Насчёт хлеба он придумал удачно: магазин был как раз около станции, и они могли пойти в ту сторону, не вызывая подозрений.

Но сначала они купили мороженое и стали ждать под часами.

Ждать пришлось долго. Человек, про которого говорилось в письме, почему-то опаздывал. Давно прошли десять часов, и двенадцать минут, и пятнадцать секунд. Большая стрелка станционных часов перепрыгнула на цифру три, потом на цифру четыре.

Мимо станции проходили поезда. Из окошек смотрели люди. Тим и Таська глядели им вслед, иногда махали руками. Вагоны были зелёные, синие, красные, на них висели таблички с названиями дальних мест, куда уезжали пассажиры и откуда они приезжали. Тим из-за скорости не успевал их прочесть. Он завидовал тем, кто ехал далеко-далеко, мимо множества станций, за каждой из которых начиналась страна, такая же таинственная и загадочная, как неизведанные улицы и места здешнего посёлка. И ещё более таинственные и загадочные. Там были горы и моря, пустыни и степи, верблюды и слоны. Поезда мчались, оставляя за собой ветер, как будто в приоткрытую отдушину повеяло сквозняком из этих пространств.

Некоторые электрички останавливались у станции, из них выходили пассажиры. Они тоже приносили с собой не только запахи дальних мест, но и предметы. Один тащил перед животом деревянный ящик с землёй, из неё росла пальма – крохотная, как помидорная рассада, но самая настоящая. Таська потом уверяла, что на ней видны были даже орехи или шишечки. Кто-то пронёс корзину с петухом. Прошёл человек с кошкой на плече. Один человек нёс под мышкой другого человека, длинного и в костюме, – это был манекен. Прошёл очень смешной пассажир в соломенной шляпе, с портфелем, весь запаренный и красный; когда он снял шляпу, чтобы обмахнуться, на лысине у него оказался горячий блин[1].

Люди выходили из электричек и садились в них, приезжали и уезжали. А они всё стояли и ели мороженое.

Одну порцию. Другую. Третью.

Когда дошли до четвёртой, стало ясно, что на хлеб им уже не хватит.

День был жаркий, но четыре порции подряд было всё-таки слишком. У них даже губы начали мёрзнуть.

Вдруг они почувствовали, что кто-то сзади обнюхивает их ноги, и тут же знакомый голос за спиной произнёс:

– А я, между прочим, иду по ковру.

Это был Антон Петрович – и, конечно, с Кис Кисычем.

– Вы? – удивился Тим.

Хотя, если подумать: кого можно было ждать другого?

Но учитель вранья сделал скучное лицо и поглядел в сторону, как будто напоминая, что они совершенно незнакомы.

– А я всё иду по ковру, – повторил он.

– Мы идём, пока врём, – опомнились Тим и Таська.

– Так бы сразу, – теперь учитель вранья повернулся к ним. – Много успели съесть? – показал он на мороженое.

– Три порции, – сказала Таська.

– Разве можно столько? Давайте, я доем.

Они отдали ему свои порции с большим удовольствием.

– Дома небось сказали, что идёте за хлебом? – покосился Антон Петрович на сумку в руках Тима. – Одобряю. А деньги все потратили? Что будете врать, когда спросят, на что? Придумали уже?

– Нет, – сказал Тим. – А почему вы так опоздали?

– Я? – возмутился учитель. – Я вышел точно по крику петуха. А он всегда показывает самое правильное время. Я вчера проверял его по радио. Он был даже на двадцать минут точней.

Тим с Таськой ничего не поняли.

– А зачем нужны были приметы и пароль, если вы нас и так знаете?

– Мало ли что знаю. Когда играете в войну, вы тоже знаете, что враг – ваш приятель. Но раз договорились, надо всё делать по правилам.

– А вы уже сходили к этой Гадалке? – спросила Таська.

– Нет, обещали сходить музыканты, Фонтан с Маленьким Великаном. Вернутся, расскажут; мы договорились встретиться.

– Только знаете… – начала Таська.

Тут Тим опять толкнул её в бок – чтобы не говорила про свою глупую щекотку.

Таська промолчала.

Учитель вранья посмотрел на них удивлённо, но так ничего и не понял.

– Пока у меня к вам вот какое дело. Мне нужно сходить на разведку к вашему дому, посмотреть на эту…

– Тётю Лену, – быстро сказала Таська.

– Да, на неё. Только надо подойти осторожно, чтобы она ни о чём не догадалась и не успела убежать. Поэтому я попрошу вас, подержите немного Кис Кисыча. А то он может залаять и её спугнуть. Пойдите с ним ко мне на Первоапрельскую, дом там стоит. Найдёте в моём рюкзаке сочинения учеников нашей школы вранья. Почитайте, чтоб не терять время даром. Потом я приду, и мы обсудим, чем займёмся дальше. Задание поняли?

– Поняли, – сказала Таська. – Только знаете…

Но Тим опять толкнул её и не дал договорить.

– Ну, держите поводок, – сказал Антон Петрович. – Найдёте дорогу? Сначала налево, потом направо. Да Кис Кисыч вас сам доведёт.

Тим взял поводок, и Кис Кисыч действительно сам повёл его. Сначала налево, потом направо, всё быстрей и быстрей. Иногда Тиму казалось, что пёсик поворачивает куда-то не туда. Но ведь Кис Кисыч бежал не просто так, а по следу. Бежал уверенно, крутя своим хвостом-пропеллером, и так тянул за поводок, что Тиму приходилось немножко бежать. Таське тоже.

Они бежали какой-то уж очень запутанной дорогой. Сначала Тим совсем перестал понимать, где они, потом он стал как будто узнавать дорогу.

И вдруг оба поняли, что пёсик привёл их к забору их же собственного дома. Только с другой стороны.

Кис Кисыч уже рвался дальше, к калитке. Но тут Тим догадался схватить пёсика и поднять на руки. Кис Кисыч сразу успокоился – как будто у него выключили мотор.

Сделано это было как раз вовремя: из-за забора послышались голоса. Кто-то разговаривал возле погреба. За разросшимися кустами людей не было видно, но голоса были знакомые.

– Ну, постой минуту. Ты как будто опять хочешь от меня убежать. Чего уж теперь? Всё равно я тебя нашёл.

– Зачем ты даже сюда за мной погнался? Ты же сам знаешь, в этом нет никакого смысла… Нет, нет, пожалуйста, не вздумай меня ещё трогать.

– Можешь мне сказать одну вещь, только совершенно честно?

– Ну?

– Ты действительно меня терпеть не можешь?

– Не выношу.

– Совершенно?

– Совершенно.

– Ты уверена?

– Да.

– Тогда всё в порядке. Это значит, на самом деле ты меня очень-очень любишь.

– Шут гороховый! Ни слова не можешь сказать всерьёз.

– Наоборот, всё очень серьёзно. Только вот узнаю способ вылечить тебя или расколдовать, сама заговоришь по-другому. Мне ведь от тебя ничего не надо. Я для тебя стараюсь, чтоб ты пришла, так сказать, в себя. А я уж потерплю. Я, чтобы тебя спасти, готов многое вынести. Даже самое противное. Не забывай, я ведь тебя с детства знаю. Лет с семи, а?

– Ты и тогда был шутом, и остался шутом. Ни слова не понимаю. Выдумал какие-то глупые фантазии, какое-то враньё. Воображаешь себя кем-то. Писателем, что ли? Вот ничего из тебя и не получилось. И не получится.

– Почему ж ничего? Учитель вранья уже получился. Думаешь, это было просто? А вот погоди, доведу до конца одну историю… может, когда-нибудь ты её даже прочтёшь. Только бы пасты в ручке хватило. Пока ещё до конца не знаю, как всё может сложиться, но кое-что уже становится ясней… Кстати, учти, дети всё про тебя знают.

– Какие дети?

– Тим с Таськой.

– Ты и до них добрался? И что они знают?

– Всё. Может, даже больше, чем ты сама.

– Так это ты их научил?

– Чему?

– Щекотать меня?

– Щекотать? – Учитель расхохотался. – Нет, наверно, они сами. Я бы остерегался без подготовки. И как, не помогло?