– Вот те крест… – Невежка торопливо закрестился. Михайла стоял совершенно ошеломленный… Царь… Волю дает… всем! И ему, стало быть?

– Постой, – обратился он к Невежке. – Какой же царь? Ведь на Москве ныне Василий царь, из Шуйских бояр?

– Мало что, – проговорил Невежка беззаботно. – Ноне этих самых царей… Сказывал тот, в Кстове-то, Дмитрий-то истинный, царских кровей, Грозного царя сын. А Василий что! – бояре его выкрикнули, свой брат. А Дмитрий-то волю дает!

Михайла весь встрепенулся. В голове у него точно светло стало, а мысли так вихрем и закружились. Царь волю дает… Так вот про что Варкадин! Без воли ему не жить. С малых лет он об воле задумал. А ноне Марфуша еще. А что выкупиться он хотел, так это зря. Не пустит его князь. Угодит, так тут-то и не пустит. А не угодит – шкуру сдерет. А тут вдруг – царь! Уж он-то, Михайла, за волей на край света пойдет. Недаром Марфуше-то посулил, выходит… Все у него закружилось в голове. Но Невежке он сказал как мог спокойней:

– Ну, ладно, Невежка, иди к мужикам, а я погляжу, чего там мордвины надумали. Може, и впрямь нам с ими по пути?

Невежка бесшумно исчез.

Михайла дождался, как месяц спрятался, и осторожно пробрался обратно в шатер Артюшкина. Ему хотелось поскорей лечь и хорошенько все сообразить. Очень уж все враз нагрянуло. И мордвины… и воля…

Но как только он протянулся на медвежьей шкуре, сон, точно поджидал его, так и навалился, как медведь, ничего не дал обмозговать.

Наутро Михайлу разбудил какой-то неистовый звон, точно набат на селе. И сейчас же, заглушая его, поднялся топот, визг, гиканье. Михайла вскочил с медвежьей шкуры и оглянулся. Ни Артюшкина, ни других мордвинов в шалаше не было. Он поскорей натянул армяк, подпоясался, приподнял занавеску и выглянул из шалаша. Ветер вырвал у него из рук полотнище и хлестнул им по лицу.

На громадной поляне толпились мордвины, пешие, конные, потрясали над головой ножами и что-то выкрикивали. Ветер раскачивал деревья на опушке и осыпал всех последними желтыми листьями, сверкавшими на солнце, точно золото. Свист ветра, звон, крики оглушили Михайлу, и он не мог понять, звон-то откуда. Может, тоже из леса? Но нет, вон посреди поляны, у затухшего костра, на высокой гнедой лошади Варкадин, а рядом с ним толстый коротконогий мордвин изо всех сил колотит двумя палками по железной доске, привешенной у него на груди. По другую сторону Варкадина другой мордвин с разноцветными лоскутами вокруг шеи поднимал вверх обе руки и громко вскрикивал.

Варкадин тронул звонаря рукой за плечо, что-то сказал ему, и тот сразу перестал колотить по доске. Замолчал и другой мордвин. Стало потише. Варкадин крикнул по-мордовски, тронул лошадь и поехал к краю поляны. Мордвин в пестром ожерелке схватил было его за стремя, но Варкадин отмахнулся от него и поехал дальше.

Рядом с Варкадином откуда-то появился еще один мордвин, тоже на лошади, с высоким шестом в руке. На шесте развевалось белое полотнище с красной каймой и с черной фигурой посредине. Только потом Михайла разобрал, что это был вышит черной шерстью медведь.

К Михайле протолкался Артюшкин с лошадью.

– Выступаем, – сказал он. – На Нижний идем. Тебе Варкадин велел с холопами поговорить, что у нас тут в лесу. Садись на лошадь. Вот как войско уйдет, так их сейчас сюда пригонят, ты их и спроси, пойдут они с нами на Нижний аль нет?

– Да что ты! – вскричал Михайла. – Перекрестись! Нам-то чего на Нижний итти? Мы, чай, с Нижним завсегда торг ведем.

Ему и в голову не приходило, что мордвины на самом деле пойдут на Нижний.

– Как это – торг ведете? – спросил Артюшкин. – Вы разве торговые люди? Ты ж говорил – хрестьяне вы.

– То так, хрестьяне мы, князя Воротынского холопы… были, – пробормотал Михайла. – Хлеб его продавать привезли, сказывал я тебе.

– Ну, то-то и есть, что холопы вы. А думаешь, к нам мало холопов прибилось? На своих бояр поднялись. Наш царь и им всем волю сулит.

«Правда, стало быть», подумал Михайла.

– Вот у нас и лист есть от Болотникова.

– Это кто ж – Болотников? – спросил Михайла.

– А это царя Дмитрия воевода. На Москву он идет Шуйского с престола свесть, а Дмитрия опять посадить. Вот он всех и скликает, кто за Дмитрия стоит, и волю всем сулит.

«Не врал, стало быть, Невежка», подумал Михайла.

– Болотников-то уж, слышно, под Москвой, – продолжал Артюшкин. – Вот и лист от него, от Болотникова. Гляди.

Артюшкин вынул из-за пазухи смятый лист и протянул Михайле.

– Неграмотный я, – сказал Михайла. – Не прочесть мне. Ты лучше так мне скажи, чего он там пишет.

Ему хотелось услышать еще раз то, что ему говорил Невежка. Очень уж трудно было сразу поверить в такое.

– А он про всех там пишет, всем сулит волю, – заговорил Артюшкин. – Холопам велит на бояр подыматься, именье их зорить, добро по себе делить – коней там, скот, оружье. А сами чтоб собирались, воевод и окольничих из себя выбирали и к нему в помощь шли бы. И города, что Дмитрию крест не целовали, забирали бы. А кто – пишет – хорошо ему послужит, тому Дмитрий вотчины ослушных бояр отдаст и поместья… Ну, ты чего ж молчишь? – обратился Артюшкин к Михайле. – Аль уж больно сладко холопом у князя быть?

– Чудно́ больно, – пробормотал Михайла, – То холоп был, а то…

– А то воеводой станешь, – захохотал Артюшкин. – Аль плохо? Вот тебе Варкадин и меч посылает. Гляди.

Он протянул Михайле длинный меч на перевязи.

Михайла весь просиял и нерешительно взял в руку меч.

– Вон и холопов гонят, – прибавил Артюшкин. – Чего там! Поговори с ними, да и айда. Варкадин уж, верно, из лесу вышел, а там и до Нижнего недалеко. Ты гляди, сколько холопов-то! Цельное войско.

Мордвины уже все ушли следом за Варкадиным, и теперь на поляну валом валили русские мужики. Оборванные, грязные, с топорами, с рогатинами, с кошелями за спиной, а которые с голыми руками. Но лица у всех были суровые.

Михайла внимательно всматривался в них. Вон и его обозчики бредут кучкой, и Невежка с ними.

Михайле захотелось поговорить сперва со своими. Он вышел из шалаша и пошел навстречу им.

– Михалка! – крикнул, увидав его, Савёлка, – а мы было думали – не запороли ль тебя? Вечор больно голосили тут, как нас пригнали.

Невежка, стало быть, не сказал им, что видел его.

– Не. Жив, – ответил Михайла. – Никакой мне от них обиды не было. А вы как?

– Ништо, – послышались голоса, – обиды и нам не было. Накормили. Лошадям тоже корму дали. Нехристи, а хошь бы и православным.

– Которые и у них тоже кщеные есть, – прибавил Ерема.

Михайла не знал, как ему приступить к обозчикам. Сам же он вчера ругал мордву и звал их отбиваться от тех топорами.

Помог ему опять Невежка.

– Слыхал, Михалка? – заговорил он. – Лист тут чли. Холопам всем волю царь сулит, Дмитрий. Шуйский де Василий неправильно его с престола согнал. И уж многие де города до Дмитрия приклонились. Нижний лишь непокорство ему делает. Холопов-то тут, гляди, сила. А где сила, там, сказывают, и воля. Все ноне на Шуйского поднялись. Как все разом, так, может, бог и даст.

Михайла слушал Невежку и поглядывал на мужиков. Ему вспоминалось Княгинино, княжеские хоромы, княжий крик, конюшня, порка. А как без казны вернутся, не то что порка – колодки. И дальше все то же. Какая тут Марфуша? Зря он себя тешил, что выкупится. Кто у них выкупился?.. А тут царь какой-то волю сулит. И сейчас Варкадин этот воеводой делает.

– Ну, как же, ребята? – кончил Невежка. – Може, и мы за людями долю свою добывать пойдем? Князь-то наш, коли вернемся, всю шкуру спустит.

Минуту все молчали.

– Так-то оно так, – проговорил Ерема. – Князь, оно точно, не помилует. А жёнка-то как же? А? Аль покинуть?

– Пошто кинуть? – пробормотал кто-то из толпы. – Как воля, так и бабам, чай, легше станет.

– А то как! – крикнул Савёлка. – Воля, она, чай, воля и есть. Не мы одни. Гляди, мужиков-то сила! Все, чай, за волей.