Одна дама преклонных лет любезно провожает меня до ближайшего монастыря, но никого из сестер там не оказывается. А сама мадам уезжает из города на несколько дней… Полиция до этих районов не добирается, не говоря о такси. Кажется, выхода нет! У подъезда местной пиццерии примечаю в сумерках мужчину и обращаюсь к нему.
– Выход у тебя только один, – резюмирует мой новый советчик. – Продолжай идти на юг еще порядка десяти километров. Не останавливайся! Ступай быстро и ни с кем больше не заговаривай. И да хранит тебя Господь!
После этих слов мной овладевает животный страх. С примесью адреналина. Я непременно должен отсюда выбраться!
Спустя два часа, после настоящей гонки, я оказываюсь в комфортабельном районе симпатичных особнячков и садиков. Делаю остановку, чтобы перевести дух. «Наконец-то я вижу Соединенные Штаты», – отмечаю про себя. Действительно страна контрастов, жители которой, однако, способны объединиться во имя истинных ценностей. И в то же время в этой стране, признанной одной из величайших демократий мира, люди настолько парализованы страхом, что готовы забаррикадироваться и изолироваться от остального мира. Пожалуй, чтобы осознать всю громадность нашей планеты, мне нужно научиться приручать характер больших городов, а не довольствоваться духом добрых деревушек. Покидая Филадельфию, я пересекаю мост и вдруг оказываюсь в плену коварного лабиринта автострад, второстепенных дорог и трасс, ведущих в местный аэропорт и пересекающихся друг над другом. Поток автомобилей уже довольно сильный, но я все равно влезаю в эти дорожные хитросплетения вопреки всякой логике, совершенно не представляя, как буду выбираться. Водители микроавтобусов аэропорта помогают мне сориентироваться в пространстве, не скрывая при этом, что считают совершеннейшим идиотом-самоубийцей. Мне наплевать на их мнение: я тороплюсь покинуть этот город!
С огромным облегчением выбираюсь за город. Стараясь убедить себя, что любое ниспосланное мне испытание, в сущности, оборачивается бесценным жизненным опытом, клянусь, что больше не повторю таких глупых ошибок. Но, понимая, что в пути мне предстоит увидеть местечки, где живут куда более бедно, вновь поддаюсь приступу тоски и паники. Если даже от Филадельфии меня бросило в холодный пот, как же я переживу встречу с Буэнос-Айресом, Тегераном, Дели? Голос моей благоразумной Люси из телефонной трубки наставляет: «Прекрати рассуждать! Думай о цели своего пути – только это имеет значение!» Она абсолютно права, вне всяких сомнений. А в чисто практическом смысле у меня появился прекрасный повод для радости: на двенадцать долларов я умудрился продержаться больше недели! Американцы умеют делать всякие необъяснимые глупости, почему-то приводящие их в восторг – так что меня теперь каждый день обязательно кто-нибудь назовет Форрестом Гампом и щедрой рукой протянет купюру-другую. Ну что ж, по крайней мере, я даю этим людям повод для добрых дел, которые им ничего, в сущности, не стоят…
Между тем мое собственное положение довольно противоречиво. Я бессознательно привык жить в безопасности, а теперь эта привычка мешает продолжать мою рисковую авантюру. И я панически боюсь допустить ошибку…
Несколько ночей я вынужден провести в лесах под открытым небом, и страх доводит меня до нового бзика. Это просто какая-то пищевая мания! Я ловлю себя на том, что высматриваю на обочинах всякие отходы: стеклянные и пластиковые бутылки, фантики от конфет, коробки из-под печенья – вокруг их полным-полно, – и всякий раз приостанавливаюсь посмотреть, не осталось ли внутри чего-нибудь съестного. Главное – не начать побираться по помойкам. О эти мерзкие, гадкие выброшенные вещи! Огрызки, ошметки, обломки досок, банки, склянки… Какая жуткая грязища. Да, а еще монетки! Я охочусь за центами и долларами, поблескивающими на асфальте, и, признаться, это сильнее меня. В проблеске здравого смысла я сознаюсь самому себе, что переборщил с инстинктом самосохранения – и сейчас этот инстинкт непроизвольно «сдетонировал». Но так я приспосабливаюсь к новым реалиям. И действительно, через некоторое время психоз пропал. Правда, ему на смену пришел новый.
Итак, как же сделать, чтобы о моем марше мира заговорили везде? Острая необходимость найти подходящего спонсора уже замучила меня. Люси по-прежнему тратит уйму усилий, чтобы убедить журналистов писать о моем путешествии, и всякий раз, приходя в очередной город, я заглядываю в какую-нибудь местную редакцию. Как только я провозглашаю благую цель путешествия: «Во имя спасения детей!» – взгляды тотчас смягчаются, слащавые речи текут рекой: «Как прекрасно то, что вы делаете!», «Вы возвращаете нам надежду», «Какой вы молодец!» – и так далее и тому подобное. Но я уже не жду благосклонности от людей и почти отчаялся отыскать спонсора или мецената своего «марша мира»… Кое-какие надежды я все еще возлагаю на Вашингтон, где меня ждут старинные знакомые нашей семьи, работающие в СМИ. В самом конце сентября, в гостеприимном доме Ги, моего давнего друга, за бокалом хорошего вина мы обсуждаем причины, побудившие меня тронуться в путь… Ги внимательно слушает и даже пытается меня утешить, но ничего не делает для того, чтобы помочь. А несколько дней спустя пишет моей Люси письмо, которое окончательно расстраивает меня. Ги сделал вывод, что мой замысел – обойти земной шар – отнюдь не в новинку и не в диковинку. Хуже того: он посмел усомниться в моей честности! «Жану нечего сказать о многих вещах, – написал он. – Например, о том, как малолетние дети вовлекаются по всему миру в вооруженные конфликты и столкновения. Он решил совершить это путешествие по личным причинам, а не по тем, о которых всем рассказывает. Если посол мира заявляет, что у него есть благая цель, он обязан в этой цели досконально разбираться! В противном случае он просто прикрывается благими намерениями. Но есть и хорошая новость: никогда не поздно действительно начать интересоваться этой проблемой».
После таких известий я решаю на несколько дней спрятаться в собственном мирке и, ночуя в лесной глуши, отказываюсь с кем-либо видеться. Что если мой друг прав? Вдруг я действительно неискренен? Ведь поначалу я отказывался придумывать для себя цель. Я в ней не нуждался – нуждалась скорее Люси. Ей это было нужно, чтобы пережить мое отсутствие, придать хоть какой-то смысл безумной затее и превратить ее в некий общий для нас с ней проект, оправдывающий жертву длиной в десять лет… Пожалуй, Ги справедлив. Я не имею права пользоваться великодушием людей, стремящихся поддержать меня. Отныне для того, чтобы нести людям надежду, я обязан во что бы то ни стало проникнуться идеей защиты детей. Легко сказать! Как это сделать? Однажды утром вместе с первыми лучами рассвета, пробивающимися сквозь листву, на меня снисходит долгожданное озарение. Не стоит выдумывать какую-то цель. Я просто должен радоваться тому, что буду добрым, справедливым, безупречным; буду поступать согласно принципам толерантности, которые сам же и проповедую. Сам стану воплощением мира, которого так желаю всем детям планеты. И, пробуждая в себе эти новые чувства, я, быть может, передам их кому-то еще, если этот кто-то захочет последовать за мной…
Наконец 3 ноября я добираюсь до Атланты, мучаясь от резких болей в коленях. Прошло уже несколько дней с тех пор, как острый спазм сковал мышцы левой ноги. Я ковыляю, прихрамываю и придумываю какой-нибудь новый способ бега, превозмогая боль… Ничего не выходит. Тело попросту отказывается выдерживать марафонский ритм. Проблему можно решить очень просто: хватит играть в Форреста Гампа. Надо перейти на обычную ходьбу. До самого конца маршрута… Это удлинит путешествие, зато принесет мне облегчение. Наконец-то я могу прогнать все дурные мысли и просто наслаждаться прогулкой. Здесь следует отметить, что такое путешествие – мой первый опыт жизни наедине с самим собой. Для меня стало настоящим откровением, что одиночество – не такая уж тягостная штука. Напротив, я даже смакую мгновения, когда удается усмирить рой мыслей в голове и сфокусировать внимание на том, как поскрипывают по асфальту колесики моей тележки, – это действует гипнотически! Теперь у меня достаточно времени, чтобы помечтать, поразмышлять, погрузиться в воспоминания о тех трогательных моментах, проведенных в чужих семьях, когда мир не был для меня ни опасным, ни суровым. Картинки этих воспоминаний завораживают меня… Вот Мари: она держит на руках своего новорожденного младенца – ему всего-то четыре дня от роду! – и готовит нам на завтрак мамалыгу. Вот озорные дети Рамоны: вместе с ними мы уплетаем пиццу, мажем ее сверху мороженым и смеемся, смеемся, как умалишенные… Вот кухня Пат: вместе мы возносим хвалу Господу, ниспославшему нам сегодняшнюю трапезу… Их портреты накапливаются в моей «частной коллекции». И каждый день, наблюдая новую сценку, я воссоздаю в памяти целую панораму историй и судеб. Ночи тем временем становятся все холоднее, а потому я опасаюсь, как бы зима не застигла меня врасплох на этих извилистых и холмистых дорогах штата Джорджия. Меж тем я спускаюсь все южнее, и пейзаж неуловимо меняется. На придорожных деревьях все чаще встречаются длинные дымчатые нити испанского мха[11]. Это означает, что я приближаюсь к Луизиане, где все мягче: и климат, и нравы. Шагая вдоль сероватых домиков и начиная всерьез беспокоиться о пропитании, я даже не замечаю, что попал в праздничную атмосферу Дня благодарения. Это особый, замечательный праздник, совсем не вяжущийся с тем злостным индивидуализмом, царящим в Америке. Праздник урожая и день вознесения хвалы Господу. Удивительное время любви и единения… И если еще вчера я потратил совершенно непростительную сумму на кусочек пиццы, то сегодня, с самого утра 26 ноября, незнакомые люди толпятся вокруг моей коляски, пополняя ее съестными припасами. В этот благословенный день граждане борются между собой за честь пригласить к своему столу обычного бродягу! Около десяти часов утра рядом со мной останавливается микроавтобус, и его пассажиры, не церемонясь, затаскивают меня внутрь, чтобы привезти к своему столу. Да какому столу! У семейства Кахон целая куча родни, и все они слетелись сегодня на аппетитный запах дымящегося жаркого. Детишки горящими глазами рассматривают роскошно накрытый обеденный стол. Здесь и индейка, и сладкий батат, и выпечка всех видов и сортов… В течение многих недель я довольствовался холодными консервами, а теперь наслаждаюсь вкуснейшими яствами с этого праздничного стола. На прощание хозяева вручают мне в подарок огромный пакет арахиса. Но отойдя от порога всего на несколько метров, я сталкиваюсь с незнакомым пожилым мужчиной, который жестом, не допускающим возражений, кладет мне в тележку несколько пластиковых контейнеров с праздничным ужином. И вручает немного денег «на вечер». Полчаса спустя какая-то пара останавливает меня и дарит целую тарелку индейки с бережно упакованными пирожными впридачу. Гора съестного громоздится в моей колясочке. Приношения находят меня повсюду в течение этого длинного дня, и в конце концов я засыпаю под мостом, изрядно перебрав и вина, и еды, а в кошельке за этот день прибавилось целых сто сорок долларов!
