Когда не спишь и при этом дрожишь от страха, ночь кажется бесконечно длинной. Поразмыслив, она решила, что Ахилл сюда больше не сунется. Да ему и незачем – это она знает из проверенного источника. Диодот? Он труслив. Нет, в плане покушений на девичью честь ей больше ничто не угрожает. А вот убийцу могут подослать. Но если не спать, она услышит и успеет отреагировать.

Нет, убийцу подсылать не станут. Птолемею пока не нужны дополнительные сложности. А в народе может возникнуть недовольство. Нет, она не заблуждалась насчет собственной популярности: особой любви к ней народ не испытывает. Как, впрочем, и к ее хилому недоумку-братцу. Но насильственная смерть одного из двоих соправителей на данный момент чревата бунтом. Так что бояться ей, наверное, все-таки нечего.

Но разум говорил одно, а глупое тело продолжало трястись от страха.

Под утро измученная девушка все же забылась тяжелым, лихорадочным сном.

Второй такой ночи ей не выдержать. Не хватало еще сойти с ума от страха. Спать она будет при горящем светильнике. В конце концов, она царица – может позволить себе подобную прихоть. И пускай жирный евнух подавится от жадности – она имеет право жечь столько масла, сколько считает нужным.

Пламя масляной лампы не освещало почти ничего, выхватывая из темноты только небольшой круг, но девушке было намного спокойнее.

Но спала она чутко. И когда легкая занавесь, закрывающая вход в ее комнату, колыхнулась, пропуска внутрь худощавую фигурку, девушка проснулась и быстро приподнялась на лежанке.

Брат. Единокровный. Противный мальчишка, готовый лизать пятки жирному евнуху и относящийся свысока ко всем остальным.

– Чего тебе здесь нужно?

Мальчик остановился, а потом сделал несколько шагов вперед.

– Что тебе нужно здесь?!

Брат облизнул губы. На лбу его сиял громадный багровый прыщ, а глаза странно блестели.

Клеопатра вскочила, готовая дать отпор.

– Анубис тебя забери, что ты делаешь в моей комнате?!

– Я твой муж. И пришел тебе об этом напомнить.

– Я не забывала.

Она все еще не могла понять, зачем «милый братец» заявился к ней в покои среди ночи. Вернее – не могла поверить.

– А жена должна быть женой!

Он резко выбросил вперед руку и, наверное, от такой оплеухи девушка упала бы – если бы не была готова к такому повороту событий.

Она схватила руку единокровного брата и без особого труда вывернула: ее брат и соправитель был не по возрасту хил.

Тринадцатилетний, он выглядел едва на одиннадцать. Противный прыщавый мальчишка, возомнивший о себе боги знают что.

– Мы с тобой – брат и сестра, – Клеопатра постаралась говорить спокойно, при этом не забывая выворачивать руку братцу. – Родные брат и сестра.

– Только по отцу, – мальчишка шипел от боли, но все-таки пытался вырваться. – Ты – дочь грязной греческой шлюшки, кото…

От пощечины голова подростка мотнулась назад.

– Не. Смей. Никогда. Ничего. Говорить. О. Моей. Матери. Понял? Ты меня понял, сопляк?

Мальчик молчал, упрямо закусив губу.

Девушка вывернула ему руку сильнее.

– Ты понял, сопляк?

Мальчишка кивнул.

– Скажи вслух.

– Понял… Отпусти…

Больно ему, видите ли. А еще к женщинам лезет, воображая себя взрослым мужчиной.

Девушка выпустила руку брата.

С минуту они молчали.

Клеопатра просто ждала, что братец уйдет.

А он, переминаясь с ноги на ногу, чего-то ждал.

– Но мы ведь с тобой муж и жена, – выдавил он из себя наконец. – Ты когда выходила за меня замуж, не могла не понимать, что…

– Нас с тобой поженили, чтобы сделать соправителями, – резко ответила она. – И ты прекрасно понимал, что если я откажусь – твоей женой и царицей станет Арсиноя, а если откажешься ты – вместо тебя на трон сядет наш младший брат. Это – просто такая традиция.

– Это – не традиция, – упрямо поджав губы, проговорил подросток. – Мой отец и моя мать – родные брат и сестра. И до этого наши предки часто женились на родных и двоюродных сестрах. Ты должна это знать!

Вот поэтому на тебя без слез и не взглянешь, миленький. Именно поэтому. Уж она-то насмотрелась еще в детстве на «дворцовых» кошек – их при дворе тоже зачастую скрещивали друг с другом, стремясь поддержать и чистоту породы, и «королевские крови». Котята – мелкие, с разными по размеру глазами, подслеповатые, а то и умирающие от голода – просто потому, что оказывались не в состоянии усвоить съеденную пищу…

Правда, Птолемей Дионис еще легко отделался – только мелкий рост, да кривые ноги, да редкие волосы, да прыщи – не только на лице, но и на руках, на плечах… Фу!

Вот поэтому династия и выродилась – благодаря этим бесконечным женитьбам на родных сестрах. Выродилась бы, если бы периодически цари не заводили детей от наложниц, не вливали струю свежей крови. Да еще и царицы иногда рожали детей вовсе не от своих законных супругов. Но, к сожалению, не в случае ее братьев: фамильные птолемеевские носы – лучшее тому доказательство. И у нее такой же – девушке, конечно, лучше бы иметь нос поизящнее. Но как говорила нянька – «какое тебе лицо дали боги, таким и придется пользоваться». Арсиное с лицом повезло меньше, поэтому сестрица и бесится. Впрочем, она еще подросток, может, лицо и выправится. Сама Клеопатра всего пару лет назад, в таком же возрасте, пожалуй, выглядела похуже.

– Послушай… – они произнесли это хором и уставились друг на друга.

– Ты вышла за меня замуж, чтобы иметь возможность править, – зло сказал Птолемей Дионис.

Клеопатра удивилась.

– Да. И ты с самого начала знал об этом. Предполагалось, что мы – союзники.

– Я не знаю, что ты предполагала. Возможно то, что, став царицей, ты сможешь за моей спиной случаться направо и налево!

От возмущения она даже задохнулась.

Случаться! Более грубое слово было трудно даже придумать! Случаться…

Внезапно она поняла, что является причиной такого поведения брата. Вернее, кто!

Вспомнилась встреча в темном дворцовом переходе, потные руки Ахилла-египтянина, сжимающие ее зад – потом еще синяки остались! Горячий шепот и странное чувство внизу живота. И – страх. Она оттолкнула военачальника, он отомстил. Все просто. Она могла бы догадаться и раньше. Нет, не оттолкнула – она оскорбила его, наверное, очень жестоко, как только женщина может оскорбить мужчину…

О том, что Ахилл после их «столкновения» утратил мужскую силу и винил в этом ее, Клеопатра даже не догадывалась.

– Это Ахилл? – напрямую спросила девушка. – Ахилл внушил тебе… эту мысль?

– Ахилл? – подросток хрипло расхохотался; потом его смех перешел в кашель – с ним частенько такое случалось. Наверное, тоже последствия брака между родными братом и сестрой.

– Да, Ахилл как-то поведал – под большим секретом, естественно! – насколько наша возлюбленная сестра и супруга горяча в постели…

На этот раз она вложила в удар всю свою ненависть. К мерзкому Ахиллу – жаль, что она тогда выбила ему только один зуб. К не менее мерзкому «брату и супругу». К жирному Пофинию, который тоже был не прочь ее полапать, но испугался после первой же попытки.

Конечно, можно рассказать Птолемею, где его приятель лишился зуба. Но – зачем? Он все равно не слушает. И не слышит.

– Убирайся вон, гаденыш. И если ты еще раз хотя бы просто подойдешь ко мне вне официальной церемонии… пеняй на себя!

Птолемей Дионис уже давно ушел. Дверь давно была заперта и даже подперта изнутри тяжелым сундуком. А юная царица, съежившись в углу, беззвучно рыдала, размазывая по щекам слезы.

За что? Боги, за что?! И ведь, наверное, братец Птолемей Дионис не единственный, кто считает ее шлюхой! Мерзавец Ахилл!

Почему так больно?! Разве мнение брата для нее что-то значит? Или, может быть, мнение придворных? Нет. Она не уважает этих людей, значит, ей должно быть все равно. Но почему ей не безразлично?!

– Мама! – прорыдала она. – Мамочка! Почему ты не забрала меня с собой?

Но обращаться к маме выходило плохо: Клеопатра совсем не помнила ее.