Дина плакала.

– Не нужно этого, девочка, – ласково посоветовал Шани. – Береги силы. И отвечай максимально честно, это в твоих интересах. Это Луш поручил тебе меня отравить?

Он убрал ладонь, и Дина зашлась в рыданиях. Шани похлопал по ее плечу, сжал запястье – нет, обошлось без переломов. Везучая. Обычно бывает намного хуже.

– Я повторяю вопрос, – промолвил он, надавливая на болевую точку над ключицей: – Это Луш поручил тебе меня отравить?

– Я не травила вас, – прошептала девушка, всхлипывая. – Государь просто поручил мне выпить с вами вина, которое подаст пятый кравчий…

На всякий случай Шани надавил болевую точку посильнее. Девушка взвизгнула.

– Я не знала, что там яд! Клянусь вам…

Зрение по-прежнему не возвращалось, да вдобавок Шани еще и начало тошнить. Похоже, архитекторша говорит искренне, в любом случае, у него пока слишком мало информации о случившемся. Он соскользнул с кровати и выпрямился, пол закачался под ногами, но Шани сумел устоять.

– Вставай, – приказал он. – Вставай и помоги мне.

Девушка завозилась, пытаясь подняться. Шани слушал шорох ткани, шелест надеваемого парика, сердце бухало в груди так, словно пыталось вырваться на волю и сбежать. Грустно будет, если я сейчас умру, подумал Шани, очень грустно… Главное, непонятно почему и какая выгода от моей безвременной кончины. Дина взяла его за руку. Пожалуй, она действительно не врет.

– Больно? – спросил Шани. Девушка всхлипнула.

– Больно, – едва слышно ответила она. Шани ухмыльнулся.

– Мне тоже. Если буду падать – а я буду – не пытайся меня подхватить. Не удержишь. Что это за комната?

– Красная спальня, – сказала Дина.

Точно, подумал Шани, мог бы и сам догадаться. Недалеко от пиршественного зала, и холодно, словно в морозильнике.

– Сейчас мы медленно выходим отсюда. Если получится, то спускаемся по лестнице, ты грузишь меня в карету, и я очень быстро отправляюсь домой, – во рту словно еж ощетинился тысячей ледяных игл, Шани болезненно сглотнул и продолжал: – Может получиться так, что на лестнице охрана откроет по нам огонь на поражение…

Дина охнула. Шани очень основательно качнуло. Не терять сознание, говорил он себе, ни в коем случае не терять сознание. Тьма перед ним становилась еще гуще, еще непроницаемей, щетинилась стволами аальхарнских пистолей и обещала очень крупные неприятности. Шани почувствовал, что его трясет.

– Так вот… если это случится, то падай и закрывай голову руками. И не думай обо мне.

Я упаду рядом, изрешеченный пулями по приказу государя, подумал Шани, но вслух не сказал. Дина сжала его руку.

– Я поняла, – сказала она, и Шани вдруг почувствовал, что она плачет, но уже не от боли.

Несколько шагов до двери дались ему с трудом, дальше стало легче. В коридоре было тихо и пусто, но впереди слышались голоса. Шани прислушался, но ничего не смог разобрать.

– Рука болит? – спросил он.

Дина шмыгнула носом. Впереди послышались шаги – к ним шла группа людей, явно хорошо вооруженных и готовых нашпиговать свинцом всех, кто встретится им на пути. Все равно я не смогу их увидеть, подумал Шани, а жаль… И вообще умирать жаль…

А затем голос государя воскликнул:

– Заступник милосердный! Ваша бдительность!..

И Шани свалился на паркет, потеряв сознание.

Когда он пришел в себя, то с нескрываемой радостью обнаружил, что зрение к нему вернулось. Шани лежал на знакомой кровати в Красной спальне, только теперь в камин удосужились положить поленья, и в помещении было тепло. Олек хлопотал возле стола, вынимая из своей сумки всяческие травы и порошки и смешивая их в каменной чашке (Шани искренне надеялся, что в снадобье не пойдут ни толченый рог единорога, ни растертая в порошок кожа жабсов с Гнилых болот, ни прочие «приятные» ингредиенты), а в кресле в углу сидел государь собственной персоной. В неярком свете тонких свечей его лицо выглядело неприятно зловещим. На банкетке возле кровати пристроилась Дина, с болезненной гримасой потиравшая плечо, а возле дверей топтался главный караульничий дворца Шух, пузатый коротконогий крепыш, которому кто-то успел засветить фонарь под правым глазом.

– Олек, я не буду пить эту гадость, – сморщившись, произнес Шани и сел в кровати. Услышав его голос, Олек встрепенулся и едва не рассыпал все свои смеси, а Шани добавил: – Мне бы воды лучше.

Олек тотчас же бросился к нему с чашкой. Шани стал пить, слушая, как стучат зубы о глиняный край.

– Как вы себя чувствуете, ваша бдительность? – спросил Луш.

Шани покосился в его сторону и решил прикинуться дурачком и понаблюдать за развитием событий: этот способ никогда его не подводил.

– Вроде бы жив, – осторожно ответил он, отдавая лекарнику чашку. Сразу же стало мутить, но при отравлении фумтом всегда так. – Помню, Олек, мы с вами разговаривали про мой северный акцент, и все… Темнота.

Олек побледнел и отступил в сторону, прекрасно понимая, что именно ему, как человеку имеющему доступ к лекарствам и ядам, сейчас и припишут отравление шеф-инквизитора.

– Хвала Заступнику, вы живы, – проворчал Луш. – А я говорил вам, что ваши прогрессивные взгляды не доведут до добра, – сварливо продолжал он. – Кругом колдуны! Еретики! И эта мерзость пробралась прямо во дворец! – Государь бросил гневный взгляд в сторону Шуха. – А вы куда смотрели, Шух?

Тот сделал каменно-непроницаемое лицо и вытянулся во фрунт. Шани подумал, что теперь его можно хоть на ломти нарезать: ни слова не скажет, кроме: «Виноват, сир! Искуплю, сир!»

– Сегодня попытались отравить самого шеф-инквизитора, – продолжал Луш, – причем на государевом балу. Двойная дерзость! Удар и по моей чести тоже.

Дина бросила на Шани взгляд, который можно было толковать одним лишь образом: не выдавайте! Если бы выяснилось, что последний бокал Шани выпил в ее компании, то государеву фаворитку с темным прошлым ждал бы костер, и только костер, а до этого – пытки. Шани едва заметно кивнул головой. Осталось выяснить, к чему клонит Луш.

– Сир, – сказал Шани, – я полагаю, что в этой сложной ситуации… – еще один спазм тошноты скрутил желудок, пришлось сделать паузу, – вы примете наиболее верное решение.

Он не сразу понял, что Дина стиснула его пальцы и дрожит в ужасе. Если Лушу сейчас захочется избавиться от нее, то чего же проще? Скажет, что видел, как фаворитка передавала бокал шеф-инквизитору, а в бокале как раз и был яд. Все. Игра закончена. И, скорее всего, Шани придется допрашивать ее лично…

Что ж, девочка должна была понимать, на что идет. В конце концов, когда-то он ее предупредил.

– Разумеется, я принял решение, – произнес Луш. – Для начала найти ту тварь, что пыталась вас убить, Шух этим уже занимается. А еще я собираюсь ужесточить закон о ересях. Вы превосходный специалист, ваша бдительность, вам я полностью доверяю, но вы сами видите, до чего доводят послабления в этом вопросе. Ни-ка-кой, – произнес он вразбивку, – никакой милости к еретикам и ведьмам! Костер и конфискация имущества в казну, невзирая на чины и лица!

Шани едва не расхохотался. Гениально! Государь нашел действительно прекрасный способ залезть в чужие карманы, чьи владельцы протестовать уже не смогут – по причине собственного пребывания в состоянии пепла.

Умница государь. Просто умница. Глубокий эконом.

– Вы приняли прекрасное решение, государь, – произнес Шани, прикидывая, какой знатный вельможа первым будет обвинен в ереси. Скорее всего, какой-нибудь Гиршем – вельможа знатного рода, по богатству соперничавшего с государевой фамилией. Вряд ли Луш станет мелочиться и волочить в подвалы инквизиции купцов да мещан, с которых взять можно разве что мешок муки. – Как только я поправлюсь, сразу же приступлю к исполнению служебных обязанностей. Скорее всего, прямо завтра.

– Похвальное рвение, но не стоит торопиться, стране вы нужны здоровым, – кивнул Луш и повернулся в сторону Шуха: – Вам я предписываю немедленно заняться расследованием. Отыщите того, кто подавал шеф-инквизитору напитки и еду, а уж признание в преступлении и имена сообщников из него вытрясут.