– А почему вы так уверены в том, что корень болиголова предназначался для вас? Любой из нас мог съесть первый кусок. Вы, я, Майри, даже Джулиана… – Тут его голос прервался.

Элинор прекрасно понимала, что он чувствовал. Само предположение о том, что Джулиана могла пострадать, наполняло его душу ужасом и сознанием собственного бессилия, и те же чувства испытывала в тот момент она сама.

– Но зачем мистеру Маклину желать смерти кому-либо из сидящих за этим столом?

Элинор оглянулась вокруг. Как ни странно, ни один из присутствующих не выглядел таким озадаченным, как она. Более того, случившееся, похоже, не особенно их потрясло, и ей вдруг стало ясно, что она все еще оставалась для них посторонней – равно как и то, что за сегодняшним происшествием крылось нечто большее, чем о том можно было судить по их словам. И тут она вспомнила историю, которую поведал ей молодой Дональд.

– Неужели вы и вправду верите, что он способен пойти на такое из-за какой-то кровной вражды?

Глаза лорда Данвина превратились в узкие щелочки.

– Кто рассказал вам о…

Элинор заметила строгий взгляд, который бросил на сына Дональд Макнил, сразу догадавшись, откуда у нее эти сведения. Поэтому, чтобы отвлечь его внимание, она поспешно вставила:

– Но вы не можете обвинять человека в преступлении, не имея никаких доказательств.

– У меня есть доказательства, – неожиданно раздался голос Фергуса с противоположного края стола, и седовласый слуга поднялся со своего места. – Я сам видел, как этим утром, сразу после сбора моркови, Шеймус Маклин увивался за юной Катрионой.

– Моей племянницей Катрионой? – в ужасе переспросила Майри.

– Да.

Однако в глазах Элинор все это выглядело сущей бессмыслицей. Речь шла просто о несчастном случае, и ни о чем больше. По-видимому, корень болиголова по ошибке попал в корзину вместе с морковью, и никто этого не заметил. Утром на полях было столько песен и веселья, а позже в саду столько рук перебирали собранный урожай, что иначе и быть не могло.

Впрочем, так ли это?

Сидевшие за столом тем временем внимательно рассматривали другие блюда, без сомнения, задаваясь вопросом, не были ли и они тоже отравлены. Наконец виконт нарушил молчание:

– Майри, я знаю, сколько времени и сил ушло у вас на то, чтобы приготовить для нас прекрасную трапезу, но я боюсь рисковать здоровьем кого-либо из присутствующих на тот случай, если в пищу подмешано еще что-нибудь. Мне искренне жаль, но нам придется от всего избавиться.

Майри тихо кивнула, глаза ее опухли от слез:

– У меня в кладовой есть сыр и бараний окорок, к которым, как я знаю, никто не прикасался. Думаю, мы можем подать их вместо ужина, милорд.

Виконт кивнул, и Майри вместе с Шионой и Фергусом принялись убирать со стола остатки их злополучного ужина. Веселое настроение, царившее в комнате, сменилось предчувствием беды.

Элинор перевела взгляд на лорда Данвина, который все еще сидел во главе стола, уставившись невидящим взором на рюмку с кларетом с выражением крайней тревоги на лице.

– И что вы собираетесь предпринять? – спросила она, пытаясь избавиться от стоявшего перед ее глазами образа: воины двух враждующих кланов с окровавленными клейморами в руках, сошедшиеся в смертельной схватке, чтобы утолить жажду мести.

– А разве у меня есть выбор? – ответил он тихим, полным муки голосом. – Мне остается только смотреть и ждать, когда он предпримет новую попытку после того, как первая окончилась неудачей.

В последние дни перед праздником святого Михаила Джулиана проводила все больше и больше времени в классной комнате, работая над росписью стены, так что в конце концов складывалось впечатление, что она не хотела заниматься ничем другим. Даже обещанная ей Майри в то холодное хмурое утро кружка теплого молока и сладкая булочка с патокой не в состоянии были отвлечь девочку от работы.

Она могла рисовать без устали по нескольку часов подряд, свободно добавляя к первоначальной композиции одну деталь за другой – сначала согнувшиеся от ветра деревья со сплетенными ветвями и далекие тени стоячих камней, усеивавших холмистую равнину, а затем фигуры некоторых хорошо знакомых ей обитателей острова, разбросанные то тут, то там посреди идиллического пейзажа.

Сама по себе фреска оказалась превосходной. В свои юные годы Джулиана проявляла то чувство цвета и внимание к мельчайшим деталям, которое свойственно любому талантливому художнику. Но самым примечательным было то, что без каких-либо указаний со стороны она сумела передать сущность характера каждого из изображенных ею персонажей просто благодаря тому, как она представила их на картине.

Там было все семейство Макнилов, стоявшее возле своей крытой соломой хижины, в окружении белых пушистых овец, похожих на опустившиеся на землю маленькие облачка, между тем как сам Дональд проплывал мимо в ялике по мрачным водам залива.

В противоположном углу стены Джулиана нарисовала замок Данвин, внушительное строение с темной фигурой виконта, стоявшего на самом верху главной башни бок о бок с Куду – два смутных силуэта на фоне туч, которыми было затянуто небо над ними. Внизу, во дворе замка, виднелась нежная фигура Майри, которую легко было узнать по повязанному вокруг талии фартуку, кормившей крошками цыплят, между тем как Ангус, конюх Данвина, наблюдал за ними из открытых дверей конюшни.

С каждым днем на стене появлялись все новые и новые образы, и когда Элинор уже казалось, что Джулиана закончила свою фреску, девочка добавляла к ней что-то еще. Так, прошедший день она провела, рисуя высунувшуюся из воды маленькую круглую голову тюленя, который часто следовал за ними, когда они прогуливались по берегу залива. А в то утро она начала набрасывать еще одну группу фигур, пара из которых стояли совсем близко от края воды, а третья махала им сверху рукой со скалистого мыса.

Сначала Элинор подумала, что эти две фигуры у воды должны были представлять ее саму и Джулиану, когда они за несколько дней до того бродили по берегу с подоткнутыми до колен юбками, собирая береговых улиток для супа Майри. Вода тогда оказалась такой холодной, что после завершения работы у них обеих щипало пальцы ног. Однако когда девочка пририсовала той из фигур, что махала им издали рукой, черные волосы и глаза, одев ее в светло-зеленое платье, очень похожее на одно из ее собственных, Элинор поняла, что эта третья фигура высоко на скале была Джулианой. Две другие скорее всего должны были изображать ее саму и молодого Дональда, который присоединился к ним в то утро на берегу бухточки с улитками.

Джулиана как раз доводила до совершенства эту часть картины, низко склонив к стене темноволосую голову и аккуратно выводя какую-то мелкую деталь кончиком пера, которое она обмакнула в черные чернила. Предположив, что девочка еще долго будет занята своим творением, Элинор решила немного отдохнуть, упражняясь в гэльском произношении, но тут в дверях детской комнаты появился Фергус. Обветренное морщинистое лицо его было почти полностью скрыто низко надвинутым на лоб голубым беретом.

– Майри говорит, что вам пора спускаться вниз, чтобы печь струан к празднику.

Элинор в ответ кивнула. Она совсем забыла, что уже спрашивала раньше у Майри, не могут ли они с Джулианой помочь ей в приготовлении традиционного кулича ко Дню святого Михаила, который должен был отмечаться на следующий день.

– Благодарю вас, Фергус. Мы скоро придем.

Девушка отложила книгу в сторону и тут заметила, что шотландец с явным интересом присматривается к фреске Джулианы.

– Прекрасная работа, не правда ли?

– Да, – ответил тот, не спуская пристального взора с Джулианы, которая повернулась к нему лицом. – Сходство и в самом деле поразительное.

Джулиана отвела взгляд в сторону и принялась убирать свои краски и кисти.

– А хозяин это видел? – осведомился Фергус.

– Пока еще нет. Я решила, что нам лучше подождать, пока Джулиана закончит, а уж потом показать ему картину.