Таким он был в сентябре 1792 года — в великую пору своей жизни.
Пока революция низвергала феодализм, Дантон при всех своих колебаниях шел в ее авангарде.
Но когда революция устремилась дальше, против неограниченной собственности и, следовательно, против интересов буржуазии, Дантон осел в «болоте» и повис на ней мертвым грузом.
В этом была его двойственность, присущая всей той социальной группе, к которой он принадлежал.
Соглашатель Дантон стал на скользкий путь оппортунизма и погиб.
Дантон-революционер завоевал право на бессмертие.
Не случайно современная буржуазная историография с таким упорством стремится «дереволюционизировать» Жоржа Дантона.
Нынешние потомки буржуазных революционеров сохранили всю их слабость, но потеряли всю их силу.
Эту силу они хотели бы отнять и у великих борцов прошлого.
Но именно сила, смелость, дерзание, революционная тактика — вот что является самым привлекательным в Дантоне, резко выделяя его среди окружавших и вызывая к нему неослабевающий интерес во все времена и на всех континентах.
И еще одно обстоятельство заставляет задуматься.
Быть может, если бы в роковом споре победил не Робеспьер, а Дантон, то обошлось бы без термидора и всей той карусели, что последовала за ним.
Ибо, как бы ни судили трибуна поколения историков, вряд ли кто станет отрицать, что после агонии якобинцев и судорог Директории, после сказочного взлета Наполеона и реваншистских попыток Реставрации, история Франции — плохо это или хорошо — пошла в своих общих чертах именно тем путем, который исповедовал и на который пытался вывести свою революционную родину Жорж Жак Дантон.
«То обстоятельство, что в нашей Третьей республике существует культ Дантона, бывшего последней надеждой и постоянным защитником всех роялистов и всех негодяев своего времени, не должно служить причиной преклонения перед его памятью…»
Альбер Матьез. «Новое о Дантоне»
«Дантон не был ни «неистовым», ни сектантом. Он был истинно государственным деятелем…Чтобы спасти революцию от гражданской войны, он толкал ее к деятельности, к распространению своего влияния за пределы Франции… Он дал действительные гарантии собственности и публично осуждал крайности Марата. Хотя, по условиям времени, ему приходилось иногда говорить буйным языком крайнего революционера, но его действия были всегда умеренными».
Альфред Рамбо.
«История французской революции»
«Дантон не верил в принципы, которые защищал; он рядился в революционные одежды лишь ради того, чтобы преуспеть. «Приходите горланить вместе с нами, — советовал он одному юноше, — когда разбогатеете, вы сможете делать все, что захотите».
Франсуа Рене де Шатобриан.
«Замогильные записки»
«Это был странный человек, понимавший преступление, как таковое, лишь в большом масштабе».
Франсуа-Жозеф Тальма.
«Мемуары»