Но дон Хозе любил этого сына, красивого, как Адонис, и очаровательного, как Алкивиад. Блестящие пороки Мануэля льстили его самолюбию и наполняли его отцовское сердце гордостью. Он хитро и осторожно выкачивал деньги из карманов своих клиентов в пользу хорошеньких любовниц Мануэля и на покрытие его проигрышей в клубе. Молодежь должна перебеситься, думал он. И Мануэль с веселой дерзостью бросался на ложные радости жизни. Его знали в среде прожигателей жизни от бульвара Сен-Мишель до вокзала Монпарнас.

Все это, конечно, могло бы пройти без больших затруднений и неприятностей для оборотов фирмы, так как доходы дон Хозе были очень велики. Но, к несчастью случилось, что юный и неотразимый перуанец был вовлечен в биржевую игру богатыми и влиятельными друзьями. Красивый Мануэль, как и все смазливые юноши, был самоуверенным глупцом и благодарной жертвой для всяческих золотых обманов. Его долги росли, и он ничего не имел против того, чтобы получить возможность одним ударом освободиться от всех кредиторов. Ему удалось завоевать сочувствие дон Хозе к этим его намерениям. У старого юриста в глубине души был маленький уголок, где пряталась и порой ворчала страсть к игре.

С небольшим капиталом и кредитом отца Мануэль включился в бесплоднейшую и пошлейшую азартную биржевую игру. Но ростовщики оказались жестокими к нему. Они заманили его маленькими выигрышами, которые постепенно превратились в огромные проигрыши. Красивый Мануэль был обчищен до нитки. Его любовницы охладели к нему, его портные выражали нетерпение, а его банк беспрестанно требовал все новых взносов. Дон Хозе платил и платил, сперва из своих собственных средств, а затем, когда они пришли к концу, из чужих. Он слепо доверял своему красивому сыну, ловко составленные телеграммы которого изобиловали блистательными перспективами на будущее. Наконец, в один прекрасный день на Мануэля обрушился решающий удар… Его отъезд из Парижа весьма походил на бегство. Он оплатил свое возвращение целым рядом векселей на имя отца и приехал прямо в Перу, где вот уже полгода упражнял свои чарующие качества в клубах и дансингах.

Теперь отец и сын, за спущенными гардинами, развалясь каждый в своем кресле, обсуждали положение.

– Тебе вовсе не надо жениться на ней, – говорил дон Хозе своим благозвучным голосом, проливающим всегда утешающий бальзам на скорби вдов и сирот, тосковавших в его приемной… – Но Сен-Клэр был моим другом. Моя, – гм, гм, – совесть была бы несколько спокойнее, если бы малютка вошла в нашу семью.

Приторно красивое лицо юного Мануэля выразило слабые признаки удивления.

– Честное слово, я еще не знаю, хочет ли она меня, – сказал он медленно, с принужденным смехом.

– Пустяки, – сказал вдруг жестко отец, – это для нее единственный случай… Для бедной девушки…

Молодой человек, казалось, вернул снова свое прекрасное расположение духа.

– Да, да, это правда, – шумно засмеялся он, – у нее, конечно, нет ни гроша.

Старый джентльмен посмотрел на сына с упреком.

– Профессор Сен-Клэр был необыкновенно даровитым человеком, – проговорил он наставительно. – Но немного непрактичным и неосторожным.

– Ну да, он ведь доверил тебе свои деньги, когда уехал. Дон Хозе опасливо осмотрелся вокруг себя.

– Лучше не говорить так громко… Его завещание исчезло, а свидетели погибли.

– Не ты ли устроил это дело?

– Упаси боже, нет! Что ты болтаешь, Мануэль? Но они нам больше не помешают. Часть состояния Сен-Клэра была вложена в наше собственное дело, это было счастьем, не то нам пришлось бы плохо, Мануэль!

– Но разве ты не намерен уделить кое-что этой девчонке?

– Нет, – ответил спокойно дон Хозе. – Не больше чем это предписывает мне старая дружба с Сен-Клэром. Если ты женишься на ней, то все дело будет гораздо легче. Ты пожертвуешь собой, но зато…

Мануэль подскочил в глубоком кресле.

– Ты слишком мало ее знаешь, – сказал он с раздражением. – Она самая странная девушка, какую я когда-либо встречал. Я охотно пожертвую жизнью, чтобы получить ее. Но я не думаю, чтобы она согласилась выйти за меня замуж даже под угрозой попасть в самые безжалостные тиски бедности.

Дон Хозе с изумлением посмотрел на сына.

– Что ты говоришь, Мануэль? Она, наверно, спятила.

– Наоборот. Она слишком умна. Я же чувствую, что она видит меня насквозь. Я даже не удивлюсь, если она подозревает кое-что…

– Невозможно. Сен-Клэр взял с собой дубликат завещания.

– А если теперь вдруг найдут его тело?

Самоуверенная улыбка сморщила его губы.

– Ты, значит, мало знаешь девственные леса Амазонки и утесы Кордильер, мой мальчик. Там пожирается все. Даже природа в этой местности обладает аппетитом.

– Но его спутники?

– Трое из них умерли прежде, чем Сен-Клэр достигнул границы Перу, а после этого никто ничего не слыхал о нем. Это было больше года тому назад.

– Не находишь ли ты, что мы поступаем не очень правильно с молодой девицей?

Дон Хозе зорко взглянул на сына.

– Это ты довел меня до этого, – сказал он холодно. – Ты должен помнить, что твои безумные спекуляции заставили меня искать необходимого выхода. Состояние Сен-Клэра спасло нас от разорения и скандала. И если маленькая Инеса так высоко задирает нос, что отказывается от такого мужа, как ты, то она не заслуживает участия. К тому же у нее есть еще чековая книжка на тысячу фунтов, лежащих в Лондонском Банке.

– Это выудить ты не смог? – спросил сын.

– Тебе нечего смеяться надо мной, Мануэль. Но я не желаю, по твоей милости, унизиться до открытого грабежа.

– А вилла?

Старый юрист нахмурил брови. Его глаза загорелись злобно, словно угли.

– Она будет продана, – сказал он отрывисто.

– А почему?

– Потому что мои книги показывают, что Раймонд Сен-Клэр должен мне слишком много денег и я могу покрыть его долг не иначе, как продажей бунгало.

Мануэль расхохотался, как безумный.

– Ты – сущий черт.

– Я – то, чем мне пришлось стать из-за тебя.

Дон Хозе, по-видимому, хотел разъяснить эту замечательную точку зрения, когда зазвонил телефон.

Отец и сын испуганно посмотрели друг на друга. Телефон – инструмент своеобразный. Он обладает иногда способностью потрясать неспокойную совесть. После короткой паузы дон Хозе схватил трубку. Его рука дрожала.

Через несколько минут он повесил трубку на место.

– Что это было? – спросил Мануэль.

– Ничего особенного, – ответил отец с мрачным взглядом. – Это Ла Фуэнте из «Комерцио». Он спрашивал, не слыхали ли мы чего-нибудь нового о Сен-Клэре. Какой-то иностранец, по его словам, желает получить сведения о нем и об его дочери.

– Быть может, родственник?

– Кто знает?

– Мне кажется, что ты за последнее время немного нервничаешь.

Дон Хозе проворчал что-то. Затем вытащил большой шелковый носовой платок и вытер им пот со лба.

Перуанская столица Лима является живописным типом староиспанского города.

Поистине достойно удивления, что несколько капель кастильской крови в жилах местного населения могли сообщить городу своеобразный оттенок, которого, впрочем, достаточно, чтобы придать современному городу и свой собственный характер и настроение.

Так обстоит дело в Лиме. Современная «Business-Kultur» ни в каком отношении не получила перевеса в этом городе, корни которого глубоко нисходят к тому времени, когда испанские авантюристы узурпировали могущественное царство инков.

Ни в одном городе Перу история так тесно не связана с испанским завоеванием. Памятником его служит римская католическая церковь, которая, подобно старинной крепости, все еще медлит сдаваться Южной Америке. Те, кто хочет ознакомиться ближе с историей гордых и умных инков, наложивших некогда свою печать на эту страну, должны прежде всего отправиться в Лиму, чтобы там найти прочную базу для своих исследований.

Лима, впрочем, построена по образцу всех испанских городов с большой центральной площадью. Одну сторону этой площади занимает собор, а на другой находится национальный дворец, то есть правительственные здания. Остальное пространство предоставлено фешенебельным клубам и лучшим магазинам.