Проходили недели и месяцы, но сигнала все не было.

И Виктор начал действовать самостоятельно.

Сразу прибавилось работы у шефа луцкого гестапо доктора Фишера. До сих пор ему приходилось выискивать только тех, кто распространяет в городе большевистские листовки. Теперь же его следователи одно за другим заводили все новые и новые дела о саботаже, диверсиях в железнодорожном депо и на электростанции, о выведенных из строя армейских грузовиках и даже об убийствах солдат и офицеров вермахта на улицах Луцка.

Объединение групп Измайлова и Савельевой означало создание в городе сильной, разветвленной, хорошо отлаженной подпольной организации. Отношения между Виктором и Пашей с самого начала были основаны на том безотчетном, но в то же время сознательном доверии, без которого немыслимо работать в тяжелых условиях оккупации. Быть может, этому способствовала та ниточка дружелюбия и взаимного расположения, которая завязалась между ними еще на Киверецком шоссе. В деловом же отношении они как нельзя удачно дополняли друг друга.

Измайлов, безусловно, был первым, когда речь шла о замысле и разработке операции, безразлично, разведывательного или диверсионного характера, но зато Паша лучше его не то чтобы знала, а чувствовала людей. Иногда она даже не могла самой себе выразить, почему надо отдать предпочтение тому, а не другому члену организации, но тем не менее выбор ее в конечном счете всегда оказывался безупречным.

Единственное, чего никак не мог одобрить Измайлов, так это того, что Паша принимала личное участие в боевых операциях. Но запретить этого он ей не мог – Паша твердо стояла на том, что она обязана, просто обязана как комсомолка не только руководить, но собственноручно уничтожать фашистских оккупантов. И Виктор Измайлов ни за что не признался бы самому себе, что он не одобряет эти ее действия не только из-за соображений целесообразности, но и тревожась за ее жизнь.

Ни он, ни она никогда не говорили об этом, но оба чувствовали, что отношения между ними как-то незаметно перерастают рамки взаимной симпатии. Оба боялись этого невысказанного, но растущего чувства, боялись, что, оно может помешать их работе.

Главными боевиками группы стали Николай Петров-Громов и Михаил Неизвестный, оба владевшие немецким языком. Худощавый, нервный, резкий в движениях и манерах Николай Громов был поразительно смелый человек и к тому же меткий стрелок. Он специализировался на истреблении фашистских офицеров.

Громов уничтожал гитлеровцев не подряд, а с большим выбором. Обычно он, переодетый в немецкую форму или в хорошем штатском костюме, часа два гулял под руку с Пашей по центральным улицам города и скверам, приглядываясь к встречным гитлеровцам, пока наконец не останавливал свой выбор на каком-нибудь крупном чине СС или видном чиновнике. Потом он прощался с Пашей и шел следом за офицером. Иногда охота длилась несколько часов, иногда несколько минут. Но в любом случае кончалась одинаково: негромким пистолетным выстрелом и очередным рапортом дежурного сотрудника гестапо своему шефу доктору Фишеру, что неизвестный террорист скрылся.

Однажды, прогуливаясь по Герингаллее, он вдруг резко остановился, словно споткнулся обо что-то, и больно сжал Пашин локоть:

– Что с тобой, Коля?

– Тихо, – даже не сказал, а прошипел Громов.

Паша подняла к нему лицо, и ей показалось, что она никогда раньше не видела человека, с которым шла сейчас рука об руку. Через несколько секунд Громов взял себя в руки, уже спокойно сказал:

– Видишь того капитана, высокий, худой, стоит к нам боком?

Паша повернула голову: возле раскидистой липы, шумевшей под осенним ветром пожелтевшей листвой, стояли и весело болтали три немецких офицера: два обер-лейтенанта и капитан, на которого обратил ее внимание Громов.

– Так вот, – тихо продолжал Громов, – если бы ты спросила меня когда-нибудь, есть ли у тебя, Коля, мечта, я бы ответил честно: год, как мечтаю встретить этого гада… Знаешь, кто он? Людвиг Хорнер, комендант концлагеря, где я сидел. Из зверей зверь… Что он делал с нами, лучше твоим ушам не слышать и не дай бог когда-нибудь увидеть…

Все так же под руку Паша и Николай прошли мимо трех офицеров. На какое-то мгновение взгляд Хорнера скользнул по лицу Громова, но даже не остановился на нем. Конечно, он не мог узнать в этом благополучном коммерсанте истерзанного, окровавленного пленного советского командира, каким видел Николая, тогда еще Петрова, годом раньше… Не узнал. И подписал себе тем самым смертный приговор.

Закончив разговор, офицеры распрощались. Один пошел своей дорогой, а Хорнер со вторым обер-лейтенантом завернул в ближайший ресторан. И обратно уже живым не вышел. Николай Громов несколькими выстрелами из «вальтера» убил обоих гитлеровцев через раскрытое окно.

Совсем другим человеком был Михаил Неизвестный. Невысокого роста, с широкими плечами, чернявый и черноглазый, по его собственным словам, не то цыган, не то одессит, поскольку родителей своих никогда не знал и воспитывался в детдоме. Во всяком случае, он умел отлично, так, что все заходились в хохоте, рассказывать одесские анекдоты и так же превосходно петь под гитару жестокие цыганские романсы. Еще он был великим мастером на всякие фокусы и веселые розыгрыши.

Как и Громову, Неизвестному, по-видимому, было неведомо чувство страха, правда, его метод уничтожения был иным – он в отличие от Николая предпочитал холодное оружие, а именно: самораскрывающийся французский пружинный нож, найденный в кармане убитого им же немецкого летчика (видимо, сувенир из оккупированного Парижа).

…Прошло еще несколько месяцев. И вот однажды, уже глубокой осенью, в дверь домика, где жил Измайлов, постучали. Дверь открыл Виктор.

На пороге стоял невысокий мужчина средних лет, одетый бедно, но аккуратно, внешности совершенно непримечательной. В руке он держал маленький фибровый чемоданчик, с какими обычно ходят уличные мастеровые.

Человек поздоровался, вежливо приподняв свободной рукой картузик, и спросил:

– Чинить-паять не требуется ли чего?

Во рту Измайлова пересохло.

– Вы можете починить примус?

– Отчего ж не могу? – весело ответил человек. – Если только горелка цела, а то нет у меня горелок, товар дефицитный.

– А мне и не нужна горелка, – так же весело сказал Виктор, пропуская человека в дверь, – у него дно прохудилось.

Это был пароль.

Появлению в доме Измайлова безымянного лудильщика предшествовали кое-какие события, имеющие непосредственное отношение к этому рассказу.

Густой августовской ночью 1942 года с одного подмосковного аэродрома тяжело поднялись в темное прифронтовое небо транспортные самолеты. Четыре часа лёта – и от их бортов отделились и приземлились в глубоком тылу врага несколько десятков парашютистов – ядро особого чекистского партизанского отряда «Победители» под командованием Дмитрия Николаевича Медведева.

После долгого и тяжелого, с боями похода отряд обосновался в Цуманских лесах между городами Ровно и Луцком. Его первоочередной целью было Ровно, избранное гитлеровцами в качестве «столицы» оккупированной Украины. Здесь находилась резиденция одного из ближайших подручных Гитлера рейхскомиссара Украины и гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха, здесь же расположились штаб начальника тыла германской армии генерала авиации Китцингера, штаб высшего СС и полицейфюрера Украины обергруппенфюрера СС и генерала полиции Прицмана, штаб главного интендантства, хозяйственный штаб группы армий «Юг», штаб командующего особыми Восточными войсками генерала Ильгена, главный немецкий суд и множество прочих, менее важных военных и административных учреждений.

Разведчики отряда собирали в Ровно и окрестностях ценнейшую информацию о военных планах немцев, уничтожали, порой среди белого дня, высокопоставленных гитлеровских генералов и чиновников. Среди этих разведчиков был и обер-лейтенант вермахта Пауль Вильгельм Зиберт – легендарный Николай Кузнецов.