А потом вдруг вместо меня начало протестовать мое тело. Вместо меня? Кем была я? Кем-то, кто не был моим телом? Я стала срать кровью, он возил меня на консультации к специалистам. Раз в месяц мне делали ректоскопию, запихивали в задницу железные трубки, все толще и толще. Ничего. В этом были и свои плюсы, после ректоскопии мне не приходилось трахаться. Стоило мне увидеть его, улыбающегося мне, голого, как из меня, по бедрам, начинала хлестать кровь. Он возил меня от гинеколога к гинекологу. И в этом тоже были свои плюсы, мне не приходилось трахаться. Я пила гормональные таблетки, от которых мои сиськи стали похожими на дыни. Его это возбуждало. Я делала ему отсос по пять раз в неделю. Я начала кашлять. Страшный, сухой, раздирающий внутренности кашель! Рак легких? Бронхит? Туберкулез? Аллергия? Мне искололи все руки и всю спину. Аллергия, у меня аллергия, на лимон, апельсины, арахис, грецкие орехи, фундук, перхоть, кошачью шерсть, мед, овечью шерсть, птичий пух и перо, солнце, холод, копченое мясо, шоколад… Я ненавидела его. Высчитывала, сколько он еще протянет, ему тогда было тридцать восемь. В «Домашнем докторе» я прочитала, что хорватские мужчины живут семьдесят пять лет! Семьдесят пять минус тридцать восемь? Сейчас я не могу сосчитать, сколько это будет, меня укачало, я трясусь на этом сраном облаке, но помню, что получилось слишком много! Когда он засыпал, я смотрела на чуть припухшую лимфатическую железу на левой стороне его шеи и мечтала, чтобы этот узел превратился в рак. Всякий раз, когда он выходил из дома, я надеялась, что это наше последнее прощание. Что его собьет грузовик.

Как-то в субботу я на кухне пила кофе. Весь дом содрогался, в жилых домах в субботу по утрам кто-нибудь вечно занимается ремонтом или перепланировкой квартиры. Я сидела уставившись на соседний дом. Соседки пооткрывали окна и маячили в них, раскладывая для проветривания одеяла и подушки. Сусьеди су… Вдруг раздался звонок в нашу входную дверь. Я посмотрела в глазок. Полиция. Вошли три полицейских. Я была уверена, что вот оно, то самое, мои молитвы услышаны. Только тихо, только спокойно. Спокоооойно! Меня охватила слабость, сердце колотилось, губы задергались, как у человека, который во время похорон пытается сдержать смех. Ох! Я застыла, впилась взглядом в лица полицейских, нижняя губа у меня дрожала, руки тряслись, может быть, мне броситься на грудь полицейскому? Я бросилась. И зря. Я почувствовала запах кислого пота, грязных подмышек и нестираной рубашки. Сквозь приспущенные веки я смотрела на двоих стоявших за его спиной и рычала «неееет, неееет», точно так, как кричит в кинофильмах жена полицейского, которой его коллеги приносят страшную весть. Ее покойный муж, а все знают, что он покойный, и она, и зрители, которые потягивают кока-колу и хрустят попкорном, короче, ее покойный муж был отличным парнем и борцом с наркодилерами. Но фильм был бы полным дерьмом, если бы полицейские просто так взяли и перебили всех дилеров. Им необходим мотив. Поэтому-то и убит отличный парень, молодой полицейский, поэтому-то молодая женщина, мать грудного младенца, воет, аааааа. Я очень любила фильмы об убитых полицейских, я их смотрела сотни раз, я могла кричать так же, как настоящая вдова, я, собственно, так и кричала, прижавшись лицом к вонючей рубашке полицейского. Ааааааа, выла я, ааааа. Он меня схватил, крепко, я почувствовала, что руки у него стальные, да, стальные, он приподнял меня над полом и опустил на стул. Спокойно, сказал он, спокойно! Я хлюпала носом и смотрела на них исподлобья. Скажите, он жив, пробормотала я. Я знала, что они не пришли бы втроем, если бы он был жив. Немного странным мне показалось, что они пришли без полицейского-женщины. Когда полицейские приходят в дом вдовы, которая еще не знает, что она вдова, среди них обязательно есть и их коллега-женщина, женщины лучше умеют утешать. Да, подумала я, это же Хорватия, человеческие чувства здесь никого не интересуют, это не Америка, поэтому и нет полицейского-женщины. Скажите, проговорил самый низкий из них, с широкими плечами и маленькими глазками, это вы сегодня утром кололи дрова? Дрова, сказала я. Дрова? Кто-то колол дрова, поэтому мы и пришли. Послушайте, тут я почувствовала, что он начинает нервничать, нас вызвала ваша соседка. Нет, не я, сказала я, мы обогреваемся электричеством. Простите, сказала я, я подумала, что мой муж погиб, люди постоянно гибнут на дорогах. Они ушли. Да я убью его! Убью! Весь дом снова начал содрогаться. Я вышла на балкон. Сосед у себя балконе колол дрова. Прекратите, сказала я, я вызову полицию и скажу им, что вы наркодилер! Это, скорее всего, недалеко от истины. Он работает водителем грузовика, а недавно купил себе новую «ауди», как вам это? Ну, не надо сердиться, соседка, давайте лучше пропустим по рюмочке, а? Я не пью, сказала я.

Припухшая лимфатическая железа мужа упорно отказывалась превращаться в страшный разрушительный рак, атака которого должна быть стремительной и эффективной. Я вовсе не хотела, чтобы он месяцами подыхал у меня дома. Безнадежно. Я поговорила с Весной, мы с ней не были особо близкими подругами, просто вместе работали, она была у нас музыкальным редактором. Миниатюрная рыжеволосая женщина с небольшими глазами цвета бирюзы. Я не люблю рассказывать историю своей жизни каждому встречному и не люблю людей, которые ждут не дождутся, кому бы открыть свою душу. От Весны мне был нужен совет, а не утешение. Она бросила мужа и жила теперь с другим мужем. Да что ты говоришь, сказала она мне в кофейне у моря, недалеко от нашего радио, чайки прилетали на набережную и жрали мелкую рыбешку и всякую дрянь, которая остается после торговцев овощами, рынок совсем рядом с набережной. А как давно тебе хочется его убить? Примерно год, сказала я, а может, и три. Видишь, он жив, здоров, а ты вся дрожишь, как алкоголичка, которая блюет собственной печенью, но не может бросить пить. Пить или смерть, смерть или пить, успокойся, сказала Весна. Чайки кричали, квак, квак, вот отвратные животные, гадкие, жестокие. Вот бы засунуть в полусгнивших рыбешек, лежащих на камнях набережной, большие крючки и потом с радостью смотреть, как эти белые гады, нажравшись, весело улетают, неся в собственных снежно-белых утробах свою смерть. Они издохнут над открытым морем, эти летающие крысы! Я не увижу их смерть, но буду знать, что они желтыми клювами хватают воздух, меня согреет то, что они беззвучно открывают клювы, как мало нужно человеку для счастья!

Послушай, сказала она, давай я опишу тебе один мой день. Не надо, сказала я, я слышала про многие дни, не надо мне рассказывать про больших крыс и маленькую квартиру, про плаксивых детишек и чувство вины, все это я знаю, сказала я. Весна стреляла небольшими глазками, и я видела, как блестят у нее во рту коронки, губы ее были накрашены помадой апельсинового цвета. Истории у всех разные, сказала она. Женщины убивают редко. Ты его, конечно, не убьешь, но прежде, чем от него уйти, ты должна понять, что тебя ждет, что ты получишь. Чайки прожорливо глотали тухлых рыбешек, их клювы были красными, отвратные, отвратные, отвратные животные. От их криков дрожали стекла в особняке через дорогу. Мы встаем, сказала Весна, пьем кофе, потом я бужу своего сына. Муж тыкает в кнопки телефона, чтобы разбудить свою дочку, хотя девочка живет с мамой, которая не работает. Она не работает, но и не будит девочку. У них там звонит телефон, трубку никто не снимает, мама спит крепко, дочка еще крепче. Может, тебе сходить к ним и разбудить их, говорю я своему второму мужу. Он поднимает на меня глаза и снова набирает номер телефона, хотя мог бы просто нажать redial.

Встает сын, который мой, а не наш. Заходит в ванную. Через полчаса я колочу в дверь. У меня мало времени, ору я, съешь то, что на столе. То, что на столе, это кукурузные хлопья, залитые горячим молоком, хрустящие. Мой второй муж держит трубку, я чувствую, что внутри у него все кипит. Двумя руками я колочу по двери в ванную: у тебя остынут хлопья! Мой сын, который не наш, выходит. У него красивые зеленые глаза, в меня. Вторая Весна смотрит на меня и улыбается мне. В чем дело, говорит мне сын. Съешь то… Мама, я сегодня во вторую смену. Тащится обратно в кровать. Мой муж, мой второй муж, бросает трубку. Его дочь сегодня тоже во вторую смену. Муж, мой второй муж, улыбается мне: пойдем спокойно выпьем кофе где-нибудь в приятном месте… Звонит телефон. Да, говорит он, я звонил, я знаю, что ты видишь на дисплее, это я покупал и аппарат, и дисплей, я забыл, разумеется, я знаю, что у меня есть дочь, я просто забыл… Кладет трубку и смотрит на меня так, будто не она бросила трубку, а он. Неужели это тот самый мужчина, с которым я трахалась при каждом удобном и неудобном случае и за которого я была готова бороться с его женой до полного и окончательного уничтожения? Эта борьба продолжается по сей день. Только кто кого уничтожает? Мне и в голову не приходит выходить замуж во второй раз, сказала я, просто я хочу, чтобы мой муж исчез с лица земли, чтобы он сдох, неужели я хочу слишком многого? Этим желанием ты мужа не убьешь, если бы такое было возможно, то вся набережная была бы покрыта трупами наших бывших и будущих мужей, над их раздувшимися животами кричали бы чайки и их не интересовали бы тухлые сардины. Но, дорогая моя, желанием не убьешь. А если бы оно могло убивать, подумай хорошенько, хорошенько подумай! Будущие мужья не многим отличаются от будущих бывших. У каждого из них есть отец, мать, бывшая жена, дети, которые никогда не станут бывшими. Похоже, что и тебе, и мне, и любой женщине нужны мужья-сироты, существа, выросшие в детских домах. Но и это для нас не решение, потому что эти козлы больше любили бы воспитательницу, которая в детском доме была с ними самой доброй. Эта тетка каждое воскресенье появлялась бы у нас в доме, и я должна была бы готовить для нее пюре с горячим молоком. Дорогая моя, этот мир спроектирован для мужчин. Я пялилась на хищных чаек и чувствовала себя несчастной. Я не могла принять то, что останусь с ним до конца жизни. Лучше проглотить большой крючок и улететь в открытое море, чтобы сдохнуть там, подальше от тухлой рыбы, кричащих птиц и мерзкой Весны, которая все говорила и говорила. Губы, накрашенные помадой апельсинового цвета, шевелились: вечером, когда мы возвращаемся с работы, у нас все время звонит то домашний телефон, то мобильный. Или она, или ее мать перечисляют, что им нужно. Пока я не вышла замуж во второй раз, я считала себя добрым и теплым существом, которое любит людей и никому не желает зла. Я слушала голос взвинченной Весны. Мне часто хочется, чтобы его жену сбил большой грузовик… Господи! Весна тоже надеется на грузовик?! Миллионы женщин надеются на грузовик, а он все ни с места! Ее маленькие глаза заморгали. Грузовик — это не решение! Не успеют смыть с асфальта ее кровь, как их дочь станет моей?! Ох, как же я не люблю эту девочку! Тощее, длинное, гадкое существо, которое ни разу не посмотрело мне прямо в глаза! Стоит вспомнить эту девчонку, и мне сразу хочется пожелать его бывшей жене долгой, очень долгой жизни. Нам наверняка придется содержать девчонку ближайшие пятьдесят лет, должно быть, это плата за мои заблуждения. Его дочь выйдет замуж, мы пойдем на свадьбу. Мы купим ей в кредит квартиру, потому что девочка осталась без отца, правда, она гораздо ближе с отцом, который не с ней, чем с матерью, которая с ней. Когда она родит, ее малыши, наши внуки, до смерти будут напоминать о его жене, этой сучке, которую мы содержим потому, что я так захотела. Так что неужели эта игра стоила свеч? Весна посмотрела на меня так, будто ждала ответа. Чайки продолжали кричать, официантка сказала: мне бы хотелось вас рассчитать, я сменяюсь. Может быть, у тебя просто разгулялись нервы, сказала я. Нет, эта игра не стоила свеч, и сама знаю, сказала она, любой новый хер представляет интерес всего несколько месяцев, а потом радость новизны испаряется и остается ребенок из первого брака и бывшая жена, без работы, но с большими запросами. Я не говорю, что не следует уходить от мужа, своего первого я почти не помню, но вот приобретать нового не надо ни в коем случае! Даже в страшном сне! На что тебе муж, женщина?! Хорошо, сказала я и расплатилась.