Я равнодушно смотрела на дверь, впервые в жизни я его совсем не боялась. Отъебись, сказала я ему про себя, отъебись, овечья нога! Если дверь не выдержит, я тресну его костылем по голове, если выдержит, выйду позже и вызову такси. Дверь выдержала.

Видите, эй, господа, видите то, что вижу я? Вру, выдумываю сны и подруг. У меня никогда не было подруги, ни во сне, ни наяву. Маленьких подружек разогнал отец, взрослых — муж. Я выдумала все это только затем, чтобы вложить в уста своей матери собственные мысли. Моя мать скорее бы умерла, чем произнесла то, что сказала мне во сне. Никогда в жизни моя мать не стала бы говорить что-то подобное. Нет такого сна, в котором она решилась бы читать мне лекцию на какую угодно тему. Только не она! И не мне! И я для нее, и она для меня превратились в давно прочитанные книги. Преступники, убийцы бывают иногда хитрыми, они выдумывают сны, рассказывают охотничьи рассказы, пытаются уверить судей, что они хрупкие, растерянные, перепуганные, что поминутно теряют нить повествования, словно есть что-нибудь более существенное, чем голые факты, а в моем случае имеется только одна истина — я убила своего мужа! Насколько могут уменьшить мое преступление рассказы о снах и о матери, которая борется за права женщин? Моя мать — феминистка?! Это насмерть перепуганное, дрожащее, сломленное ничтожество?! Это существо, которое летом всегда носило тоненькое платье из ситца, да, да, именно так называлась эта дешевая ткань, ситец! А зимой ходила в платье из фланели, если это вообще можно было назвать платьем. У ее платьев, которые всегда застегивались спереди, на пуговицы, обязательно должно было быть два кармана. И на летнем, и на зимнем. В карманах она держала спички, пачку сигарет «Фильтр 57», несколько сломанных сигарет, она всегда курила по половинке, и хлопчатобумажный носовой платок. В него она сморкалась сухим носом. Она постоянно вытирала нос и сморкалась, хотя нос всегда был у нее сухим. Что я хочу всем этим сказать? Я выдумала этот сон, но даже во сне, в самом безумном сне худая, даже истощенная женщина из моего детства не могла бы так говорить. Она вообще почти не говорила, за всю жизнь я слышала от нее не больше десятка фраз, я уже вам сказала, она только постоянно вытирала сухой нос. Вот и все о моей матери и о носе моей матери, теперь я вам расскажу, как мы с моим любовником отправились в нашу первую и последнюю поездку.

Не люблю коллективные поездки журналистов, я терпеть не могу выпивку, езду в автобусе и рыбный паприкаш. Обычно такие поездки устраивали в далекие от моря места, но и там почему-то тоже никак нельзя было обойтись без рыбы, она обычно часами булькала в каком-то котле. Жирная, разрезанная на куски тварь, наперченная, дико соленая, острая. Проехать триста километров в один конец ради того, чтобы потом рыгать огнем? Так что я оставалась дома. Когда мы с ним собрались на Остров, я сказала свекрови, я ей оставила Эку, что еду с коллегами посмотреть на редкую разновидность оленей. Он был на очередном семинаре. Поездка с любовником на выходные выглядит гораздо более волнующей после того, как она закончилась, а не пока длится. Я положила в сумку новую ночную рубашку, трусики, джинсы и чувствовала я вовсе не безумную радость, а страх. Я была уверена, что он приедет на Остров и убьет меня. Моему любовнику это казалось смешным. Убьет? Думай позитивно. Мы будем трахаться, пока не окоченеем, у нас будет алиби, мне не придется трахать свою жену, тебя не будет трахать твой муж! Жизнь прекрасна, если взглянуть на нее с правильной точки зрения. Он смеялся и смотрел в чашечку кофе без сахара, а я смотрела на его мелкие зубы. Мы сидели на террасе отеля в центре города. Вы, мужчины… Не надо, он поднял взгляд, я видела его маленькие глаза, не начинай с этим, вы, мужчины, не будь банальной. Мы, мужчины, — свиньи, а вы, женщины, — соблазненные святые. Будем откровенны: я хочу тебя трахнуть, ты хочешь со мной трахнуться, все остальное может означать только одно — ебать мозги, но лучше обойтись без этого. Не будем расширять контекст. И я не собираюсь трахаться, испытывая комплекс вины. Старушка, так мало людей любят друг друга, так мало людей, у которых есть кто-то, с кем хочется поехать на Остров, сегодня ни у кого не дрожат от любви руки, воспользуемся нашим счастьем, давай посмотрим на то, что с нами происходит, как на чудо! Представь, а вдруг бы мы с тобой не встретились?! Мы друг для друга не убежище, в котором мы хотим спрятаться от своих партнеров по браку. Я ни от кого не бегу, я просто иду к тебе, потому что люблю тебя, ты мне нужна. Я не буду упоминать о воде, воздухе, солнце, пище, это мне не нужно. Нужна мне только ты и твоя пизда. О, сказала я, меня всегда ужасно волновали романтичные мужчины. Он взял меня за руку, рядом с нами сидела небольшая компания коллег-журналистов, они мне кивнули, я кивнула им и погладила его руку, я смотрела на него соболезнующе, пусть люди думают, что это мой брат или родственник, у которого умерла мама. Вообще-то я знала, что они ничего не думают, журналистов люди не интересуют, они сыты ими по горло.

Я пришла к зданию редакции радиовещания. День был прекрасным, ранняя весна, дул прохладный северо-восточный ветер. Он ждал меня в служебном автомобиле. Все мои коллеги знали, куда я собралась, и я, пока тащила сумку к машине районного суда, чувствовала себя в безопасности. Он вышел из машины. За рулем сидел какой-то мужчина, на заднем сиденье — женщина. Что это за люди? Женщина — председатель суда, мужчина — шофер, они тоже едут на уик-энд, подбросят нас до побережья, а обратно вернемся на автобусе. Мы двинулись в путь. Через два часа решили ненадолго остановиться. Председатель суда сказала мне в туалете: ну, супер, вижу, и вы на пути к свободе, я от своего кретина избавилась шесть лет назад, все ему оставила, не повторяйте моей ошибки… Я в другой фазе, сказала я, доставая из упаковки бумажную салфетку, вода из крана еле текла. И тем не менее, сказала рыжеволосая дама-судья, какой ему от того прок? Сейчас он умирает от рака прямой кишки, а я трахаюсь с парнем, который моложе меня на пятнадцать лет. Я сделала все, чтобы он об этом узнал, стресс ускоряет развитие болезней, может, скорее сыграет в ящик. О, что вы, сказала я, ненависть разрушительна, я читала в журнале, постоянные мысли о наших врагах поднимают у нас давление и вызывают аритмию, расслабьтесь, вдруг вы заболеете, я своему не желаю смерти от рака, на самом-то деле я ему этого еще как желала, но мне не хотелось делиться мечтами с незнакомой женщиной, ненависть убивает, будьте осторожны. Ненависть лечит, сказала судья, ненависть нужно выпускать из себя наружу, пусть она гуляет на свободе, пусть найдет того, кого надо, схватит его, сожмет, задушит, пусть он подохнет! Она вся дрожала, в левой руке у нее была помада, она красила губы. Ненависть — это лекарство, возненавидьте его! Заберите у него все, что можете забрать, они ценят женщин, которые их ненавидят, они уважают это чувство, потому что им самим оно очень хорошо знакомо! Эти гады заслужили нашу ненависть! Ругайтесь, кричите, бейте его! Я боюсь, что он меня убьет, сказала я. Бачок унитаза был поломан, вода подтекала, было слышно, как она шумит. Да, сказала судья, такое возможно, таких судят чуть не каждый день, это риск, с которым связано и все остальное, под чем мы подписываемся, заключая брак в церкви, на вершине невысокой горы над нашим городом. Мы вышли из туалета и сели в машину, они уже сидели на своих местах.

Через час мы остановились на набережной и вытащили две наши сумки. Мы поднялись на борт небольшого суденышка. Волны были огромные, с барашками на гребне, между ними темно-синяя пропасть, потом опять белая пена, ненавижу волны, боюсь моря, и бурного, и спокойного. Капитану было лет двадцать, может, и меньше. Меня рвало за борт, но против ветра, поэтому банановое пюре, кока-кола и желчь попадали прямо в лицо. Он придерживал мою голову, мне было приятно сознавать, что утонем мы вместе. На стенах в нашем доме висели картины со старинными судами. Маленькие пароходики возносились на волнах, высоких как горы, или проваливались в глубину между ними. Какая гадость! Моря я не боялась до тех пор, пока не забралась на Кук. Кук — это огромная скала на нашем самом лучшем пляже, от моего дома до него примерно полкилометра. Она торчит прямо в небо, в высоту метров двенадцать, а может, и все пятнадцать. Залезть на нее может каждый. Нужно встать на первый выступ, схватиться руками за тот, что выше, и так далее, до верха. Верх — это плоский камень, на котором хватает места для одного человека. А спуститься оттуда не может никто.