой челобитной указано было давать Кандыбе

по десяти денег в день, сотникам короновскому Логиненку и кор-

сунскому Ждановичу - по шести денег, а прочим по четыре

деньги. Привезенным теперь малороссиянам назначен был различный

размер суточных: Горленку и Максимовичу по 10 копеек, прочим

по пяти. Впоследствии им прибавляли, так что Горленку в 1729 году

777

давали по 50 копеек, Максимовичу по 10, прочие оставались при

пяти. Горленку счастливилось паче других и просьбы его о

прибавке суточных ради <скудости и старости> имели успех. Сын его

Андрей прислал ему пособие из Украины, куда был отпущен из

Москвы с Кандыбою, Ждановичем, Гамалеею и Степаном Бутовичем

тотчас по прибытии из Турции малороссиян и в их числе брата

Бутовичева Ивана. Положение других было горькое. Сохранилась

слезная челобитная к царю двух жен Герциковых, писанная на

третий год после прибытия в Москву. Что положение их всех не

поправилось с годами заточения, показывает челобитная от имени

всех содержавшихся в Москве малороссиян, составленная Горлен-

ком по их общему желанию в 1729 году. В ней жаловались они, что

живут в крайней нищете и <многими долгами одолжали и никакого

ни откуда не имеют вспомогательства на пропитание и одеяние>.

Так колония малороссийских эмигрантов, проживавшая в

Турции и несколько лет сряду возбуждавшая эту державу к вражде

с Россиею, с постоянно проводимою задачею освобождения

Украины, рассыпалась совершенно. Горленко с товарищами

воротился в Россию. Немногие не пошли за этими господами, но уже

не оставались в Турции, убеждаясь, что уже там им нечего делать.

Орлик ранее всех пытался сблизиться с Россиею и примириться

с царем. С этою целью он посылал к миргородскому полковнику

Апостолу письмо вскоре после полтавского сражения и в этом

письме проклинал Мазепу. То была, кажется, только проба. Орлик

остался главным двигателем замысла восстановить против России

Турцию. Но когда Турция заключила с Россиею мир, а шведский

король должен был оставить Турцию, Орлик не пристал к тем, которые обратились к царю с просьбою о прощении: Орлик пошел

вслед за Карлом XII искать приюта и опоры в Шведском

государстве. Вместе с Орликом ушли из Турции за Карлом: Война-

ровский, племянник Мазепы, братья Герцики, Нахимовский, Федор Мирович, Клим Довгополенко, бывший дозорца

переволоченский Федор Третьяк и, вероятно, еще другие, которых

имена не сделались известными. Орлик сам уселся в Христиан-

штадте с женою и детьми. У него их было - один сын Григорий, взрослый, другой, неизвестный нам по имени, моложе Григория, третий Яков, малолетний, родившийся во время пребывания

родителя в Бендерах, крестник Карла XII; было у него две дочери: одна уже взрослая, лет за двадцать, другая, рожденная в Бендерах.

Пока жив был Карл XII, Орлик на себя и на своих товарищей

получал королевскую субсидию в 13.000 шведских талеров в год.

Но по кончине Карла XII малороссийские изгнанники перестали

получать это пособие, хотя им подтверждали прежние уверения

в покровительстве. Орлик из своего убежища заправлял

поступками своих товарищей.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Войнаровский. - Его показание и ссылка. - Григорий

Герцик. - Его показание и судьба. - Участь прочих

малороссиян, содержимых под караулом. - Ссылка в

Сибирь семейства Мировичей. - Их освобождение.

Число эмигрантов, упорно не хотевших мириться с царем, редело. Некоторые попались мимо собственной воли в руки

царского правосудия.

Такая судьба неожиданно постигла Андрея Войнаровского, племянника по сестре гетмана Мазепы и любимца последнего. Он был

арестован в Гамбурге по требованию русского резидента, получившего о том приказ от своего государя. Войнаровский был

отправлен в Россию. Его подвергли допросу, но он не объявил ничего

важного, тогда как особенно от него надеялись узнать многое: никто не

был так близок к Мазепе, как он. По показанию Войнаровского, умысел дяди его возник в 1705 году, когда он был с козацким

войском близ Дубна и виделся с княгинею Дольскою, матерью но

первому браку князей Вишневецких, сродницею Станислава Лещин-

ского. Она-то уговорила его дядю поступить снова в подданство

польского короля, прельщала его милостями от Станислава, обещала ему сама выйти за него замуж. С того времени стал Мазепа вести

с нею корреспонденцию, и Станислав к нему писывал: одно письмо

Станиславово нашел Войнаровский по смерти дяди в шкатулке, показывал его Орлику и другим, но не знает, куда оно делось.

Войнаровский отозвался, незнанием - кто из генеральных особ знал в

самом начале о замыслах его дяди, но сообщал, что за несколько дней

до того, как государь проезжал через Киев, следуя в Жолкву, у

Мазепы в собрании были полковники, и он, Войнаровский, слышал, как дядя его говорил: <когда б я за вас не стоял, то вас бы уже

солдатами сделали!> На то миргородский полковник отвечал: <мы

покойного Богдана Хмельницкого благодарим за то, что нас

освободил от ляхского ига, а вас будем проклинать, ежели вы за нас стоять

не будете и нас погубите!> Более ничего не слыхал он ни от дяди, 779

ни от кого другого, - не был он, Войнаровский, допущен в совет

их никогда, и не чает, чтоб кроме Орлика, его креатуры, кто о том

знал до самого последнего времени, как уже он переезжал из Коропа

за Десну в шведскую армию. Войнаровский уверял, что ему, Вой-