После праздника все наши помыслы были направлены на подготовку к весенней санной экспедиции: шили упряжь, чинили сани, готовили мешки для еды, взвешивали и упаковывали продукты. Трудоёмкая эта работа отнимала почти всё время на протяжении целого месяца.
Помимо этих общих дел, каждый занимался своими личными вещами, стараясь одновременно внести те или иные изменения в общепринятое экспедиционное снаряжение. Благодаря подобным изменениям — если только они не сопряжены с радикальными переделками, — походное снаряжение постепенно совершенствуется. Если обратить внимание, как каждый участник партии воплощает в личном багаже свой идеал рационального снаряжения в начале санного сезона, а после его окончания снова встретиться с этой же партией, то нетрудно убедиться в том, что наиболее разумные идеи в основном восприняты всеми. Изменения к лучшему выдерживают проверку временем и остаются в снаряжении, изменения в худшую сторону просто отбрасываются, таким образом каждая экспедиция — через посредство литературы или из уст в уста — передаёт свой опыт последующим исследователям.
Приведу типичный пример подобных стихийных изменений, внесённых в самом начале подготовительных работ. У Абботта, Левика, Дикасона, в меньшей мере у Кемпбелла нос был весьма уязвимым местом. И вот в один прекрасный июньский день Абботт, несколько часов подряд шивший что-то в своём углу, вышел из него в шлеме с поперечной полосой спереди, ниже глаз, закрывавшей щёки и нос. Сначала он пришил эту маску к шлему с обоих концов, но, по моему предложению, с одной стороны отпорол её и снабдил пуговицей: хочешь ходи с ней, а не хочешь — можешь расстегнуть и откинуть с лица. Наносник оказался очень удобным и стал обязательной частью нашей экипировки в весеннем санном сезоне. Между тем, такое простое приспособление несомненно применялось и раньше, но мы о нём не слыхали. Это доказывает, как важно, чтобы каждая экспедиция публиковала — не обязательно в популярных изданиях — сведения о всех предметах своего снаряжения и о внесённых и них усовершенствованиях.
Санный сезон был на носу — недаром офицеры и матросы прилежно изучали литературу об Арктике и Антарктике. К сожалению, её у нас было маловато как-никак наша партия являлась вспомогательной, — но даже из немногих имевшихся книг мы ухитрились почерпнуть много ценной информации. "Антарктический справочник", например, содержал подробные выдержки из описаний путешествий Уилкса и Д'Юрвиля, чьи маршруты пролегали немного западнее нас, а также других полярников, действовавших в иных районах Антарктики. Только прочитав в порядке подготовки к санному сезону 1908 года судовые журналы Джона Биско[49] и Баллени[50], ясностью и точностью не уступающие достоинствам самих плаваний, я понял, что исследование Антарктики очень многим обязано таким фирмам, как Эндерби[51], и командам их китобойцев. Раньше я этого и не подозревал. Остаётся сожалеть, что из-за незначительных коммерческих результатов подобные предприятия прекратились[52].
В начале июля Абботт и Браунинг получили задание подготовить упряжь для людей и сани для первого нашего похода втроём. Спустя несколько дней всё было готово, и мы занялись развешиванием продуктов. Упряжь мы точно скопировали с той, что применялась в экспедиции Шеклтона 1907–1909 годов. Она представляла собой широкий нагрудный корсет из двойной парусины, сзади с петлёй, в которую вдевалась постромка из альпийской верёвки. Поскольку основная нагрузка приходилась на корсет, его поддерживали на плечах лямки из кожи и парусины, крепившиеся к пряжкам главного пояса. Заканчивалась постромка прочной петлёй, которая подсоединялась к основной санной постромке с помощью клеванта[53]. Зная, что скорее всего нам придётся всё время передвигаться по пересечённой местности, мы усилили пояс корсета и постромку запасной петлёй и тяжем из альпийской верёвки.
При определении нормы питания на время санных вылазок с мыса Адэр мы исходили в основном из данных Шеклтона, скорректированных профессором Дейвидом при походе к Южному магнитному полюсу. Вот эти нормы.
ДНЕВНОЙ РАЦИОН НА ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА В БЕРЕГОВОМ САННОМ ПОХОДЕ КЕМПБЕЛЛА
Сухари — 16 унции [476,8 г]
Пеммикан[54] — 8 унций [238,4 г]
Сыр — 1,5 унции [44,7 г]
Изюм — 1,5 унции [44,7 г]
Шоколад — 2,14 унции [63,8 г]
Сахар — 3,14 унции [93,6 г]
Молотые сухари — 1,14 унции [34 г]
Какао, чай, соль, перец — 0,7 унции [20,9 г]
ИТОГО — 34,12 унции [1 кг 16 г][55].
От рациона Южной партии при переходе через Барьер и плато наш отличался тем, что сухарей мы взяли больше, а пеммикана меньше. Оно и понятно: мы рассчитывали на то, что, передвигаясь вдоль побережья, сможем в случае необходимости добывать мясо, которое с лихвой восполнит недостаток пеммикана.
После того как рацион был установлен, не составляло особого труда подобрать из наших запасов продукты для двухнедельной рекогносцировочной поездки. Сложнее всего оказалось размельчить сухари. Попробовали разбивать их геологическими молотками в ящике, получалось хорошо, но это занятие требовало слишком много времени. Тогда мы обратились к мясорубке. Она прекрасно выдержала испытание, перемалывала кусочки сухарей не хуже, чем мясо, и с приличной скоростью. Мне часто приходилось слышать плохие отзывы об экспедиционных сухарях, они, мол, и твёрдые, и несъедобные, но я, испробовав теперь и специальные сухари для антарктических экспедиций, и сухари из неприкосновенного пайка, пришёл к выводу, что твёрдые-то они твёрдые, но на вкус вполне приятные. Впоследствии мы считали их твёрдость величайшим достоинством, но это время ещё не наступило, а в весенний сезон, о котором идёт речь, большинство из нас, наверное, предпочли бы что-нибудь помягче.
Экспедиция Скотта пользовалась для приготовления пищи приспособлением, мало чем отличавшимся от тех, что использовались в других английских экспедициях, а именно последним, улучшенным, вариантом кухни Нансена [Fig_2.gif]. Она состояла из пяти частей: поддона, на котором помещался примус; двух котлов для нагревания воды и варки пищи, причём внешний кольцом охватывал внутренний котёл; крышки из тонкого листового алюминия на оба котла, и наконец, внешнего колпака, который для большей теплоизоляции насаживали осторожно на всю верхнюю часть прибора. Всё это было сделано из алюминия. Для перевозки на санях кухня складывалась так, что одна часть входила в другую, и сверху накрывалась большой крышкой.
Во внутреннем котле помещались четыре двойные кружки, помеченные инициалами их владельцев. Каждая состояла из двух совмещавшихся частей: одна, побольше, — для похлёбки из пеммикана, другая — для какао или чая[56]. Ложки и ситечки для чая — иной утвари у нас не было — мы держали в кольцеобразном сосуде.
Покончив с этими делами, мы за несколько дней до выхода в путь снесли сани на припай и уложили на них весь груз, чтобы проверить, не забыто ли что-нибудь необходимое из снаряжения. Тут уместно рассказать, как были загружены сани.
По ширине саней крепился прямоугольный ящик из лёгкого, но прочного материала, разделённый на два неравных отсека. В один ставили кухню со всеми запасными частями, в другой — все хрупкие приборы, теодолиты[57] например, фотокамеры и т. д., а также спички и спирт для разжигания примуса.
Ящик был намертво принайтовлен к каркасу саней. В его крышке были проделаны пазы, в которые свободно вставлялось дно кухни. Кроме того, её обвязывали брезентовыми ремнями и крепили ко дну ящика. За ящиком ставился большой контейнер из зелёной парусины, заполненный мешками с продуктами. Его также крепили к каркасу саней. Далее привязывали две длинные жестяные коробки, каждая с 42 фунтами [19 кг] сухарей, то есть с двухнедельным рационом на троих. Связанные лёгкой верёвкой, они лежали вдоль саней. На коробки укладывали ещё один зелёный контейнер с инструментами и небольшие полотняные мешки с запасом личной одежды не тяжелее 10 фунтов [4,5 кг], который каждому участнику похода разрешалось нести на спине. В хвосте, закреплённые на лёгком деревянном поддоне, помещались галлонные банки с запасом керосина на весь поход.
