— Эй, красавицы! Догоню вас, догоню! — вдруг закричал Орхан, оглашая долину боевым кличем. Его охватила непонятная радость. От быстрой езды? Нет, была, видно, другая причина...
Заметив, что Лотос на рыжей кобылице обогнала Аслыхан, Орхан запел:
Эй, конь мой лихой!
Он по склонам летит, будто ветер,
Что потоком в долину несется.
Белолобый, кареглазый конь мой,
С гривой, что коса невесты.
Эй, конь мой лихой!
Ореховый Ключ — восемь огромных деревьев грецкого ореха, спускавшихся в два ряда по обеим сторонам дороги от источника. Купы деревьев вздымаются высоко в небо — глянешь, шапка с головы валится. Под стать деревьям и ключ: шумит и бурлит, точно подогреваемый на вечном огне, а вода ледяная — рука не терпит.
Каждый год сёгютцы, отправляясь на яйлу, жгли у Орехового Ключа огромный костер. Здесь они устраивали первый привал и трапезу, радуясь избавлению от мучительной жары. Вот уж пять лет, как не стало былого изобилия, но костер все равно горел, хотя шашлыки не жарили: разве что по дороге юношам удастся подстрелить крупную дичь.
В тот год шейх Эдебали из полученного за дочь калыма прислал на яйлу десять откормленных баранов, два теленка, и потому сёгютцы радовались вдвойне: казалось, вернулись прежние годы.
Дети в ожидании трапезы с криками носились верхом на палках, рубились на прутиках, кидали их друг в друга. Ребята постарше, прицепив самодельные усы и бороды, собирались играть в ахи. Чуть поодаль юноши пробовали силу в борьбе, состязались в метании камней. На другой стороне поляны под звуки зурны и барабана уже затянули туркменскую мелодию. Исподтишка переглядывались, пересмеивались помолвленные. Влюбленные высматривали своих милых.
В тени деревьев восседали старики и, вздыхая, предавались воспоминаниям: хвалили ярмарки, некогда устраиваемые у Орехового Ключа.
— Нет, не тот теперь Ключ! Прежде, бывало, шагу не ступишь, чтобы не наткнуться на торговца.
— Да, плохи дела. Где это видано, братья, чтобы Сёгют так поздно уходил на яйлу?
— И то верно, не знает торговец, когда кочевка начнется. Чего ради тащить товары в такую даль? Не на рынок ведь?
— Каленые орехи мешками привозили сюда — крупные, с палец. В рот положишь, так и рассыпаются.
— Ты про ореховую халву скажи!
— А гребешки — таких султанши в Конье не видывали. Из рога, из кости, из дерева, из железа! А самшитовые — просто чудо.
— Иглы да шила какого хочешь размера.
— Деревянные чаши и плошки так и хочется водой наполнить. И пахнут сосной, дух захватывает! А ложки — черенок вовек не сломается.
— У кузнецов чего только нет: кирки, лопаты, косы, серпы, подковы да гвозди, таганы да щипцы — выбирай, не хочу.
— Птичьими голосами звенели красные горшки из Кютахьи, кувшины с носиками — каленые, что стекло, горшочки...
— Вервие, канат, шпагат, пенька...
— Сафьян на пояс, дубленка, кожа...
— Из Биледжика нить шелковая, из Афьена — хлопковая, из Анкары — шерсть...
— Женские головные платки, повязки.
— Кошмы, бурки!.. А сукно? Ремни стремянные, постромки, поводья, недоуздки.
— Но главное — панцири!.. Ни сабля, ни копье не брали.
— Сапожки, туфли! Да что говорить, братья, не хуже здесь был базар, чем в Елидже, в Учкапылы, в Гексуне.
— И правда, куда подевались все эти мастеровые да торговцы? Горы ими были полны. Ситочники, бондари. Какие бадьи да корыта! Столяров теперь и не видать. Ни вальков для белья, ни пестиков для квашни, ни весел, ни хомутов да чанов — ничего не стало.
— А где фокусники, шуты да потешные люди, ворожейщики да торговцы снадобьем? Где чтецы бродячие, что святые стихи да сказки Деде Коркута рассказывали?
— И корзинщиков не стало, братья!
— А цыгане где, которые бога не знают да песни играют? На тамбурах да на зурне. Ударят в барабан — гуляй, веселись да перед миром хвались!
— Куда там!.. Оскудел нынче Сёгют. Чем расплачиваться-то будем за все? С полей ничего не собрали. О деньгах и говорить нечего...
— Деньги... Эх, милый! Вспомни, что раньше-то было. Френкские суда в Гемлике якоря бросали... Запамятовал? Денег серебряных полно было. Караваны купеческие к Ореховому Ключу шли из Индии и Китая. Торговали бойко! Крик, шум, зазывалы орут — пыль столбом!.. Как начнут рядиться, имя свое позабудешь! До хрипоты, до темноты... Вот тут, помню, в тени у ключа стоял шелковый шатер торговца рабами с Кавказа. Рожа у него престрашенная, как смертный грех, а красавиц привозил — ух! Любого борца на лопатки положат, святого в грех введут. На вес продавали!..
С первым встречным сёгютским воином Орхан отправил коней к Дели Балта, а сам с девушками пошел искать Бала-хатун, чтобы познакомить ее с Лотос. Бейский шатер еще не разбили, и потому в поисках дочери шейха Эдебали они ходили по поляне от одной группы к другой.
— Орхан-бей, погляди-ка, это не Кёль Дервиш взобрался на камень?
— Верно, сестра Аслыхан! Он самый.
Кёль Дервиш, на голове — островерхая шапка, голый до пояса, в руке — огромный рог, кричал во все горло:
— От гор Каф пришел я к вам, сестры и братья, джигиты-воины, люди племени кайи. Чего только не повидал в Индии да в Китае, у арабов, у персов. Все в памяти записал, с тем и пришел к вам!
Он поднял рог и затрубил, как архангел Гавриил, призывающий мертвых восстать из могилы в Судный день. На спине и плечах у него были вытатуированы разными красками обнаженные женщины. Поднимая руки, сводя и разводя лопатки, он заставлял их танцевать танец живота. Люди покатывались со смеху.
— По дешевке скупаю беев и властителей, кому не дорога своя душа, кто на золото падок!.. Поглядите, как пляшут на плечах моих гурии, белые девицы Кайсери, первые красавицы в мире.
Играя татуировкой, запел в ритме танца:
Выше радости нету, чем верность обету.
Кто готов пострадать на этом пути?
От слез и от стонов светлеет душа.
Нет пищи иной на пути голыша.
Кто за нами вослед рай готов обрести?..
Оборвал песню, поднял рог и опять протрубил.
— Здравствуйте, рабы божии!.. Здравствуйте, умудренные сердцем мужи! Здравствуйте, солнцеликие сестры! Лихой голыш Кёль Дервиш явился, поклонился, руки сложил, на колени пал, привет передал. Пришел он от душ великих, от истину постигших. Слушайте! Слушайте! Повидали мы мудрецов, коим ведомы семь глубин земли, семь высот неба. На верный путь меня наш пир наставлял, посохом по спине лупил, приговаривал: «О всемогущий!»... Туфли в пути прохудились, пока мы на площадь эту явились! Клич, обращенный к аллаху, без ответа здесь не останется. Руки скрестив на груди, шею склонив, стою я на площади. Все, что сказано, выслушал. На все, что спрошено, ответствовал. Опознали в нас мужа огузского. Были мы зелены — созрели! Мучила нас жажда — напились!..
Снова погудел в рог, поиграл изображениями женщин на спине и плечах, затянул на другой лад:
Гори, мое сердце! Вокруг погляди!
Кто смеется над нами средь мира честного?
Коли есть сила духа — в круг выходи!
Нет силы иной, кроме сердца и слова!..
Наконец Орхан увидел в толпе Бала-хатун. Подвел к ней Лотос.
— Бала-хатун! Погляди, кого мы в реке выловили. Не смотри, что платье на ней,— русалка!
— Постой, постой! — Балкыз внимательным взглядом окинула Лотос.— И впрямь не видывала такой красавицы средь дочерей Адама! — Она обняла, поцеловала Лотос.— Добро пожаловать! Что это выдумал про русалку, Орхан-бей? Разве Лотос по-гречески значит русалка?
