Жака не так-то легко поставить в тупик. Кроме того, я начинаю вспоминать, как это приятно, когда с тобой флиртуют. С тех пор как представитель «Федэкс» сменил маршрут, никто даже не пытался это делать.

— Я скучал, — продолжает Жак, — и каждый день думал о тебе. Прошло столько времени, но ты всегда со мной.

Такие приемы в духе старых кинофильмов всегда действовали на меня безотказно. Я чувствую легкий трепет — это забилось мое сердце или я просто проголодалась? Может, съесть пока кусочек хлеба? Черт бы тебя побрал, Жак! Именно такой трепет я ощутила и в тот первый день. Но больше этот номер не пройдет.

— Ну и как ты поживаешь? — Я изо всех сил стараюсь вернуться на землю. — Я почти ничего о тебе не слышала.

— Сейчас расскажу. С бизнесом полный порядок. Ну а с остальным?.. Я получил суровый урок. Как я был глуп, топ amour! У меня была ты — любовь всей моей жизни, но я тебя потерял… Да, мне нравились и другие женщины, — добавляет он таким тоном, словно речь идет о круассанах, — но я никого не любил так, как тебя.

Жак никогда не отличался умением вести светскую беседу. И как ни странно, это тоже напоминает мне о прежних днях. Однако я не сомневаюсь, что в промежутке между мной и девушками-круассанами он наверняка говорил такие же слова кому-то еще.

— Разве ты не женился во второй раз?

— Женился, но это совсем другое. Ничто не может сравниться с тем, что было у нас с тобой.

Следует ли мне оставить эту тему? Пожалуй, если выпить еще вина, я смогу сдержаться. Но кое-что все же необходимо прояснить.

— Как это произошло? Ты встретил молодую красивую женщину и не смог устоять?

— Нет, просто я был stupide[22]. Когда ты ушла, я… Как бы это тебе объяснить? Я вновь почувствовал себя холостяком. И какое-то время мне это даже нравилось. Ну а потом перестало нравиться. Три года назад мы поженились, а недавно я развелся. И вот опять оказался в Нью-Йорке. Ну а теперь ты расскажи мне свою histoire[23].

Что ж, я предвидела этот вопрос и не поленилась специально для Жака составить собственные «Конспекты Клиффа»[24] — о том, как я счастлива и как прекрасна моя жизнь. И ничего другого он от меня не услышит.

— Мне было очень одиноко, — слышу я свой голос. Боже! Это не те слова, которые я приготовила. Откуда они взялись? — То есть я хотела сказать совсем другое, — быстро добавляю я.

— Все в порядке. Я понимаю, — говорит он и берет мою руку.

Но он не может этого понять, потому что я и сама не понимаю ничего, кроме того, что сижу рядом с Жаком в «Балтазаре», он держит меня за руку и наши колени соприкасаются.

Наконец мы делаем заказ. Старательно жуем пережаренный и непомерно дорогой эскалоп. Смотрим друг другу в глаза — конечно же, задумчиво. Болтаем о былых временах, вспоминая только те дни, когда были безмятежно счастливы. Жак воскрешает в моей памяти круиз по Эгейскому морю, когда мы каждую ночь танцевали на палубе при полной луне. Я всегда хотела спросить, как это ему удалось сделать так, что луна была полной целую неделю. Но сейчас не самое удачное время. Не стоит поднимать этот вопрос теперь, когда мы так нежно улыбаемся друг другу и не переставая бормочем о том, как прекрасна была когда-то наша жизнь.

Сидя с Жаком за столиком в «Балтазаре», я вдруг понимаю, что зря истязала себя диетой. Для него я навсегда останусь двадцатичетырехлетней девушкой со свежим личиком. И мне чертовски нравится, что кто-то видит меня такой. Зачем мне косметолог, если у меня есть Жак? Никакая лазерная шлифовка не даст женщине того ощущения молодости, которое она испытывает, видя свое отражение в глазах старого любовника.

— Ну что, — спрашивает Жак, легонько пожимая мне пальцы и допивая капуччино, — пойдем? Я отвезу тебя домой.

На самом деле я еще не готова уйти, но расставаться все равно когда-то нужно.

— Думаю, мне лучше взять такси до вокзала, — говорю я, горько сожалея о том, что уже не живу в городе — ведь тогда вечер мог бы продлиться за счет романтической прогулки по мощеным улицам Сохо. — У меня больше нет квартиры в Нью-Йорке.

— Не волнуйся, я знаю, что ты переехала, — успокаивает меня Жак. — Я как раз собирался отвезти тебя домой.

В этом районе никто не ездит на личном автомобиле, к тому же вся улица перед «Балтазаром» пестрит предупреждениями «ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ ПРИПАРКОВАТЬСЯ ЗДЕСЬ» (где еще, кроме как в Нью-Йорке, нужно платить за само право подумать о парковке?). Но Жак, как всегда, играет по собственным правилам, и, выйдя из дверей ресторана, мы тут же усаживаемся в ожидающий нас черный «мерседес».

Я даже не пытаюсь подсказать Жаку, как доехать до Пайн-Хиллз: судя по тому, на какой ноте окончился этот вечер, маршрут уже заложен в бортовой компьютер его автомобиля. CD-проигрыватель, как выясняется вскоре, тоже запрограммирован. Первой звучит медленная композиция «Ю-Ту» под названием «Прекрасный день», ее сменяет Ленни Кравиц с песней «Не могу тебя забыть», за которой следуют уже более темпераментные ранние мелодии Барри Уайта. Я сижу затаив дыхание, но нисколько не сомневаюсь в Жаке — моем Жаке, который всегда был таким благоразумным! Что бы он ни задумал, я знаю, что сегодня вечером не услышу «Изнасилуй меня» в исполнении «Нирваны».

Жак сворачивает на Уэст-Сайд-хайвей, а я уютно устраиваюсь на мягком кожаном сиденье и закрываю глаза. Жак гладит мою руку. Ах как это замечательно! Рядом со мной мужчина, который может одновременно вести машину и гладить мне руку.

Когда мы подъезжаем к моему дому, он обходит автомобиль и помогает мне выйти, потом ведет меня на крыльцо и молча идет за мной в дом. Я не сразу нахожу выключатель, а потом вдруг слепну от яркого света, неожиданно залившего холл. Теперь, когда я вновь оказалась на своей территории, мое настроение резко меняется. Той романтично настроенной особы, которой я была в «Балтазаре», больше нет.

— Моя дочь сегодня ночует у друзей. Очень жаль, что ты ее не увидишь, — говорю я своим обычным тоном мамаши из пригорода. — Но я могу показать тебе дом.

— Bien sur[25].

Мы начинаем осматривать дом, и я ощущаю себя полной идиоткой. Если бы я любила проводить подобные экскурсии, то вполне могла бы вступить в местное отделение клуба «Дом и сад».

Мы молча проходим через гостиную, столовую и кухню, которые я крайне остроумно представляю как гостиную, столовую и кухню. И что же делать теперь? Может, показать подвал? Жак, стараясь поддержать меня, оглядывает кухню с таким благоговением, словно переступил порог собора Парижской Богоматери.

— C'est magnifique![26] — произносит он с восторгом.

С первым этажом покончено, и мы медленно поднимаемся наверх, чтобы отдать должное спальне Джен, неофициально именуемой усыпальницей Джастина Тимберлейка, и моему кабинету, обставленному мебелью из «ИКЕА»; немного ускорив шаг, довольно быстро проходим мимо моей спальни — я лишь вскользь упоминаю назначение этого помещения. И наконец почему-то останавливаемся перед ванной комнатой для гостей.

Жак заглядывает внутрь и с удивлением смотрит на стоящего там монстра на изогнутых ножках.

— Старая ванна, вполне подходящая для старого дома, — весело говорю я. — Решила ее не менять, потому что она кажется мне настоящим антиквариатом.

— А в ней можно мыться?

— Конечно.

Жак идет по деревянному полу к ванне, приседает на корточки и открывает кран. Он крутит старый вентиль, пока вода не достигает нужной температуры.

— А где затычка? — спрашивает он.

Затычка? Для чего она ему? Когда мы благополучно миновали мою спальню, я решила, что теперь нахожусь в безопасной зоне. Как я могла забыть, что обсуждение самых скользких тем Жак привык начинать с масла для ванны?

Не успев решить, что делать дальше, я замечаю затычку на крышке корзины для грязного белья и начинаю крутить ее в руке. Но Жак забирает ее у меня и закрывает сливное отверстие.