Кропоткин к тому же утверждал, что люди расположены помогать друг другу без принуждения. Не нужно централизованной власти для того, чтобы подавать пример или заставлять людей поступать справедливо. Люди поступали так еще до возникновения государства. В действительности же Кропоткин придерживался взгляда, что именно власть подавляет нашу природную склонность к сотрудничеству. Его приверженность началам народоправства и привела в итоге Кропоткина в царские застенки.

Кропоткин писал о временных средневековых гильдиях – совместных, возникающих «по случаю» объединениях, создаваемых союзом единомышленников с общей целью и общим местом пребывания. Эти объединения можно было отыскать на судах, на строительстве больших общественных сооружений вроде соборов и повсюду, где «рыбаки, охотники, странствующие купцы, строители или оседлые ремесленники собирались вместе для занятия общим делом» [21]. После выхода в море капитан судна собирал на палубе команду и пассажиров, говоря им, что теперь они здесь одно целое и что успех плавания зависит от их совместных действий. Затем все избирали «судью» и «приставов» для взимания «пошлины» с нарушителей заведенных порядков. По завершении плавания весь сбор шел беднякам города, куда приставал корабль.

Верное наблюдение Кропоткина, что кооперация пронизывает всю биологию, привело в итоге к перевороту в эволюционной теории в 1950-е и 1960-е годы. Морской биолог Джордж Уильяме затронул вопрос, порожденный свойственным общественным насекомым кооперативным поведением: «Современный биолог, наблюдая за поведением животного, полагает, что либо им управляет кто-то другой, либо он исподволь выказывает своекорыстие» [22]. Если всякое существо ищет выгоды для себя в ущерб всем остальным, то зачем тогда пчелам жертвовать собой ради улья, как это бывает?

В 1964 году специалист по общественным насекомым Уильям Гамильтон предложил ответ в виде известного ныне «родственного отбора»: раз пчелы приходятся друг другу сестрами (на самом деле у пчел больше общих генов, чем у обычных сестер), то спасение нескольких своих насельниц ценой собственной жизни дает выигрыш в количестве передаваемых будущим поколениям одинаковых генов [23]. Самое радикальное толкование родственному отбору дал Ричард Докинз в своей книге «Эгоистичный ген»: «Мы всего лишь машины для выживания, самоходные транспортные средства, слепо запрограммированные на сохранение эгоистичных молекул, известных под названием генов» [24].

Анализ различий между предрасположенностью и предопределением не входит в задачу этой книги, но я бы посоветовал поразмышлять над следующим утверждением Гоббса в отношении поведения насекомых по сравнению с поведением людей: «Согласие указанных существ обусловлено природой, согласие же людей – соглашением, являющимся чем-то искусственным. Вот почему нет ничего удивительного в том, что, для того чтобы сделать это согласие постоянным и длительным, требуется еще кое-что» [25]. Это «кое-что», требуемое для побуждения людей к кооперативному поведению, столь же значимо, как и эволюционное воздействие, и представляет самостоятельный интерес. И одна из составляющих «искусственной» части есть как раз то, что мы теперь именуем «технологией».

«Соглашения», упоминаемые Гоббсом, оказываются на поверку ненадежными, поскольку люди играют в сложные игры, сопряженные с доверием и обманом. Экономисты давно мечтали отыскать математический магический кристалл, способный предсказывать поведение рынка. В 1944 году книга Джона фон Неймана и Оскара Моргенштерна «Теория игр и экономическое поведение» представила если не магический кристалл, то средство, позволяющее увидеть, как люди в условиях конкуренции соперничают и вступают в сговор, сотрудничают и предают [26].

Джон Нейман, пожалуй, был самым влиятельным, но менее всего известным в истории ученым, учитывая его основополагающий вклад в математику, квантовую физику, теорию игр и создание атомной бомбы, цифровой ЭВМ и межконтинентальной баллистической ракеты [27]. Фон Нейман был вундеркиндом, в шесть лет подшучивавшим над отцом по-латыни и по-гречески; он работал с Эйнштейном в принстонском Институте перспективных исследований и, пожалуй, был самым блестящим в плеяде ученых, трудившихся в Лос-Аламосе над Манхэттенским проектом. Яков Броновский, участник этого проекта, вспоминал, как фон Нейман в такси,] везшем их по Лондону, говорил, что «жизнь состоит из обмана (блефа), уловок, вопрошания себя, какие мысли у другого по поводу того, что я задумал. Как раз на этом и строятся игры в 1 моей теории» [28].

Теория игр основывается на ряде допущений: противоборстве игроков, обязательности участия, зависимости победы от итогов предпринимаемых в соответствии с правилами поведения и непременной «рациональности» действий всех игроков при выборе стратегии, обеспечивающей им максимальный выигрыш вне зависимости от последствий для остальных. Такие правила, естественно, не отражают в должной мере самой жизни и все же привлекают экономистов тем, что позволяют описывать поведение наблюдаемых явлений, таких как рынок, гонка вооружений, картели* и транспорт.

* Картель – объединение людей, компаний или государств в целях ограничения конкуренции и регулирования цен, объемов производства и продаж в какой-либо отрасли в целях поддержания цен на приемлемом уровне; картели могут быть национальными и международными; иногда картели называют трастами; самый крупный в мире картель – ОПЕК, объединяющий страны-экспортеры нефти.

После Второй мировой войны фон Нейман присоединился к математикам и экономистам, занятым мозговым штурмом теории игр в обычном здании недалеко от побережья в Санта-Монике. Корпорация RAND была первым «мозговым трестом», где прошедшие проверку на благонадежность интеллектуалы размышляли о немыслимом, как высказался сотрудник RAND Герман Кан о занятом разработкой стратегии термоядерной войны коллективе ученых [29]. Поскольку гонка вооружений была тесно связана с блефом и контрблефом теории игр, новое поприще стало привлекательным для первых разработчиков стратегии ядерной войны. В 1950 году ученые RAND создали четыре основополагающие игры в понимании Моргенштерна и фон Неймана: «Игру с трусом» (Chicken game), «Охоту на оленя» (Stag hunt), «Тупик» (Deadlock) и «Дилемму заключенного» (Prisoner's dilemma). Они часто подаются в виде рассказов, однако в действительности допускают точное математическое описание.

Игра с трусом широко представлена в фильмах о несовершеннолетних преступниках: двое добиваются помилования, и тот, кто первым отступает, проигрывает. Тупик представляет собой бесконечный обман: все игроки отказываются сотрудничать. Последние две игры более занимательны. Охоту на оленя впервые описал Жан-Жак Руссо в 1755 году: «Если охотились на оленя, то каждый хорошо понимал, что для этого он обязан оставаться на своем посту; но если вблизи кого-либо из охотников пробегал заяц, то не приходилось сомневаться, что этот охотник без зазрения совести пустится за ним вдогонку и, настигнув свою добычу, весьма мало будет сокрушаться о том, что таким образом лишил добычи своих товарищей» [30]. Охота на оленя – классический пример задачи обеспечения общественного блага при искушении человека поддаться своекорыстию. Должен ли охотник остаться с товарищами и сделать ставку на менее благоприятный случай доставить крупную добычу всему племени либо покинуть товарищей и вверить себя более надежному случаю, сулящему его собственной семье зайца?

Четвертая игра, выношенная в стенах RAND, привела к междисциплинарному понятию фокальной точки Шеллинга. Саму игру в январе 1950 года придумали ученые корпорации RAND Мерилл Микс Флуд и Мелвин Дрешер [31], а в мае того же года она обрела свое имя после ознакомительной лекции по теории игр, прочитанной на отделении психологии Станфордского университета одним консультантом из RAND. Такер (а это был он) так описывал игру: «Двое мужчин, обвиненных в совместном нарушении закона, содержатся в полицейском участке раздельно. Каждому сказано, что: 1) если один признается, а другой нет, то первый получит награду, а второй будет оштрафован; 2) если признаются оба, штраф грозит обоим. Вместе с тем, каждый вполне может рассчитывать на то, что: 3) если никто из них не признается, они оба выйдут сухими из воды» [32].