с соляной и рыбной добычи <они были и сыты, и пьяны, а царского

жалованья им дается мало>; некоторые же прямо отзывались: <Пусть нам хан даст плату и лошадей, так мы будем на услугах

Крымскому государству>. Сам кошевой Кузьменко писал к гетману

грамоту, в которой уверял, что если запорожцы и заключат мир с

бусурманами, то такой мир не повредит гетманскому регименту. Но

в той же грамоте кошевой своей рукой приписал: <Если что здесь

противного вашей милости написано, то простите мне, дураку. Я

пишу по войсковому приказу, и коли б яким способом дознались, что я вам иное написал, то убили бы мене в раде>.

Вслед за тем весною 1693 года хан прислал в Сечь турка

обновить примирение, постановленное запорожцами у Каменного

Затона. Беспокойные головы взяли верх; ханский посол был

встречен с почетом; всех куреней атаманы произнесли присягу хранить

мир с ханом и его государством и послали в Крым своих послов

для утверждения мирного договора. Петрик между тем в Крыму

473

не переставал возбуждать хана ложными вымыслами и уверять, что малороссийское поспольство только того и ждет, чтобы пришел

хан с ордою: вся чернь поднимется на старшин и на гетмана и

по всем полкам начнется расправа с панами и арендарями. Обо

всем этом тотчас узнал гетман и, сообщив в Москву, разослал

универсалы, чтобы все полки были снова в готовности отражать

внезапное вторжение крымцев.

Два неудачных покушения Петрика показывали, что

малороссияне не поддаются возбуждениям против московской власти, гетмана, панов и арендарей, но тем не менее всетаки на виду стояла

необходимость устранять по возможности причины, которыми

возбуждали в народе неудовольствие. Дело об арендах прошлого года

осталось неоконченным. В Светлое Воскресенье 1693 года гетман

созвал в Батурине изо всех полков козацких старшин, значных

войсковых товарищей и некоторых мещан на совет об арендах.

Немало оказалось таких, что стояли за аренды. <Никому оне не

вредят, - говорили такие господа, - разве только шинкарям, а

в городах значительные от аренд оказываются пожитки и не только

удовлетворяются текущия потребности, но еще по тысяче и по

две тысяче золотых кладется на сбережение>. Но раздавалось более

голосов, доказывавших, что аренды надобно <отставить

совершенно>, потому что они стали народу ненавистны и через них

подается неспокойным людям повод к пререканиям; чумаки ходят за

солью и рыбою в Сечь и своими рассказами о тягостях народу

от аренд волнуют запорожцев, а те всегда рады придраться к

чему-нибудь, лишь бы мутить. Подавали совет вместо аренд

собирать на всякие войсковые расходы налог с тех людей, которые

держат шинки или курят вино в своих винницах и продают по

ярмаркам. Положили, в виде опыта, установить на год такой

порядок, а по окончании срока полковые старшины и все уряды

должны представить ведомости, из которых можно будет

сообразить, достаточно ли будет собираться в скарб войсковой от такого

способа винной продажи.

В Сече между, тем шло большое колебание. В июне сменили

Кузьменка, кошевым стал Гусак и писал к гетману, что надобно

объявить запорожцам большой поход под Кизикермень, и

запорожцы, в надежде получить себе в море проход Днепром, не будут в

мире с бусурманами. Но в июле запорожцы начали кричать, что

следует быть в мире и в союзе с крымцами; Гусак противился; буяны взяли верх, низложили Гусака и <накрыли шапками> Семена

Рубана, куренного атамана Полтавского куреня, а к гетману

послали ругательное письмо, в котором говорили, что он не отец, а вотчим

Украине. Гетман в ответе своем обличал запорожцев, что сами они

достойны называться пасынками, а не детьми Украины, за то, что

поступают так, как им взбредет в голову, а не так, как велит мо-

474

нарший указ. Запорожцы, при гетманском после, подняли против

гетмана крик, ругань; доставалось тогда и высшему правительству.

В это время гетман писал в Москву, что было бы полезно

поднять запорожцев на бусурман и подвинуть,’вообще, Козаков на

войну с Турцией. <В малороссийском посполитом народе много таких, что смятения желают; нищим и убогим хочется на счет богатых

добывать себе состояние; однокровные с запорожцами по природе, они всегда смотрят на запорожские поступки как на образец для

себя, больше чем на стройные порядки в городах, и какое бы зло от

запорожцев ни вщалося1, они готовы, по своему безумию, к ним

пристать. Есть такие, что и землями владеют, и в дворах своих

живут, но не умеют оправлять своих домов и приторно им жить

хозяевами, и они, как только заслышат, что в чужой земле

нуждаются в людях для службы, так и готовы идти. От прежних гетманов

и от меня полковникам и порубежным сторожникам бывали

приказы не выпускать их, да никакими способами усмотреть за ними

невозможно, и если бы, избави Бог, началась война против

Российской державы, то неприятели нашими людьми, к ним бегающими, воевали бы Украину. Если же от нас начнутся твориться военные

промыслы, тогда бы все. охотники к войне пошли туда и не бегали

бы за рубеж на чужие зазывы, не поднимали бы и домашних смут>.

На такия представления гетмана московское правительство

отвечало, что для военных действий надобно ждать удобного времени, о

чем будет в свое время указ, а до тех пор гетман должен действовать

по своему усмотрению, применяясь к прежним указам, и всеми

силами стараться, чтобы запорожцы не вступали в союз с бусур-

манами и оставались послушными царям.

Во все время от половины лета 1693 до 1695 года военные

действия ограничились частными посылками отрядов и стычками их с

татарскими загонами. Июня 27-го 1693 года за Смелою

правобережные полковники Палей и Абазын разбили орду, а октября 27-го

того же года, соединясь с Палеем и Абазыным, полковники -

переяславский Мирович и конноохотный Пашковский - одержали

над татарами победу при реке Кодыме. В начале 1694 года Петрик

из Крыма стал опять присылать в Сечь воззвания, обещая явиться

с ордами для отобрания от московской власти милой отчизны

Украины. Между сечевиками опять поднялось смятение, опять запели

старую песню об утеснениях, чинимых народу панами и арендаря-

ми. Это смятение разносили приезжавшие в Сечу малороссийские

ватажане, ездившие ватагами под предлогом разных промыслов.

<Это такие люди, - писали из Сечи гетману, - что живучи в

Украине не смеют языка распускать, а как только заберутся в Сечь, откуда у них плодятся речи и рассказы, возбуждающие к бунтам!

* Здесь - ни возникло, ни началось.

475

Иной мелет спьяна, а иной хоть не пьет, дьявольский сын, да без

пьянства горечью дышит, собака, и не токмо что на гетмана и на

панов, но и на самых монархов с желчью слова говорит!> Сам

кошевой атаман Рубан колебался. Но в июле его отрешили и избрали

кошевым атаманом другого, по прозвищу Шарпила. Тогда

запорожцы стали решительно врагами татар, и ватага их в 400 человек

ворвалась в крымские поселения, взяла в плен до двухсот татар и

освободила около сотни русских полонянников обоего пола. Потом, под начальством того же Шарпилы, запорожцы на урочище Чингар

разгромили татарский городок и тем побудили салтана Нуреддина, шедшего с ордою на Слободскую Украину, вернуться назад. В

сентябре 1694 года гетман отправил за Днепр в <дикие поля> отряд из

нескольких полков городовых и охотных под наказным гетманством

черниговского полковника Лизогуба. Соединившись с Палеем, они

ходили к устью Днестра, овладели татарскою крепостью Паланкою

и воротились с добычей и двумястами пленных. За это от царя