— Там, за забором, тоже много всяких веток, — сказала Рената, стоя на ходулях и заглядывая в соседний сад, который раньше принадлежал барону. — Они там никому не нужны сейчас.
— Дом все еще не занят, — сказала фрау Бергер. — Интересно, кто там поселится.
— Какой-нибудь начальник, — ответил Вегерер. — Но дом нужно сначала отремонтировать.
— Начальники все могут, — сказала Бергер.
Рената уже научилась проходить на ходулях половину теннисной площадки. Она очень гордилась этим и нуждалась во внимании окружающих.
— Посмотрите на меня! — крикнула она.
— Да, да, Рената, — сказал Вегерер, быстро взглянув на нее. Фрау Бергер и Камилла продолжали работать дальше.
— Никогда бы не подумала, что все зайдет так далеко, — произнесла фрау Бергер. — Все-таки, я думаю, барон замешан не только в тех делах, о которых все говорят. Камилла, почему ты не надела какие-нибудь старые варежки, ты занозишь руку.
Камилла покачала головой и продолжала укладывать дрова. Она едва удержалась, чтобы не нагрубить. Но все же она сказала о том, во что хотела и должна была верить:
— Барон и его семья еще вернутся в свой дом.
Ренате тем временем удалось сделать на ходулях два шага назад. Но на нее все еще никто не смотрел. Медленно, с большой осторожностью она поковыляла к Камилле. Сейчас она уже не поскальзывалась, а ловко балансировала ходулями. Она смотрела вниз, на свою подругу. Такого еще не было. Рената была высоко вверху, а Камилла сидела на корточках внизу, около мокрых, темных дров. Камилла подняла голову к Ренате.
— Моя мама говорит, что барон уже не вернется. Барон сам виноват в том, что случилось. Еще она сказала, что такие дела надо делать с умом. Иначе потеряешь свой дом. Вот у нас дом не отнимут.
Вегерер и Бергер прервали работу и взглянули друг на друга. От их дыхания вверх поднимались облака пара. Все длилось лишь мгновение. Потом они снова взялись за дело. Но Камилла вдруг бросила свои дрова и медленно ушла с теннисной площадки. По ее спине было видно, что ей холодно.
— Камилла, куда ты? — крикнула Рената. — Останься. Камилла, ведь мы еще не все сделали.
Она все еще стояла на ходулях, но, быстро сделав два шага вперед, поскользнулась и упала.
— Не ходи за ней, — сказала фрау Бергер.
Иногда Камилла навещала баронессу. Та жила со своими четырьмя детьми в двух маленьких комнатах у родственников и, как уверяла, хорошо устроилась. Она была рада иметь крышу над головой. Теперь баронесса опять писала подробные письма Винценту, никогда не упоминая в них о причинах ареста отца. Она писала, что не очень расстроилась из-за того, что ей пришлось оставить виллу. Больше всего ее беспокоил большой срок, который дали барону, ведь он уже далеко не молод.
«Почему я ничего не могу сделать!» — отвечал ей Винцент в отчаянии. С тех пор как Камилла уверила его, что не верит в вину барона, Винцента охватил порыв бессильного гнева. «Почему я воюю на войне, которой не хотел? Почему я не могу бороться за своего отца, которого люблю?»
— Он должен думать только о том, чтобы с ним самим ничего не случилось. Даже если это почти невозможно. Я просила его об этом. Попроси и ты его, Камилла, — сказала баронесса.
— Я получила от него открытку. У него сменился номер полевой почты. Я пришла сказать вам об этом.
Камилла вытащила из своей полотняной сумки фронтовую открытку, сделанную из грязноватой белой бумаги, и положила ее перед баронессой, закрыв рукой последнее предложение: «Обнимаю тебя».
— Я не понимаю, — вопрошала Тереза Ротенвальд. — Его рана зажила. Зачем нужно переводить его в другую часть?
— Мне непонятно, почему он написал только открытку, — сказала Камилла.
— В следующий раз ты непременно получишь длинное письмо.
Баронесса преувеличивала свое беспокойство по поводу этой неожиданной перемены.
— Как ты поживаешь, Камилла? Твоей матери уже лучше? Отец пишет? Как дела в школе? Почему ты не ходишь в танцевальный кружок? Пока они существуют, ты должна посещать какой-нибудь. Ты уже видела фильм о Мюнхаузене? Брат Винцента говорит, что он просто великолепен. Кстати, дать тебе фотографию Винцента? Фотографии мне разрешили взять. Вот, он стоит здесь перед виллой. Видно, что он в хорошем настроении. Как у тебя с теплой обувью на зиму? У меня есть адрес магазина, где можно купить войлочные сапожки. Погоди, я дам тебе.
Камилла отвечала на вопросы баронессы, иногда слегка приукрашивая правду. Во время долгой поездки домой она думала, что лучше не писать Винценту о странностях его матери и о том, что от барона давно нет известий. Она сообщала ему о своих успехах в школе, хотя с некоторого времени часто получала плохие оценки. Это сердило ее, но исправить их ей не удавалось. Ей все еще нравилось ходить в кино, но сейчас она, как и раньше, пропускала журнал новостей. Она не знала, на каком фронте теперь был Винцент, и поэтому не хотела искать его на экране в каждом военном. Она очень хотела пойти с Винцентом на танцы после его возвращения. Но когда Камилла попросила у матери денег на занятия в танцклассе, та лишь недоуменно взглянула на нее, объяснив не отстававшей от нее дочери, что на это у нее нет денег. Об этом баронессе можно не рассказывать. Лучше всего сказать, что сейчас много задают в школе, что нужно дежурить в службе противопожарной безопасности, заниматься с Ренатой, ухаживать за Пако или что-нибудь в этом роде.
«На этой неделе, — думала Камилла, с трудом поднимаясь на велосипеде в гору, — мне еще нужно собирать эту идиотскую мать-и-мачеху из-за того, что я опять пропустила собрание. Полкило сухой травы. Это горы свежих листьев. Рената поможет мне. Или лучше нет, она мне надоела. Пако уже давно не ел мяса, и неизвестно, когда ему удастся поесть. В субботу будут давать конину, меня тошнит от нее, отдам свою порцию Пако. Войлочные сапоги мне наверняка не купят. Еще это новое дурацкое расписание в школе — утром до десяти, после обеда — с трех до шести, а между одиннадцатью и тремя — воздушные тревоги. Трамваи останавливаются, и нужно как-то добираться до дома. Сейчас все ходят в погреб, погреб барона. Даже мать Ренаты не стесняется спускаться туда. Я туда не хожу, потому что не хочу оставлять Пако одного. Хорошо бы сейчас съесть кусок хлеба, какой был раньше — мягкий, с хрустящей корочкой, сверху много масла и кусочек колбасы. Почему Винцент написал только открытку? Что можно сказать в нескольких предложениях? Последние письма были такими прекрасными, он не расспрашивал меня о своих родителях. Но о том, что с нами будет, он больше не пишет. Я хочу, чтобы он писал о будущем, несмотря на то что случилось. Ведь мы все равно можем мечтать. Скоро у всех конфискуют велосипеды. Слава Богу, что мой такой старый».
— Мама, ты бы хоть разделась, — сказала Камилла матери, — ты часами лежишь вот так, в платье, а потом засыпаешь. Что ты уставилась в потолок, там ведь ничего не написано. Я принесу тебе новые книги. Хочешь что-нибудь поесть? Ты хочешь есть? Скажи, по крайней мере, да или нет. Ведь это невозможно выдержать.
«Завтра ночью я дежурю в школе, — думала Камилла. — Хоть какой-то просвет. Целый вечер буду без нее».
Камилла радовалась ночному дежурству — это было веселое мероприятие. Они спали вшестером в кабинете географии. На краткосрочных курсах их научили необходимым действиям во время воздушного налета. В коридорах возле кубов с водой стояли обмотанные тряпками старые метлы — прекрасное орудие для борьбы с зажигательными бомбами. Повсюду были расставлены мешки с песком, в определенных местах лежали карманные фонарики. Перед тем как лечь спать, следовало проверить школьное здание от верхнего до нижнего этажа. Все эти занятия были прекрасным развлечением, об опасности никто не думал. Присутствие учительницы почти не мешало. Она спала отдельно от девочек и в десять часов уходила. Только тогда все чувствовали себя по-настоящему свободно. Разговоров хватало надолго, обменивались принесенным из дома: ржаное печенье меняли на молочные пироги, гороховый паштет — на коврижки из сухофруктов. Кто-нибудь приносил граммофон. Чтобы приглушить звук, его накрывали старой шалью и слушали самые свежие шлягеры. Среди них была и песня «Я знаю, однажды случится чудо». Камилла особенно любила ее.
