ЕДА

(1992)

Обратите внимание – люди перестали красиво есть.

Они, как правило, не знают, что это такое. Они в течение многих лет настолько заняты поисками собственно еды, что уже не стоит вопрос о том, что это за еда, как она приготовлена, как подана – в кастрюльке и на кухне или с салфеткой и в столовой.

Эстетика и форма, а в результате и содержание потеряли свой смысл.

Важно – не быть голодным… (I, 45)

(2005)

Надо признаться сразу – поесть я люблю. Как всякий русский, который не может обойтись без доброго застолья так же, как и без быстрой езды. Однако трудно сказать в двух словах почему…

Конечно, наша трапеза не лишена гурманства. Что может сравниться с удовольствием перекатывать во рту нежнейшую сёмужку или вдыхать аромат молодого картофеля, густо сдобренного петрушкой и зеленым луком.

Но все же главное в русской трапезе – это радость собрать за столом, вкруг себя «чад и домочадцев», родичей и друзей и просто гостей, пусть даже и незваных – тех, кого послал Господь отобедать под твоим кровом.

Наш застольный разговор беспорядочен и шумен, и чреват подчас нешуточным спором. Заграничные визитеры видят в этом небрежение к еде. У них, быть может, и да. Но у нас – отнюдь. Потому что в глубинных недрах нашей культуры более чем где бы то ни было еще сохранился изначальный смысл трапезного обряда, не имеющий ничего общего с чопорным «застольным этикетом».

У нас обед, как и тысячелетия назад, сплочает души, близит сердца, единит нашу жизнь.

Замечательно сказал когда-то Чехов: «Люди обедают, только обедают, а между тем строятся их жизни и разрушаются их судьбы». Как точно и тонко. Вся чеховская драматургия в этих словах. Вся ее потаенная глубина и изысканность. (XV, 17)

ЕЛЬЦИН

(1991)

Интервьюер: Что Вы думаете о Ельцине и его команде?

Мое отношение к Борису Николаевичу Ельцину складывалось по-разному, причем не в силу того, выигрывал он или проигрывал…

Во-первых, во всех своих поступках – он мужик, что очень важно. Я чувствовал, как в моменты опасности адреналин у него срабатывал отнюдь не в сторону быстрого свертывания своих идей и тихого ухода в сторону.

Во-вторых, он хорош собой, что немаловажно для политика такого ранга, и красив в своих поступках, которые вызывают огромное уважение. (I, 38)

(1994)

Я Борису Николаевичу Ельцину, когда мы с ним встречались по поводу Фонда культуры, сказал:

«Борис Николаевич! Я – не кузнечик. Я не прыгаю с одной стороны дороги на другую. Я хотел бы Вам сказать, что не любить большевиков – это еще не значит любить Россию. Вы собираете вокруг себя людей по принципу: ты их не любишь – иди сюда. Но когда кончится время «не любить», может выясниться, что не любили-то вы все вместе одно и то же, а вот любите вы совсем разные вещи. И тогда неизвестно – чем же эта всеобщая нелюбовь закончится, ибо в России объединяться по принципу «нелюбви» – это самый пагубный путь для страны».

Только хаос может родиться из всеобщей «нелюбви». (XI, 1)

(1996)

Сегодня я буду поддерживать Ельцина. И только.

Это его крест. Ему нет альтернативы. Ни один государь в России не отдавал страну тем, кто громче кричит. Ельцин обязан готовить себе замену. Он многое сделал, но не могу сказать – хорошо. Да, ему разрушать интереснее, чем строить. Но сейчас мне кажется, он начинает многое понимать, на своих же ошибках учится.

Я убежден, что он не может уходить со своего места, пока не завершит того, что начал. Иначе все рухнет и развернется обратной кровавой стороной…

Это его крест.

Значит, нужно помочь ему донести его до конца… (I, 66)

(2001)

Про Ельцина можно говорить разное, но очень многие ошибки можно ему простить за одно лишь последнее выступление в новогоднюю ночь.

Потому что как раз этот поступок Ельцина и был реальной тенденцией к преемственности власти. Он не позволил подкинуть страну на «орла-решку» – кто поймает.

Это принципиально важно. (I, 83)

(2005)

Интервьюер: Коржаков заявлял, что Ельцин в 1996-м стал президентом благодаря Вам, после того как Вы проехали по двадцати шести регионам страны с агитацией.

Наверное, это правда!

Не помню процентов и рейтингов, но мы действительно много сделали для того, чтобы тогда победил Ельцин. Несмотря на то, что у меня сложное отношение к нему.

Как и у него ко мне, я знаю…

Но в тот момент, я думаю, это было единственным приемлемым выходом. Если б не выбрали Ельцина, было бы хуже.

Вот Вы говорите, что у него было к Вам сложное отношение. А чем Вы ему не нравились?

Он был недоволен моей дружбой с Руцким.

Да… Тогда, как бы это было ни тяжело и, в общем, боязно – я все-таки публично не отрекся от Саши Руцкого.

А если б я поступил иначе, если б отрекся?

Я не знаю, как бы мне пришлось это самому себе объяснять. Если б я поступил иначе, мне было б намного трудней…

Вы Ельцину сказали, что если бы в октябре 1993-го были в Москве, то обязательно были бы с Руцким в Белом доме.

Да.

И тем не менее через несколько месяцев после этого заявления Вам дали Госпремию.

В общем-то, это в определенном смысле характеризовало Ельцина.

Не знаю, была ли это его инициатива – дать нам Госпремию. Но то, что он не отложил нашу картину в сторону в связи с нашими отношениями, характеризует его как человека, который умеет подниматься над собственными обидами. (II, 49)

(2010)

Интервьюер: Ельцин для Вас был, я так понимаю, чужим…

Скорее я был Ельцину чужим…

Мы в разных весовых категориях были, чтобы его можно было назвать «чужим». Я видел его всего три раза в жизни. Чужим был я, это было подогрето его окружением, меня называли руцкистом и так далее… (I, 147)

ЕСЛИ БЫ…

(2010)

Не люблю сослагательное наклонение. Стараюсь не оглядываться назад, прокручивая разные сценарии событий: «Вот если бы тогда иначе сложились обстоятельства, или я бы поступил по-другому, или пришел бы другой человек…»

На все воля Божья.

Правда, я часто повторяю: «Если Господь управит». Но эти слова направлены не в прошлое, а в будущее – как попытка смирения. Могу повторить гениальные слова Юза Алешковского: «Свобода – это абсолютное доверие Богу». (XV, 46a)

Ё…

(2010)

Ненормативная лексика – это тоже русский язык. Но бывает, что такие слова – просто грязный, вонючий сор. А бывает, как у нас в финале «Цитадели», когда русская старуха, которую играет Инна Чурикова, говорит полоумному немцу (она его приютила и теперь готова быть расстрелянной вместе с ним): «Ну, ё… твою мать! Я же тебе говорила! Зачем палкой, б…, вышел махать!»

Обращения в Минкульт с требованием запретить любое нецензурное слово на экране, на мой взгляд, бессмысленны. Проблема не в словах, а в уместности их употребления. Допустим, в сцене боя мат – самое яркое и полное выражение человеческих чувств. (XV, 46a)

ЖЕНЩИНЫ (1992)

Все мои картины, так или иначе – это извинение перед женщинами.

Потому что единственное существо на свете, которое имеет как бы прямую связь с Богом, – это женщина. Вне зависимости от того, что она по сути своей от дьявола. Все крайние поступки – доброты и жестокости, любви и ненависти, хитрости и самоотречения – это женщина. Я бы сказал, что через женщину Бог соединяется или разделяется с дьяволом…