Вояки! Самоубийцы! Господа члены Страшного суда, жить было трудно. Столько вопросов, на которые мы не получаем ответов, мы, так называемые люди, мы самые ничтожные на земле люди, мы — женщины! Хорошо, допускаю возможность, что получает ответ тот, кто его сам ищет. Но мы же все время рожаем, угождаем, работаем, прислуживаем… Встаем каждый день ни свет ни заря, нас бьют, мы рожаем, трахаемся против воли. Тут и пискнуть не успеваешь, отвечайте же, отвечайте! Эй, Церковь, отвечай! Эй, Государство, отвечай! Эй, Компании, отвечайте! Засада сразу на старте! И Церковь, и Государство, и Компании — это мужчины. Они — Сила! А Сила отвечает Бессилию и тогда, когда Бессилие не задает вопросов. Хлещет кнутом, бьет кулаками, выкалывает глаза и рассказывает истории о сраном принце. На все незаданные вопросы заранее и навсегда даны ответы. Какие шансы у нас, женщин, вылезти из-под отвратительных тел наших мужчин и глубоко вздохнуть? Никаких! Поэтому, обращаюсь я к тебе, Страшный суд, когда будешь выносить мне приговор, справедливый или несправедливый, прими все это во внимание! Я убила его потому, что знала ответы на все свои незаданные вопросы.
Я не знала, что убью его, когда в то утро, на краю луга, мы ждали и ждали. Вижу, очень хорошо вижу и сейчас нас двоих. Лежим на животах, в руках ружья, полная готовность, ждем, ждем, смотрим через прицел, ждем. О, как же ясно я нас вижу! Выходят, втроем. Мать и два детеныша. Серна? Косуля? Я не посмела спросить. Серна или косуля подняла голову, принюхалась. Что толку. Ветер дул в нужном нам направлении. Эй, это наша добыча или мы ждем кабанов? А может быть, мы как раз серну и ждали, мне кажется, они ценились гораздо выше, чем кабаны. Если кто-нибудь из охотников убивал серну, она почти никогда не превращалась в кутки мяса сразу. Ее целиком отправляли в глубокую заморозку и вытаскивали накануне дня, когда устраивали охотничий праздник. Это важный день в жизни каждого охотника. Ежегодный охотничий праздник! Жены охотников отправляются в парикмахерскую, наряжаются в лучшие шелковые костюмы или платья, надевают новые туфли. Охотники, разумеется, надевают костюмы из толстого зеленого сукна, зеленые рубашки. И галстуки у них тоже зеленые. С вышитыми оленьими головами. Оленьими головами? Не знаю, как правильно выразиться, когда у тебя на галстуке изображена голова оленя. На галстуке у тебя… Не важно. У охотников есть и охотничьи шляпы, у некоторых шляпы украшены пером сойки. Но шляпы на ужин с танцами не надевают. На охотничьем празднике подают блюда охотничьего меню. Закуска — сырокопченое мясо кабана, на горячее — мясо серны с клецками. На десерт хозяин отеля разрешает приносить пирожные, которые дома сделали жены охотников. На охотничьем празднике всегда присутствует мэр города, он охотник. За его столом сидит и представитель словенского общества охотников, потому что хорватский и словенский охотничьи заповедники граничат. На сцене музыканты, которые каждые полчаса играют «Розамунду». При первых же тактах «Розамунды» весь зал вскакивает и пускается в пляс, по паркету кружатся пары, и все поют: Розамунда, лучшая женщина ты, Розамунда, лучшая женщина ты…
Потом кто-нибудь из музыкантов грохает металлическими тарелками и опять все поют: Розамунда, лучшая женщина ты…
В паузах между танцами девочки, дочери охотников, предлагают купить лотерейные билеты. Выигрыши самые разные, от миксера до уик-энда в том самом отеле, где сейчас танцуют охотники. Все расставлено на сцене, телевизоры, плееры, торты, комплекты пластмассовых стульев, охотничьи ножи с ручкой, сделанной из кости какого-нибудь животного, еще торты, бутылки шампанского… Главный выигрыш выносится на обозрение в полночь. Свет гаснет, остаются только свечи, которые зажигают на столах. Музыканты играют туш. В зал входит красивая девушка, на голове у нее венок из сосновых веточек, она толкает перед собой тележку, на таких обычно развозят по гостиничным номерам чистые полотенца и туалетную бумагу. На тележке лежит серна. Глаза ее открыты, она лежит на зеленых сосновых ветках, выглядит как живая, сверху над тележкой прикреплено несколько горящих свечей, чтобы главный приз был лучше виден. Девушка медленно везет тележку по всему залу, оооооох, слышится вздох восхищенных охотников и их жен. Чудо, а не серна! Девушка медленно скользит по залу, музыканты играют что-нибудь тихое, какого-нибудь Клай-дермана, горят свечи, а когда все-все насмотрятся, когда все-все наглядятся на мертвые глаза, девушка разворачивается и медленно увозит мертвую серну на кухню отеля. Загорается свет, все рукоплещут, снова звучит Розамунда, лучшая женщина ты… Через час или два начинается розыгрыш лотереи. Серна всегда достается мэру, а он всегда дарит ее словенцу, и мэр всегда удивляется тому, что он выиграл серну, а словенец тому, что получил ее от мэра в подарок. Скучная традиция, но ее приходится соблюдать. Сюрпризов никто не любит. О, вот это хороший переход. Я имею в виду, что сюрпризов никто не любит.
Сейчас я расскажу вам, как я однажды возвращалась домой и шла по главной улице. И увидела их. В небольшом кафе недалеко от остановки, всех четверых. И дочки, и мама носили очки. Девочки через соломки тянули темно-красную жидкость, мой любовник прикуривал своей жене сигарету. В моем сознании молнией сверкнуло, насколько малы мои шансы разорить это гнездо очковых. Две маленьких змеи и одна большая были клубком, который очень туго обвился вокруг его горла. Мой любимый выглядел как Лаокоон. Я еще из гимназии помню эту историю. Троянского жреца и его сыновей задушили две змеи, у моего Лаокоона сыновей нет, а змей вокруг его шеи три! Что-то во мне оборвалось, и я приняла решение. При всем моем желании я не могла представить себе выходные дни, проведенные с этими двумя девочками, которые утром будут искать в моей гостиной свои очки, плевать в мой умывальник, оставлять в моей квартире грязные трусы, я буду готовить им завтрак, варить обед и ужин, все наши уик-энды будут уик-эндами с чужими детьми, с девочками, которые не понравились мне даже издали, и мне придется скрывать, что вблизи они нравятся мне еще меньше. Каждый отпуск нам тоже придется проводить вместе, мы повезем их в Гардаленд, они будут вешаться на шею моего любовника и проклинать тот день, когда папа оставил их из-за этой бледной, белой бабы. Я вошла в автобус, битком набитый и вонючий, совершенно уничтоженная. Приехала домой, Эка была в школе, в ванной я плакала, плакала и плакала, выла, выла и выла. Потом вымыла глаза и легла в спальне, не включая свет. Опять тебе плохо, сказал он, когда вошел. Да, опять мне плохо, прорычала я, на мгновение забыв, с кем разговариваю.
На следующий день мы с ним встретились в кафе Городского собрания. Я не смотрела на улицу, которая была за стеклом в нескольких сантиметрах от нашего стола. Я сказала ему: твои дети приводят меня в ужас, я не хочу их видеть ни в выходные, ни во время отпуска, я не хочу засовывать в стиральную машину их маленькие трусики и складывать их потом отдельной маленькой стопкой до следующих выходных. Мне безразлично, и я не собираюсь запоминать, что они едят по утрам, днем и на ужин, а на что у них аллергия. Мне отвратительна мысль о том, что они будут терять очки в моем доме, и сами девчонки, и их очки будут напоминать мне его жену, с которой у меня сейчас общий хер, а вскоре будут и общие дети… Он попросил официантку принести ему маленький кофе, стакан воды и линцер, я тоже заказала линцер и фруктовый чай. Меня такая история не устраивает, такой поворот событий меня ужасает, я не собираюсь знакомить свою дочь с новыми сестренками, которые ей сестренки только потому, что их папа трахает ее маму! Нет! Нет! Нет! Я говорила слишком громко, чиновницы Городского собрания начали на меня посматривать, пришлось убавить звук. А бабушки, а дедушки? Я вдруг оказалась бы в чужом таборе?! Да я к своему-то табору привыкла с трудом! Нет, сказала я, нет, нет и нет! Его удивили мой жар и озлобленность. Зачем делать проблемы, сказал он и попытался накрыть своей ладонью мою, но я отдернула руку. Если хочешь, я хоть сейчас подпишусь под обязательством, что по выходным моих дочерей у нас не будет. Я буду встречаться с ними один, где-нибудь, я сделал свой выбор, мой выбор это ты, как ты скажешь, так и будет, я ничего не сделаю без твоего разрешения. Нет, сказала я, я не хочу отрывать тебя от детей, делать из тебя другого человека, не такого, как ты есть, и тем самым брать на себя ответственность за их судьбу. Я их не люблю, они мне не нравятся, они меня пугают! Ты просто их не знаешь, сказал он и взял меня за руку. Я осторожно высвободила руку, мне не хотелось выглядеть истеричкой. Я не хочу их узнавать и не хочу слышать в телефонной трубке голос твоей жены, не хочу оплачивать репетиторов твоим детям, которые пропускают занятия в школе из-за того, что папа их бросил, не хочу слушать сплетни и гадости в свой и в твой адрес. Кто докажет, что ты бросил их не ради шлюхи, которая увела их отца и которая не умеет жарить куриные ножки так, как их мама! Я не хочу готовить еду незнакомым детям и в который раз в своей жизни сдавать приемный экзамен! Я уже сдала все, что полагалось! Ты ошибаешься, сказал он, не надо драматизировать, не сходи с ума, дети растут, они покидают дом, потом мы останемся одни. Когда, сказала я, через двадцать лет? Современные дети остаются с родителями до своей пенсии, а я не настолько люблю тебя, чтобы связать жизнь с твоими детьми, которые встретят старость в нашем доме. Неужели ты этого не понимаешь? Я не понимаю твоего бешенства, почему ты так злишься? Я ревную, твои дети до конца моей жизни будут напоминать мне, что ты трахал их мать. Успокойся, сказал он, у тебя тоже есть дочка, но когда я на нее смотрю, я вовсе не думаю о ее отце и о том, что он тебя трахает. Мы с тобой взрослые люди, у каждого была своя жизнь, почему бы нам не начать теперь вместе что-то новое? Дети эгоистичны, давай ограничим их здравыми рамками, будем жить не для них и ради них, а для себя. Мы сделаем для детей все, что обязаны, но без страстей и патетических нот. Детям не нужна безумная любовь, слезы, крики, вопли, мы просто создадим для них условия, которые помогут им вырасти. Дети не превратятся в причину нашего существования или мерило нашего счастья, оставь детей в покое. Так говорят только мужчины, сказала я, только мужчины могут так говорить о детях. К сожалению, сказал он, я могу говорить только как мужчина, я уверен, что ты связала себя со мной именно потому, что я мужчина, и улыбнулся. Что ты нашел здесь смешного? Мне смешно, он надкусил своими мелкими зубами линцер, мой лежал на тарелочке нетронутым, смешно, с какой страстью и фантазией ты рисуешь перед собой грядущие катастрофы. А что, если ничего подобного не произойдет? А что, если мать моих дочерей не захочет отпустить их от себя ни на шаг? Возненавидит меня и не будет давать мне детей? И мы будем видеть их раз в три года? Он смотрел на меня своими маленькими глазами, они весело искрились. Он издевается надо мной, подумала я, мои проблемы кажутся ему смешными. В конце концов, мы будем с тобой одни, мы будем парой, он смотрел мне в глаза. Мы сможем всегда спать вместе в нашей кровати, ходить в кино и держаться за руки, я каждый вечер буду в кровати читать тебе вслух, буду покупать тебе кукурузу на рынке и печенье «Яффа», буду готовить запеченную на углях под чугунным колпаком телятину, мы закажем настоящий турецкий колпак из Герцеговины, триста кун, красного цвета, выглядит, как летающая тарелка. Я куплю тебе пальто «берберри», по выходным к нам на обед будут приходить друзья, купим музыкальный центр в спальню и, прежде чем вместе заснуть, будем слушать «Звездную пыль», Дубравко Майнарич выбирает лучшую в Хорватии музыку, он смотрел мне в глаза. Короче говоря, сказала я, все, чем ты занимаешься сейчас со своей женой, ты хотел бы делать со мной. Ты просто сука, сказал он и вытер следы сахарной пудры с уголков губ, со своей женой я ничего подобного не делаю, почему ты такая неуверенная, ревнивая и злобная, прыгни наконец в воду и плыви! Не могу прыгнуть, сказала я, взяла его руку, подержала в своих ладонях, официантка за стойкой перестала мыть рюмки, она смотрела на нас. Не могу прыгнуть, сказала я, боюсь, боюсь, я боюсь прыгать, я не прыгну, не прыгну, не звони мне больше! Хорошо, сказал он. Он встал, я смотрела на невысокого мужчину, направлявшегося к крутящейся двери, он немного косолапил, я знала, что в детстве он носил ортопедическую обувь, выходит, это ему не помогло. Больше он мне не звонил.
