Услышав стук подков, обернулся. Кериму показалось, что дервиш и впрямь вот-вот взмахнет крыльями и улетит.
— Кто здесь?
Орхан соскочил с коня, подошел. По монгольскому обычаю трижды преклонил колено.
— Селям отцу Камагану! Это я, Орхан-бей, сын Осман-бея.
— Добро пожаловать, сын Осман-бея! При свете луны ты приехал. Добрый знак. Что приказал Осман-бей?
— Привет передал. Сказал: пусть живет долго дервиш Камаган. Этой ночью, сказал, к монаху Бенито люди придут. Пусть поможет подслушать разговор.
— Это легко. Совсем просто. Да будет здоров Осман-бей, легкую задачу задал дервишу Камагану.— Он быстро опустил за пояс протянутый кошелек.— Спасибо ему.— Выпрямился.— Пусть отведут коней за скалу, наденут торбы.
— По этой дороге приходят к монаху Бенито или по какой-нибудь другой?
— По этой. Только если из болота придут, тогда не знаю.— Подпрыгивая, отбежал в сторону, обернулся.— И запомни, сын Осман-бея: нетопырь не пролетит здесь без ведома Камагана, блоха не проскочит.
Подняв палец к небу, бесшумно спустился к пещере — казалось, он стоит на месте, а земля под ним вертится — и растворился в ее черной пасти.
Когда Мавро и Пир Эльван, подвязав коням торбы, возвратились, монгольский дервиш показался у входа в пещеру с огромным кувшином и большой медной чашей в руках.
— Угощайся, Орхан-бей. Биледжикское вино! Двадцать лет ему! Достойно бейского сына! Да будет оно тебе медом!
— Спасибо, отец Камаган.
Орхан и Керим только пригубили чашу. Мавро сделал два глотка. Пир Эльван допил остальное. Облизнулся, пощелкал от удовольствия языком. Протянул чашу к кувшину. Улыбаясь во весь рот, сказал:
— Вот это вино, отец!
Дервиш Камаган указал на камень, где только что сидел сам.
— Проходите, садитесь! Сидеть лучше, чем стоять, лежать лучше, чем сидеть...
Треск цикад время от времени заглушался воем шакалов. Легкий ночной ветерок доносил запах тимьяна. Насколько хватал глаз, степь была залита лунным светом, словно стоячей водой.
Дервиш Камаган поглядел на звезды:
— Эй, сын Осман-бея! Наша земля — самый крохотный из девяноста девяти миров. Но на ней — зеленый рай, а под нею — ад кромешный! — Закатив глаза, приставил ладонь к уху. Обернулся в сторону Сёгюта, прислушался.— На закате, слышал я, барабаны звали на яйлу... Запоздали вы в этот год на яйлу... А ведь дважды созывали на кочевье барабаны. И все потому, что год сей — особый... Поворотный год!.. Острой косою своей скосила смерть ильхана Абаку, сына Аргуна, в Тавризе. Пришла она и сюда, скосила необузданного властителя Фильятоса... Тысяча двести девяностый год — год великих снов! Сколько видел я счастливых снов, сын Осман-бея! Видел я: зеленая птица Феникс с черными крыльями пролетела над вашим Сёгютом. Опустилась над домом Эртогрул-бея, осенила крылом своим голову отца твоего Осман-бея — великое счастье! Да будет сильным бейство его! Да продлится век его! Уруй!
Все повторили за ним: «Уруй!»
Камаган унес в пещеру кувшин. Потом мелкими шажками отбежал на другой конец площадки. Припал к земле, снова послушал. Встал на колени.
Керим призадумался. Его удивляло не то, что властитель Руманос, будучи столько лет другом Осман-бея, теперь замыслил убить его, и даже не то, что Дюндар Альп, родной дядя удельного бея, взялся ему в этом помогать. Он был поражен тем, что дервиш Камаган, ушедший от мира в пещеру, шпионит за деньги. Не опоясайся Керим мечом, стань не воином у дверей бейских, а муллою, верно, до самой смерти своей не узнал бы, что бывает такое. И конечно, монах Бенито, тоже не без корысти шпионил на властителей. Оставив родину, ушли эти люди за тысячи фарсахов в чужие края, чтобы уже никогда не возвратиться назад. Поселились среди гор, в пещерах, а вроде бы лавочку открыли. «И ведь отыскали покупателей! Вот и они явились среди ночи, сунули ему в руки кошелек!.. Чудны дела аллаха!..»
В просветах облаков быстро бежала полная луна. «Тоже обман! Бегут облака, а луна стоит... Стоит ли? Пройдет какое-то время, и она закатится!»
Из пасти пещеры, точно ее кто-то выбросил, вылетела ночная птица, тревожно захлопала крыльями. Как слепая, метнулась в одну сторону, в другую, вверх-вниз и снова скрылась в пещерной темени.
У Керима заныло сердце. Как решился он тогда один проникнуть в пещеру монаха Бенито?! Он потер раненную капканом ногу. Нет, теперь ни за что не осмелился бы! Правду в народе говорят: недобрые люди монахи-отшельники, нечисто у них в пещерах. «Но ведь и в доме Осман-бея нечисто, и в доме Дюндара Альпа, да и властителя Руманоса — тоже!.. Чего же удивляться нечисти в пещерах! Неужели нет святого места на грешной земле?»
Орхан вскочил с камня. Керим обернулся.
— Что?
— Дождались. Пошли! — Дервиш Камаган подпрыгнул, как обезьяна.— Добрая весть! Дичь подошла на выстрел! — Потирая руки, рассмеялся.— Теперь не уйдет от нас!
Грудь его вздымалась от радости: кого-то сейчас настигнет беда. Поднес палец к губам: тихо! Закатив глаза, не сказал — выдохнул:
— Ступайте за мной!
Они прошли мимо пещеры и, пригнувшись, цепочкой двинулись между скал за Камаганом. Шаг у него был мелкий, быстрый. Ровной трусцой одолевал он подъемы, сбегал по спускам. Ни разу не остановился. Очевидно, хорошо знал здесь каждый камень. Скалы сдвинулись. Пир Эльван с трудом протискивался между ними. Навстречу врастали кусты, деревца.
Начались гладкие, полированные скалы. Провалы и обрывы становились все круче и глубже, то справа, то слева возникали пропасти.
Дервиш Камаган остановился у черной отвесной, как стена, скалы, снова поднес к губам палец.
— Эхо здесь — как барабан,— сказал он шепотом. Спросил Орхана: — Сколько человек пойдет с тобою?
Орхан не понял.
— А всем нельзя?
— Нельзя.— Он показал на Пир Эльвана.— Такой не пролезет... Тропа трудная. Да и кто пещеру караулить будет? Заподозрит Бенито неладное, бросится к болоту — всему конец: войско его не поймает, соколы да кречеты не найдут, охотничья собака следа не отыщет.
— Понял! — Орхан оглядел товарищей.— Керим, встаньте с Пир Эльваном у выхода из пещеры. Увидите — бежит, не упустите!
Человек-Дракон Пир Эльван перебросил из руки в руку короткое копье. Ответил за Керима:
— Будь спокоен, Орхан-бей! И нетопырь не пролетит...— Обернулся к Камагану: — Как пройти к выходу из пещеры?
Дервиш похлопал по черной скале, будто лаская любимого коня.
— Вот она — пещера. Внутри скалы. Обойдете кругом, тропа сама выведет. Эхо страшное — воет, стонет. Подтяните покрепче пояса, поправьте сабли! Нельзя ни говорить, ни чихнуть, ни кашлянуть. И не дай бог кому-нибудь оступиться, столкнуть камень.
Когда Керим и Пир Эльван скрылись из виду, Камаган потер руки, точно готовился к тяжелой работе.
— Лучше всего, Орхан-бей, оружие здесь оставить. Заденешь нечаянно за камень — зазвенит... Ступайте за мной след в след... Повторяйте каждое движение... Ход опасный! Ну, с богом!
Он двинулся вперед. Прошел шагов пятьдесят. Тропа оборвалась. Они стояли над пропастью. Черная скала уходила отвесно вниз, дна не видно.
Поставив ногу на небольшой уступ, Камаган сказал одними губами:
— Нога умещается. Вверху еще одна выемка. Схватишься за нее — переставишь ногу... Пришлось орлиное гнездо разорить, иначе не выведал бы я тайны Бенито.— Он нащупал рукой выемку и повис на стене — спокойно, будто не висел над пропастью, а стоял на дороге.
Орхан, не мешкая, двинулся за ним. Повторил движение дервиша. Мавро, хоть и привык лазать над пропастями, на мгновение смешался, но тут же взялся рукой за выемку, поставил ногу на уступ. Прижался к стене, подтянулся. Не хотел он отставать от Орхана — его смелость пленила Мавро. Не просто это — вести людей, повелевать ими. Бывает, и сам жизнью рискуешь. Тут уж ни на миг нельзя оробеть! Мавро вдруг показалось, что висит он на этой скале вечность, никогда никуда не придет, никогда не вернется назад. Вспомнил: незнакомый путь всегда кажется долгим. «Сглупил я, не посчитал шаги». И тут в нос ему ударил запах шашлыка. Он отшатнулся, точно сам запах этот был опасен, как запах приманки в капкане. Хорошо, что Орхан оказался рядом и поддержал его.
