Анна Ивановна взрывается:

— Ты по-человечески будешь говорить? В люстре лампочка сгорела! Повтори! Или я не двинусь с места!

Они полчаса препираются у магазина электротоваров. Наконец после угроз лишить внучку телепросмотра бабушка добивается половинчатого компромисса. Поджав губы, Настя выдавливает:

— Ладно! В люстре рампочка сгорела. Довольна?

Ну, хоть что-то!

Через несколько дней психологи вызвали Анну Ивановну в школу. Завуч освободила свой кабинет для бесед с родителями проблемных детей.

— Анна Ивановна, — спросила молоденькая психологиня в стильных очках без оправы, — внучка живет с вами и вы ее воспитываете?

— Да.

— Хотя мама и папа Насти живы-здоровы?

— Да.

— Не алкоголики?

— Нет.

— Не хронические больные инвалиды?

— Вполне здоровы и цветущи.

— Родительских прав не лишены?

— Упаси бог!

— От ребенка единственного не отказывались?

— Никогда!

— Бытовые и материальные условия не скудные?

— Более чем удовлетворительные.

— Они любят своего ребенка?

— Очень!

Так некоторое время они играли в словесный пинг-понг, пока специалист по детской психике, сама в недалеком прошлом ребенок, не спросила прямо:

— Чем объяснить, что вы, бабушка, воспитываете ребенка, а не они, папа и мама?

У нее даже очки запотели от интереса. Как же! Случай! В диссертацию может войти!

— Так получилось! — ответила Анна Ивановна сурово, давая понять, что откровенничать не собирается.

Великим педагогам, у которых не было собственных детей, и психологам, которые вчера кушали в слюнявчиках, Анна Ивановна не доверяла.

Хотя никакого секрета нет.

Через три недели после рождения Насти стало ясно, что только бабушка Аня может с ней справиться. Неделю невестка с новорожденной лежала в роддоме. Вторую неделю сын, невестка и ее родители сходили с ума и каждые три часа вызывали «скорую» — ребенок орал, синел и корчился. На третью неделю Анна Ивановна стала приходить к ним и брать Настю на руки — ребенок мгновенно успокаивался, потешно чмокал губами. Остальные домочадцы тут же падали замертво, получив заветный отдых.

Жизнь Анны Ивановны превратилась в кошмар и гонки на выживание. Она работала в библиотеке горного института (двадцать пять лет стажа!), но теперь спала на службе — от звонка до звонка, от лекции до лекции. Во время лекций студентов немного, напарница справлялась, а завбиблиотекой привалится к стеллажам и дрыхнет. Звонок — сомнамбулой тащится на прием заказов. Гонг на лекцию — в закуток спать. После работы — к Насте, там все на последнем издыхании.

И так до восьми Настиных месяцев. Она уже стояла в кроватке. Ручками за перила уцепится — не оторвешь. И вопит! Мама, папа, бабушка, дедушка чего только не предпринимали! Кукольный театр перед ней разыгрывали, чтобы ложку каши уговорить съесть. Честно сказать — по попе младенца шлепали. Бесполезно! Анна Ивановна приходит — голодного ребенка накормит, укачает. Всем благодать, но попробуй Настю с рук спусти — мгновенно учует и рев поднимет.

Сыну и невестке Анна Ивановна заявила:

— Больше не могу! Я хочу спать! Хронически и всегда! Я устала жить в чужой квартире. Хочу домой! Переезжайте с ребенком ко мне. Конечно, в однокомнатной тесно. Перейду на полставки, через день работать. Я — на кухне, вы — в комнате. Но! Спать по-человечески!

Потом Анна Ивановна вовсе с работы уволилась, а невестка на свою вышла. Ребята в большую квартиру тестя вернулись. Бабушка с Настей вдвоем зажили.

Ни в какую астральную или прочую хиромантскую связь между людьми Анна Ивановна не верила. Образование у нее строгое, геологическое, мировоззрение абсолютно материальное. Но между ней и Настенькой… Как между частями растения — старый корень и молодой побег, единый организм. Хотя ссорились и любились они пятьдесят на пятьдесят. Равное количество времени ругались и блаженствовали.

Личную жизнь бабушки внучка своими младенческими ручонками обратила в прах — с полного благословения Анны Ивановны, конечно.

С мужем Анна Ивановна разошлась, когда сыну десять лет исполнилось. Муж, геолог, все по экспедициям, в поле работал. А ей деться некуда — сын! В библиотеке трудилась, сына из школы в спортивную секцию каждый день возила. Муж «в поле» нашел себе другую подругу. Разошлись они как бы культурно, без истерик и дележа имущества. Но для Анны Ивановны удар был! Два года себя не помнит — призраком прожила. Потом появился у нее мужчина. Доцент их института, с кафедры радиоактивных минералов. Роман был не африкански страстный, а теплый и душевный, на многие годы. У него жена была очень больна. Диабет с осложнениями. Умирала десять лет, бедняжка. Это отдельная история — когда искренне желаешь человеку здравствовать и невольно ждешь его смерти.

В то время как доцент овдовел, у Анны Ивановны уже Настя на руках была. Он не бросил Анну Ивановну и не отказывался от давних планов. Анна Ивановна сама выбрала: вместо нормальной семейной — жизнь вдвоем с внучкой.

Когда тебе за пятьдесят, легко выбираешь. Это в юности мечутся, а в зрелости хорошо знают, чего хочется.

Анне Ивановне с вредной девчонкой, с исчадием, с картавой наоборот, с вечным сигналом тревоги, было очень хорошо, лучше, чем мечтаешь. Бабушка получала от Насти не меньше, чем давала ей. Скорее больше. Значит — эгоизм, питающийся судьбой ребенка.

Об этом и рассуждала очкастенькая психологиня.

Она достала какой-то листок, держала его чистой стороной к Анне Ивановне и говорила о том, что многие современные бабушки с неизрасходованным материнским инстинктом отрывают детей от родителей, используя приемы задабривания, чем наносят вред личности ребенка. Потому что бабушки хороши для сирот, а при живых родителях папе с мамой замены нет.

— Анна Ивановна! Вы образованная женщина и, надеюсь, понимаете, что есть тесты, позволяющие графически спроецировать психологические проблемы ребенка?

О чем она толкует, Анна Ивановна толком не поняла, но кивнула. Психолог перевернула листок. На нем был Настюхин рисунок под заголовком «Моя семья».

На переднем плане здоровенная фигура в виде снежной бабы с кудрявыми волосами, поперек живота надпись: «Бабуля». В жизни Анна Ивановна не такая упитанная, а кудрявость — химическая завивка, сделанная для простоты прически. Рядом со снежной бабой шклявая фигура поменьше, карикатура на куклу Барби. Надпись над головой: «Я Настя». Совсем внизу микроскопические человеки-букашки, пояснения к которым — «Мама», «Папа», «Дедушка», «Бабушка Лена» — значительно крупнее самих фигурок.

— Видите, Анна Ивановна? Случай клинически ясный. Ребенок задавлен вашим, давайте признаемся, неестественным авторитетом. Гипертрофия любого авторитета в ущерб родительскому наносит детской психике тяжелейший ущерб.

Если бы Анна Ивановна была с этим не согласна! Ребенка должны воспитывать родители, и только они! Замены мамы, как замены воды, не существует. И каково слышать, когда невестка, рисуясь и кокетничая, говорит по телефону: «В эту субботу? Нет, не могу. У меня матерный день. Веду дочку в зоопарк». Или напоминать сыну: «У Насти через неделю день рождения, забыл? Подарите ей котенка. Только обязательно сначала попросите заготовленные стихи прочитать». А другие дедушка с бабушкой? Что им достается? Минут двадцать Настя ведет себя идеально, получает конфеты и наряды. Потом заставляет стариков садиться в позу лотоса. Шалунья уверяет, будто бабуля Аня в свободное время йогу практикует. Вранье! Просто накануне бабушка ей объяснила, что такое йога.

Семь лет человеческой жизни — очень много. Анна Ивановна это точно знала, как человек по второму кругу данный период прошедший. И в то же время, что она помнит из своих до семи? Отрывки, обрывки — мелочь! Главное будет потом.

— Что вы предлагаете? — спросила Анна Ивановна психолога.

— Надеюсь, вы не станете возражать, если я поговорю с Настиными родителями?

— Поступайте, как находите нужным.

Родители Насти, в отличие от Анны Ивановны, отнеслись к рассуждениям психолога с большим доверием, прониклись страхом за будущее своего чада, просто спелись на ниве перевоспитания ребенка. План разработали, как вернуть девочку в полноценную семью, не нанеся ей душевной травмы.