Мама в Тобольске, это было далеко от Перми. Я сразу решила, что должна делать. Через два дня, в следующий понедельник я все равно должна идти к начальнику ГПУ отмечаться. Я подготовлю прошение и вручу ему. Я объясню, что произошла ошибка, я разлучена с матерью, и попрошу разрешения присоединиться к ней.

Когда мы возвратились домой, нас ожидала женщина. Она была очень высокой, носила очки и короткие волосы. Она была немолода, но выглядела сильной и энергичной. Ей рассказала обо мне отставная учительница, жившая с нами. Мы были представлены друг другу и пожали руки. Ее голос и манеры были грубоваты, но я почему-то чувствовала, что она добрый человек. Побыв немного у нас, она не попросила, а просто приказала прийти к ней на следующее утро. После того как она удалилась, моя хозяйка сказала мне, что, несмотря на ее мужеподобный вид, манеру поведения и прозвище — «солдат в юбке», она очень добрая и до революции была весьма состоятельной. Ее хорошо знают в городе. Она может помочь мне, так как знает многих среди интеллигенции.

На следующее утро я отправилась к ней и без труда нашла дорогу, потому что город очень хорошо спланирован. Все улицы были широкими, длинными и шли параллельно друг другу. Каждая улица носила название какого-нибудь города. Прежде их имена были связаны с религиозными праздниками, и, конечно, большевики их переименовали.

Когда я пришла, дама расспросила меня обо мне самой, о моей семье, и как я собираюсь жить, какую работу я могу делать, и так далее. Я ответила, что сомневаюсь, удастся ли мне получить постоянное место в учреждении, поскольку людям в моем положении запрещена работа такого рода. Она согласилась и предложила другое.

— Вы, наверное, знаете языки, например немецкий, французский или английский. На последний здесь большой спрос. Строятся новые заводы, каждый год приезжает много инженеров, и языки очень нужны. Вы можете давать уроки?

— Могу попробовать, моя мама давала уроки и хорошо зарабатывала в Москве. Может быть, я смогу делать то же самое, по крайней мере, с начинающими и детьми.

Это, казалось, удовлетворило ее. Она улыбнулась, что делала нечасто, и, поскольку деловая беседа была закончена, стала готовить мне угощение. Я объяснила ей, что, может быть, не задержусь здесь долго, так как постараюсь, чтобы мне разрешили присоединиться к матери в Тобольске.

— Да, — сказала она, — но дела сейчас движутся медленно, кто знает, сколько придется вам ждать разрешения. А пока вам надо на что-то жить.

Когда я уходила, она сказала, что зайдет завтра за мной и отведет в университет.

Уже через несколько дней я начала давать уроки английского языка. Моя благодетельница, которую мы прозвали «Очки», нашла мне много учеников. Она продолжала оставаться грубоватой, но я чувствовала себя защищенной. Она знакомила меня с людьми, которые могли быть мне полезны, и всеми способами старалась делать то, что считала необходимым для моего благополучия.

Как и собиралась, я написала прошение и утром в понедельник отправилась в ГПУ. Начальник сидел на обычном месте и улыбнулся, когда я вошла.

— Итак, вы удобно устроились, и даже завели друзей.

Я удивилась, как мог он так много знать обо мне. Я была с лишком наивна в то время, чтобы понимать, что за каждым моим шагом следили.

— Да, — сказала я, — я живу у очень хороших людей, но затруднение в том, что я разлучена с матерью.

И вручила ему мое прошение. Я спросила, не может ли он мне помочь соединиться с матерью в Тобольске. Он прочел бумагу, посмотрел на меня и разорвал ее на кусочки.

— О чем вы думаете? Когда же вы повзрослеете и перестанете быть ребенком? Неужели вы хотите быть сосланной в Сибирь? Вы и так далеко от вашего дома. Садитесь сюда, — он указал мне на стул, — и пишите всё снова. Просите, чтобы вашей матери разрешили присоединиться к вам в Перми.

После этого я написала матери, бабушкам, тете Нине и сестре. Моя хозяйка была всё также добра, она познакомила меня со своим родственником, молодым человеком. Дважды в неделю мы с хозяйкой ходили в тюрьму, каждый раз я думала, что не застану князя, нога его становилась всё лучше. Тем временем из Москвы приехала знакомая князя. Она была вдовой, и ей было слегка за пятьдесят. К тому времени у меня уже были знакомства, и я смогла найти ей комнату. Я проводила с ней много времени. У нее было чувство юмора, и с ней было весело. К ее большому огорчению, ей только раз разрешили повидать князя. Как она ни просила начальство, ей больше не разрешили свиданий. Оказалось, что приехала она напрасно. Всё их общение друг с другом было через меня. Затем однажды ночью к ней пришли с обыском и велели немедленно уезжать. Она оставила мне вещи князя и дала прощальное послание к нему. Мне ее очень недоставало, она была такой веселой, и мы очень подружились.

Вскоре после этого меня навестила сестра Ика во время своего двухнедельного отпуска. Это было очень приятно, но я так грустила, когда она уехала.

Однажды вечером мне сказали, что меня хочет видеть священник. Я удивилась, что бы это могло быть, потому что, как я уже сказала, в то время я не часто посещала церковь, и со священником у меня почти не было никаких контактов. Он сказал мне, что произошла неприятная история: рассказывают, что очень молоденькая девушка ходит по городу, называя себя княжной Ириной Шаховской, разговаривая с людьми и вызывая их жалость с целью выманить деньги. О ней была даже статья в газете.

— Это, должно быть, один из гадких трюков большевиков, чтобы уронить вас в глазах света.

Я робко предложила оставить его дом, но он не хотел и слышать об этом. К моему облегчению, больше об этой истории не было слышно.

Осенью моя просьба была удовлетворена, и мама собиралась присоединиться ко мне в Перми.

Однажды вечером Евдокия Федоровна, моя хозяйка, вынула колоду карт. Она раскинула для меня карты и то и дело восклицала:

— Посмотри, что выпало тебе! Каждый раз что-нибудь к свадьбе. Это значит, что скоро выйдешь замуж.

Я в этом сомневалась. Уж если я не вышла замуж, живя пять лет в Москве, встречая массу людей, ходя на приемы, как я найду кого-то здесь. Особенно кого-то, отвечающего ожиданиям моей бабушки.

Наконец приехала мама. Нет нужды говорить, что я при этом чувствовала, никогда раньше я не разлучалась с ней так надолго — больше, чем на шесть месяцев. Она стала жить со мной. Для нее поставили кровать, а я устроилась на диване.

Прежде чем пойти навестить князя Голицына на следующее утро, я объяснила матери, что ношу ему молоко. Мама сказала, что пойдет со мной и посидит в парке около тюрьмы, пока я не вернусь. По дороге я сказала, что его должны послать в Чердынь, но он, видимо, этого не хочет. Как только его приходят забрать, ноге делается значительно хуже, и князя находят в кровати. Сейчас его сестра в Москве хлопочет, чтобы ему разрешили остаться в Перми.

Мама рассказала мне много о Тобольске. Она побывала в доме, где держали Царскую Семью, и разговаривала со священником, который знал их и у которого было много трогательных историй о них.

Между тем осень подошла к концу. Наступала зима. Мы много слышали о сибирской зиме и были готовы к сильным морозам. Мы привыкли к холодной погоде в Центральной России, но там морозы в 18–20 градусов по Реомюру считались большими, здесь же, как нам сказали, 30 и ниже — дело обычное.

Однажды вечером, в последних числах октября, нас ждал сюрприз. Раздался стук в дверь, и вошел князь Голицын. Этим утром он был освобожден с разрешением жить в Перми. Просьба его сестры была удовлетворена. Мы были рады. Обычно большевики старались рассеять людей так, чтобы у них не было возможности общения. Поэтому все мои близкие друзья были далеко от меня.

Князь Голицын принес мне большую коробку шоколада и выпил с нами чаю. Мы говорили о его освобождении и о том, как нам всем повезло, что разрешили жить в Перми. Пермь была большим городом с университетом, хорошей библиотекой, музеем, парками и прекрасной рекой. Князь легко нашел комнату, потому что подружился со священником из города, который лежал в больничной тюрьме и снабдил его нужными знакомствами. Мама пригласила его приходить к нам, когда он устроится. Я думаю, прошла неделя, прежде чем он зашел опять. К этому времени я и моя мама решили найти другое место для жилья. Наша хозяйка была очень мила, но нам хотелось быть более независимыми. Да и ей, вероятно, комната могла понадобиться. Ее мужу время от времени позволяли выходить, и мы не хотели быть им помехой. Мы попросили «Очки» помочь нам, и она нашла нам комнату на той же улице, где жила сама, в доме двух пожилых дам.