О сопротивлении не могло быть и речи. Единственно, что удавалось, так это, прикрываясь от ударов сапог, дубинок и прикладов, кричать: «Азербайджан!», «Азербайджан!».
Были ли в ту ночь жертвы? По официальным данным таковых не было. Что касается меня, — продолжает Ровшан Мустафа, — то я видел окровавленных людей, потерявших сознание женщину и двух стариков; Нам удалось поднять и унести их с собой. Спецвойска, заставляя людей бежать по живому коридору в сторону морвокзала, наносили удары и умудрялись при этом еще и шутитъ между собой. Впереди дорогу преграждали боевые машины, на которых стояли солдаты с направленными на нас автоматами. Мы остановились, окруженные со всех сторон. Плакали дети, искали друг друга, выкрикивая имена друзей, женщины перевязывали пострадавших… Уверен, что можно было избежать трагедии, но демократия у нас была гостьей. Хозяином дома — дубинка».
Когда гость из Запорожья, народный депутат СССР Виталий Челышев в беседе с членом правления НФА Исой Гамбаровым заметил, что азербайджанский Народный фронт переживает свою романтическую пору (за ней — этап кризиса и практических дел), Гамбаров ему ответил:
«Нет, с миром грез мы расстались 5 декабря 1988 года. Романтический этап завершился в ту ночь».
Через год противостояние власти и народа в Баку проявилось с еще большим ожесточением и отчаянием. Теперь на подмогу Везирову в столицу Азербайджана прибыли члены Политбюро Гиренко и Примаков, высшие чины КГБ и МВД СССР. Министр обороны Язов, лично руководивший операцией, получил за нее маршальский жезл. Очевидцы рассказывают, что 20 января 1990 года тогдашний глава МВД Вадим Бакатин собрал руководство МВД республики и, демонстрируя свой демократизм, перед началом совещания обошел строй блюстителей порядка, здороваясь с каждым за руку. Всего один полковник отказался подать руку палачу. «Вы не боитесь суда истории?» — задал он своему министру вопрос. «Мне плевать на историю, — раздраженно ответил Бакатин, — важно доложить руководству страны об исполнении приказа».
К началу январских волнений 1990 года Армения уже откровенно правила Нагорно-Карабахской автономной областью: 1 декабря 1989 года Верховный Совет Армении принял решение об одностороннем присоединении этой области, поправ права суверенного Азербайджана. За 42 дня все предприятия НКАО были включены в состав армянских министерств и ведомств, все райкомы партии уже вошли в состав Компартии
Армении. Последняя же предпочла сотрудничество с Дашнакцутюн дружбе с единоуставной Компартией Азербайджана. Все азербайджанские флаги, гербы, надписи, бланки и тексты уничтожались. На территории НКАО поднят флаг и герб Армении. Появилась и еще одна медаль «Арцах», посвященная присоединению НКАО к Армении.
Все эти идеологические акции, подготовленные еще при Вольском, сопровождались в начале января 1990 года актами военного террора. Был взорван водопровод, подающий воду в Шушу, взорван мост, ведущий в азербайджанское село Ходжалы, а 7 января взорвана железнодорожная колея там же. Продолжались опустошительные атаки на азербайджанские села уже за пределами НКАО — в Кубатлинском и Лачинском районах, нападения на автобусы с пассажирами-азербайджанцами. Из Армении в НКАО вместе со строительными грузами направлялись ракеты «земля-земля», взрывчатка и автоматы.
В Баку 8 января 1990 года заседал партийно-хозяйственный актив республики, на котором с резкой критикой центра и лично Везирова выступил секретарь ЦК КПА Гасан Гасанов. Его выступление, записанное на диктофон, появилось в газете Народного фронта «Азадлыг» («Свобода»). Гасанов весьма откровенно перед присутствовавшим московским начальством во главе с партайгеноссе Андреем Гиренко проанализировал чувства «национального одиночества и национальной отчужденности» своего народа. Его тезисы и отмечали как раз противостояние власти и народа:
«Недоверие и к центру, и к нам со стороны народа переплелось в единое целое. В любом из нас, должностном лице, видят человека, предпочитающего угодничество перед центром авторитету перед народом. В нас, должностных лицах, видят людей, предпочитающих закрепление на занимаемых должностях, защите интересов народа. Нас называют, в полном смысле этого слова, манкуртами».
С болью в сердце, самокритично Гасан Гасанов назвал политику перестроечных азербайджанских властей во главе с Везировым «пораженческой, надуманномиротворческой и успокоительной, политикой уступок, политикой волюнтаристических измышлений, необоснованного соглашательства, филантропического, одностороннего примиренчества». К стабильности этот набор методов привести не мог. «Как говорят у нас в народе, — заключил Гасанов, — мы можем заткнуть рот, мы можем заткнуть уши, мы можем закрыть глаза на действительность, но в состоянии ли мы запретить народу Азербайджана мыслить и думать о неделимости своей Родины?».
Высмеивал тогдашний секретарь ЦК и введение в НКАО особой формы управления во главе с Вольским, доказывая тем самым, что республиканские власти, к коим принадлежал и сам Гасанов, Азербайджаном не управляли. Отношение к этому Совмина, возглавляемого тогда Аязом Муталибовым, оратор назвал «безучастным».
«Я до сих пор не знаю, — восклицал Гасанов, — кто всё же инициатор введения в НКАО особой формы управления и создания Комитета с подчинением центру? Кто рекомендовал в состав Комитета лиц с ярко выраженной и нескрываемой позицией бороться за вывод НКАО из состава Азербайджана? Чей это вариант — вывести НКАО из Азербайджана, но в порядке компромисса передать не Армении, а центру или любой другой республике? Этот смехотворный компромисс создал у мировой общественности мнение, якобы этот наивный азербайджанский народ, в принципе, не против уступить НКАО, но с условием: только бы не Армении, а любому другому».
Казалось, что устами секретаря ЦК Компартии Азербайджана глаголет один из лидеров НФА, предположим, кандидат исторических наук Этибар Мамедов, который два месяца назад, получив слово на сессии Верховного Совета республики, доказывал, что Комитет Аркадия Вольского довел взаимоотношения между Арменией и Азербайджаном от состояния небольшой трещины до полного разрыва; состояние некоторой ущемленности прав азербайджанцев в НКАО дошло до полной их дискриминации.
Но Этибар Мамедов обвинял в этом «комсомольца» Везирова, чью фамилию на митингах в Баку произносили уже с иным окончанием — Везирян. Гасанов же утверждал, что особая форма управления НКАО была введена «против моей воли и без обсуждения на Бюро ЦК».
Свою вину секретарь ЦК Гасан Гасанов в той знаменитой речи подчеркивал неоднократно («как члена Бюро ЦК»), фамилию же Везирова не назвал ни разу. Оправдывал он и забастовочную волну, прокатившуюся по Азербайджану:
«Народ проводит забастовку в знак протеста против беспрецедентных территориальных притязаний Армении на нашу Родину, и вместо справедливого решения вопроса нам насильно внушают, что это экономическая блокада Армении. Спросите у наших людей — какую они цель преследуют, проводя забастовку? Посмотрите на них — кто эти люди? Это во многом люди, доходы которых на душу члена семьи ниже черты бедности. На наши призывы приступить к работе они отвечают, что предпочитают уморить голодом себя, детей, нежели потерять честь и достоинство и уступить родную землю».
Нет, не даром газета «Азадлыг» (через десять дней она будет запрещена, хотя Гасан Гасанов пересядет из кресла секретаря ЦК в кресло председателя Совета Министров республики) опубликовала это выступление, записанное на диктофон анонимным участником партхозактива.
Ключевое же слово на активе — суверенитет — произнесено не было, оно застревало в горле у руководителей. Смелости Гасанову хватило на то, чтобы Москва предоставила, наконец, республике право использовать создаваемый ее жителями национальный доход полностью, распоряжаться своими нефтью и хлопком и депортировать из НКАО незаконно проживающих там боевиков, называемых в народе «бородачами» и являющихся главными зачинщиками продолжающейся напряженности. Именно это сочетание употребил секретарь ЦК — «продолжающейся напряженности», хотя вернее и точнее было бы заменить его одним словом — «война». Трагедия боль изводят людские души: погромы, налеты, убийства, свист пуль, разрывы снарядов.
