Клесст не слышала шагов в коридоре. Мать всегда ступала так тихо…

— Мама, я хочу пить. Горло пересохло. Дай мне водички, пожалуйста.

Какая красивая у нее мама… Длинные черные волосы, гладко зачесанные на висках, были сколоты на затылке и спускались через левое плечо на грудь. Белая муслиновая блуза с рукавами, присобранными на запястьях, открывала в широком вырезе прямые плечи, на которые была наброшена шаль. Талию стягивал широкий кожаный пояс, перевитый пурпурным шелком. Платье из коричневой шерсти свободными складками ниспадало к лодыжкам, маленькие ступни были обуты в туфли из мягкой кожи. У Клесст, как и у мамы, в ушах поблескивали золотые сережки, а еще Греша помогла девочке украсить свой наряд ажурной вышивкой.

Мать быстро пересекла комнату. На тумбочке рядом с кроватью Клесст она увидела глиняный кувшин и снова нахмурилась:

— Там же есть вода. Ты что, не можешь напиться сама?

Девочка надеялась, что не рассердила маму. Нет, только не сейчас, когда одиночество тенью окутало ее комнату, а ночь стала сжимать кольцо непроглядного мрака вокруг постоялого двора.

— Кувшин такой тяжелый, а у меня руки слабые и дрожат… Мамочка, ну пожалуйста, дай мне воды!.

Мать молча налила воды в голубую чашку и подала ее Клесст. Греша наверняка поднесла бы чашку к губам девочки, слегка поддерживая голову больной…

Обхватив чашку обеими руками, девочка с жадностью пила. Пальцы у нее были удивительно длинными для ее возраста. Большие голубые глаза исподтишка наблюдали за матерью, следя, не появятся ли на ее лице признаки злости или нетерпения. Как будто бы никаких перемен…

Сухие от температуры губы Клесст с шумом втянули последние капли воды. Мать поставила пустую чашку на место и направилась к двери.

— Мама, прошу тебя! — тихо произнесла Клесст. — У меня лицо горит. Ты не могла бы как-нибудь его остудить?

Мать положила свою узкую прохладную ладонь девочке на лоб.

— Мне снова приснился плохой сон, мама, — прошептала Клесст, надеясь, что мать не уйдет.

— У тебя все еще температура. Она приносит плохие сны.

— Это был тот самый кошмар.

В маминых глазах появилось беспокойство.

— Какой кошмар, Клесст?

Мать не рассердится? Не уйдет, если узнает, что пугает ее? Клесст не могла даже думать о том, что снова останется в темноте одна.

— Это опять была собака, мама. Огромный черный пес.

Мать повернулась к дочери и сцепила пальцы под высокой грудью.

— Большой черный пес? — спросила она. — Ты имеешь в виду волка?

— Громадный пес, мама. Больше всех, больше волка. По-моему, даже больше медведя. Черный, весь черный, даже глотка и язык. Только клыки белые. А глаза у него горели огнем. Он искал меня, мама. Он носился по холмам и искал меня по запаху. А я не могла убежать. Он подбирался все ближе и ближе, в конце концов мой след привел его сюда. Он увидел меня, и глаза у него налились кровью и засверкали; а я не могла пошевелиться. И кричать тоже не могла… Из пасти у него вырывался дым…

— Тс-с! Это просто плохой сон, — голос матери был тихим, словно она говорила через силу.

Мурашки побежали по спине Клесст, когда память возвратила ей пережитый страх. Так хотелось девочке, чтобы Греша была рядом и сжимала ее в объятиях.

— Это не все. Там на холмах — человек, одетый в длинный черный плащ. Этот человек охотится с большим псом. Я его почти не видела, потому что он скрывался во мраке, но я знала, что не могу встретиться с ним взглядом…

— Прекрати!

Ребенок с трудом перевел дыхание и удивленно посмотрел на мать.

— Будешь говорить об этом — снова накличешь плохой сон, — пояснила явно встревоженная мать.

Клесст решила не упоминать еще об одной странной фигуре из своего видения.

— Почему они меня преследуют? — прошептала она со страхом.

Хватит ли у нее смелости попросить мать остаться? Девочка посмотрела, не сердится ли та.

Лицо матери скрывала тень, побледневшие губы были крепко сжаты. Она тихо проговорила, словно размышляя вслух:

— Порой, когда душу раздирают боль и ненависть… Ее может выжечь до дна… Ничего другого в ней уже не останется… И появятся странные мысли… Пойдешь по пути, которым раньше не… Душа уже мертва… Но огонь твоей ненависти все тлеет… все выжидает… И ты знаешь, что всходит луна, скоро наступит роковая ночь, и нет способа повернуть все вспять…

Порыв ветра подхватил сухие листья и швырнул их в стекло. За витражами окна надвигалась ночь.

— Что с ним?

Бредиас пожал плечами.

— Кажется, дышит, но не более. Он умрет к утру, если мы не остановимся где-нибудь.

Уид со злостью сплюнул и подъехал к коню, на котором сидел раненый. Свесившийся с лошадиного крупа человек был поистине гигантом, но эта крепко сбитая масса мышц болталась, как мешок; лишь веревки удерживали тело в седле, не давая ему рухнуть с коня и покатиться вниз по горному склону.

Запустив пальцы в густые рыжие волосы, Уид приподнял голову раненого.

— Кейн! Ты меня слышишь?

Окровавленное лицо было бледным и безжизненным. Зрачки закатились. Губы чуть шевельнулись, но У ид не понял, был ли это ответ на его вопрос.

— С другой стороны, он может не пережить эту ночь, даже если мы где-нибудь остановимся, — заметил Бредиас. — По-моему, жар у него все сильнее.

— Кейн!

Никакого ответа.

— Он потерял сознание, когда началась горячка, — продолжил Бредиас. — И кровь все не останавливается…

— Не хочется задерживаться, — сказал Уид, принявший командование из рук Кейна. — Погоня слишком близко, нам нельзя рисковать.

Бредиас плотнее закутался в плащ.

— Кейн не дотянет до утра, если не отдохнет.

— Ночью Пледдису через эти горы не перебраться, — добавил Даррос, ехавший сзади и только что нагнавший их.

— Почему? — поинтересовался Уид. — Он же знает, что мы опередили его лишь на пару часов. Этот мерзавец наверняка уже подсчитывает свою награду.

— Подсчитывает — у ярко пылающего костра. — Чернобородый лучник покачал головой. — Сегодня никто не поедет в горы. Человек ради золота может рискнуть жизнью, но не душой…

Уид, внезапно опомнившись, бросил взгляд на восходящую луну. Этот длиннорукий головорез не был коренным жителем Латроксии — он родился на острове Пеллин, но за годы странствий в глубь континента слышал немало легенд и сказаний гор Мицея. Красный осенний диск луны напоминал ему…

— Луна Повелителя Демонов, — прошептал он.

— Пледдис непременно разобьет лагерь, — заверил их Даррос. — Его люди не поедут дальше в эту ночь. Они подождут рассвета, а затем снова пустятся по нашему следу.

— Значит, мы можем рискнуть стать на постой, — подытожил Уид.

— У нас нет выбора, — подтвердил Даррос.

Два других громилы, длинный Фарассос и безухий Сет, оба с самыми мрачными физиономиями, молча согласились.

— Красная осенняя луна — луна Повелителя Демонов… С ним — черный пес, он рыщет по холмам… Пес пьет кровь. Повелитель Демонов — души.

— Заткнись, Бредиас! — рявкнул Уид. Его натянутые струнами нервы готовы были лопнуть от страха.

— Мы ведь не станем разбивать лагерь прямо на дороге? — с беспокойством буркнул Сет. — Кейн чертовски тяжелый, а нас только пятеро.

— У кого есть другие предложения? — поинтересовался Уид. — Ночь надвигается все быстрее.

Голова Кейна не шевельнулась, но он невнятно прошептал:

— Гнездо Ворона.

— Что он сказал? — переспросил Уид.

— Гнездо Ворона, — ответил Бредиас, наклоняясь над Кейном. Он поднес воду к пересохшим губам главаря и пожал плечами. — По-прежнему без сознания. Будто собирает оставшиеся силы. Я уже видел это раньше.

— Кто-нибудь знает, что он имел в виду?

— «Гнездо Ворона» — это постоялый двор недалеко отсюда, — пояснил Даррос, хорошо знавший окрестности. — Он стоит на реке Котрас. Надо проехать лиги три вверх по течению. Когда-то он был самым известным в этих краях, а потом Кейн напал на него и ограбил. Его так и не отстроили. Думаю, там и сейчас одни руины.