100 любовных признаний из великой русской литературы

Фотографии Александр Тягны-Рядно

Художественное оформление и макет Андрей Бондаренко

Несколько слов о книге

Трепетная любовь, пышные классические цитаты, намеки и шарады, Лев Николаевич – нынче опять в моде. Классика снова засочилась живительным соком, зацвела яркими цветами. И каждому до нее есть дело, и при каждом застолье она в чести. Хорошо это, и не надо “но”.

На самых вельможных обедах вместо погоды говорят теперь о письмах Цветаевой к дочери, Ахматовой к сыну и только потом подают горячее.

Полки протерли. Это еще вчера книжки раздавались направо и налево (а что мне с этим всем делать? Тургенева перечитывать я уже не буду!), выкидывались на помойки, а аллергия на книжную пыль была так же почетна, как депиляция ног и подмышек.

Но сегодня – иные времена, даже электронная книга оказалась не помеха, не конкурент: Лермонтов в воловьей коже с золотым тиснением по цене месячной учительской зарплаты, портсигары с тютчевской гравировкой “Умом Россию не понять” – все это обыденная атрибутика громогласного “сейчас, в котором какой бы кофе без кофеина ни процветал, какие бы девайсы ни искрились, а опереться хочется на дуб зеленый, на большие корни, на родную твердь, на благородного духовного предка, без которого нет ни респектабельности, ни фавору нынешней сытости.

Если загибать пальцы, то это третье пришествие русской классики. После революции и призывов “желтой кофты” “сбросить Пушкина с парохода современности” (и вместе с ним всю классику) случилась Большая война и оказалось, что на голой в этом смысле почве тридцатых никакое “Жди меня” не вырастишь. А без “Жди меня” на подвиг не тянет – солдату нужна любовь, та самая тургеневская девушка в нагрудном кармане. Умирать на войне – дело не авангардное и подвиг можется только за любимых, по старинке, а не за трескающих секс словно галету новых товарищей-дев, запивающих его по-солдатски стаканом воды, а то и водки.

Классика вернулась в войну, масштабно вошла в школьную программу и продержалась там, да и на книжных полках почти каждого советского дома вплоть до новых горбачевско-ельцинских времен, когда раскатисто заговорили пушки, по обыкновению задвинув муз в дальний угол. Помнится, много было дискуссий при раннем Горбачеве, шли тогда повсеместно собрания в трудовых коллективах с главным вопросом: надо разрешать капитализм или нет? Сомнения тогда гражданами высказывались большие, и главное из них как раз про классику: а читать-то господа-капиталисты когда будут? Так и вышло. Труба, деньги, стволы, для кого-то сроки, для кого-то добровольные и не очень путешествия, вихри разных направленностей, но все наконец-то осело, выпало в осадок, сухой остаток, несмотря ни на какие подборки любимых фильмов в айпаде и вечно клокочущий Фейсбук – русской любви иной, кроме как из этих русских книг, у нас нет, не придумали, а без любви в жизни нет и главного – счастья.

И вот опять вернулись любовные церемонии, кружевные слова, письма в виде эсэмэсок со старомодными “я без тебя жить не могу”. Вернулась и заколосилась с небывалой исполинской силой романтическая любовь, иметь которую и нужнее, и престижнее любого из атрибутов глянцевой роскоши. И главное – интереснее, ведь без любви не только горько, но и очень скучно жить.

Эта книжка о, может быть, самом интересном в книжках. Чего греха таить, любовная сцена в любовном романе – дороже кощеевой иглы, чуть ли не самое привлекательное в нем. Собрание этих деликатесов еще и полезно: кто уже созрел для большого классического чувства, но романов пока не читал, может тут быстренько найти нужный рецепт признания. Пригодится она и тем, кто читал, но подзабыл, а времени перечитывать нет. Оценят ее и почитатели всякого vip-сервиса: нужное уже отрезано, взвешено и завернуто в золотую фольгу, а ненужное лежит себе в стороне и не мозолит глаз.

Помимо отрывков любовных признаний в Антологию включены два десятка современных эссе к некоторым из них. Совсем не каждый современный писатель, публичный интеллектуал, острослов и цитатолюб оказался готов высказаться предметно. Но порох в пороховницах еще остался. И будем надеяться, и нас, и русскую классику ждет еще большая жизнь. Полная любви.

ЕРМОЛАЙ-ЕРАЗМ (1500-е – сер. XVI в.)

Когда приспело время благочестивого преставления их, умолили они Бога, чтобы в одно время умереть им. И завещали, чтобы их обоих положили в одну гробницу, и велели сделать из одного камня два гроба, имеющих меж собою тонкую перегородку. В одно время приняли они монашество и облачились в иноческие одежды. И назван был в иноческом чину блаженный князь Петр Давидом, а преподобная Феврония в иноческом чину была названа Ефросинией.

В то время, когда преподобная и блаженная Феврония, нареченная Ефросинией, вышивала лики святых на воздухе для соборного храма пречистой Богородицы, преподобный и блаженный князь Петр, нареченный Давидом, послал к ней сказать: “О сестра Ефросиния! Пришло время кончины, но жду тебя, чтобы вместе отойти к Богу”. Она же ответила: “Подожди, господин, пока дошью воздух во святую церковь”. Он во второй раз послал сказать: “Недолго могу ждать тебя”. И в третий раз прислал сказать: “Уже умираю и не могу больше ждать!” Она же в это время заканчивала вышивание того святого воздуха: только у одного святого мантию еще не докончила, а лицо уже вышила; и остановилась, и воткнула иглу свою в воздух, и замотала вокруг нее нитку, которой вышивала. И послала сказать блаженному Петру, нареченному Давидом, что умирает вместе с ним. И, помолившись, отдали они оба святые свои души в руки Божии в двадцать пятый день месяца июня.

После преставления их решили люди тело блаженного князя Петра похоронить в городе, у соборной церкви пречистой Богородицы, Февронию же похоронить в загородном женском монастыре, у церкви Воздвижения честного и животворящего креста, говоря, что так как они стали иноками, нельзя положить их в один гроб. И сделали им отдельные гробы, в которые положили тела их: тело святого Петра, нареченного Давидом, положили в его гроб и поставили до утра в городской церкви святой Богородицы, а тело святой Февронии, нареченной Ефросинией, положили в ее гроб и поставили в загородной церкви Воздвижения честного и животворящего креста. Общий же их гроб, который они сами повелели высечь себе из одного камня, остался пустым в том же городском соборном храме пречистой Богородицы. Но на другой день утром люди увидели, что отдельные гробы, в которые они их положили, пусты, а святые тела их нашли в городской соборной церкви пречистой Богородицы в общем их гробе, который они велели сделать для себя еще при жизни. Неразумные же люди как при жизни, так и после честного преставления Петра и Февронии пытались разлучить их: опять переложили их в отдельные гробы и снова разъединили. И снова утром оказались святые в едином гробе. И после этого уже не смели трогать их святые тела и погребли их возле городской соборной церкви Рождества святой Богородицы, как повелели они сами – в едином гробе, который Бог даровал на просвещение и на спасение города того: припадающие с верой к раке с мощами их щедро обретают исцеление.

РУССКАЯ НАРОДНАЯ СКАЗКА

Разве мне похвастать молодой женой Василисой Микулишной, старшей дочерью Микулы Селяниновича. Вот такой другой на свете нет!