Да… немудрено сойти с ума от горя по такому жениху, как Джей де Ридо.

– Как тебе не стыдно лгать Его Величеству? – обрушилась на сына непробиваемая леди Элис. – Какое еще обручение! Фантазии, девчоночьи бредни! Бет просто наслушалась чувствительных баллад – вот и вообразила себе неземную любовь.

Джеральд на мгновение прикрыл глаза. Пресвятая Дева, Матерь Божия, взмолился он, дай мне сил… дай мне сил не удавить это злобное создание!

Берт твердо взглянул на мать.

– Бет и Джей обручились, – отчеканил он. – И я был свидетелем обручения.

– Ты мог быть свидетелем чего угодно! – Джон де Бофорт наконец-то обрел голос. – Это совершенно безразлично. Подумаешь – всего-то навсего младший сын! Мы никогда бы не выдали Бет за жалкого безземельного дворянина.

Берт побледнел.

– Безземельного? – переспросил Джеральд и улыбнулся – широко и мстительно. – Ни в коем случае. Останься де Ридо жив, и с этой войны он вернулся бы графом.

Вот это леди Элис проняло! Она аж позеленела от мысли, что мерзавка смерть ухитрилась-таки отбить у Бет, как оказалось, очень даже выгодного жениха – а другого такого не скоро и сыщешь… впрочем, если постараться…

Будь проклята леди Элис со своим супругом! Навряд ли Бет перепало хоть что-нибудь, кроме коротких тайных свиданий… а потом долгого ожидания и надежды… надежды, которая никогда не сбудется, потому что Джей мертв, мертв окончательно, бесповоротно, потому что чуда не случилось, и Джей покинул ее, как самого Джеральда покинула Дженни – навсегда…

При мысли о Дженни стеснилось в груди. Джеральд сжал челюсти до желваков на скулах, чтобы удержать слезы: как всегда, стоило ему только вспомнить Дженни, и он вновь увидел ее будто воочию – не такую, какой она была в смертный час, а ту Дженни, какой она была в самый первый их день, робкую, удивительно хрупкую, увидел ее голубые глаза, бледное лицо, ее тонкие руки, с которых еще не сошли мозоли от постоянной работы – и не такие руки можно изуродовать, если каждый день запаривать корм для кур, разносить тяжеленные подносы и мыть полы со щелоком…

Джеральд опустил голову.

Спасибо тебе, любимая. Где бы ты ни была – спасибо тебе.

Король обернулся к двери, где все еще маячил незадачливый Фаркуэр, поскольку бедолагу просто-напросто позабыли отпустить.

– Воды! – приказал Джеральд. – Ведро… нет, бадью, и потяжелее.

– Но, Ваше Величество! – дерзнул возразите Фаркуэр. – Леди Бет уже пытались отливать холодной водой – не помогло.

– Не холодной, Фаркуэр, – бросил король. – Горячей. Так, чтоб только терпеть можно. Со щелоком. Живо!

Королем Джеральд был без году неделя – зато войсками командовал не раз. Каким тоном надо отдавать приказы, чтобы они исполнялись без раздумья и промедлений, он знал преотлично. Фаркуэр исчез быстрей, чем леди Элис успела рот открыть от изумления – и вернулся, сгибаясь под тяжестью бадьи, куда раньше, чем упомянутая леди начала требовать объяснений. Джеральд давать их не собирался. Он подошел к бездвижно замершей Бет, сорвал с нее траурное покрывало, окунул его в бадью, выжал и вложил девушке в руки – а потом тяжелая королевская ладонь пригнула леди Бет к полу и толкнула ее руки, раз и другой…

Так же безотчетно, как губы Бет смыкались вокруг ложки с целебным питьем, ее руки продолжили движение – еще раз, и еще…

Джеральд перевел дыхание.

– Вы умница, Роберт, – мягко сказал он молодому Бофорту, – но вот на этот раз вы все сделали неправильно. Это не ваша вина – вы прежде ни с чем подобным не сталкивались. Вы ведь ее поили успокоительными снадобьями, верно?

Берт утвердительно склонил голову. В глазах его мелькнуло понимание.

– Самый надежный способ сделать беду непоправимой, – вздохнул Джеральд. – Душа изнывает от горя – а тело ничем не может ей помешать. Берт, покой и отдых для вашей сестры просто губительны. Ей нужна усталость – настоящая, до ломоты во всем теле, до боли в костях. Проследите, чтобы она не переставала мыть эти чертовы полы – пусть хоть весь замок перемоет, пока не свалится.

– Пока не свалится? – переспросил Берт тоном скорее утвердительным – ну, хвала Создателю и стенам Эйнсли, мальчик и вправду понимает!

– Именно так, – кивнул Джеральд. – Ни пить, ни есть, пока не упадет, не давайте. Когда свалится и уснет, в кровать не переносите. Пусть спит на полу. А вот когда проснется, накормите немедленно – и непременно горячим.

– Понимаю, сир, – медленно произнес Берт. – Думаете, поможет?

– Думаю, да, – ответил Джеральд и, повинуясь внезапной мольбе в глазах юноши, добавил: – Я ведь очень хорошо помню… когда мне было велено жить, у меня был мой меч… я держался за него – и выжил. Человеку нужно держаться хоть за что-нибудь, Берт. У твоей сестры нет меча – так пусть хоть за тряпку…

– Но леди не подобает мыть полы! – истерически взвизгнула Элис де Бофорт, когда превращенное в тряпку покрывало в руках Бет мазнуло по ее туфелькам.

– Умирать от горя в девятнадцать лет леди тем более не подобает, – отрезал Джеральд.

Бет очнулась от дикой ломоты во всем теле. Болело все – ныли кости, резкая судорога сводила мышцы, горели невесть где и когда содранные руки.

Девушка с трудом разомкнула тяжелые веки и приподнялась на локте. Локоть тут же пронзила резкая боль… и немудрено – ведь она почему-то лежала на полу. Пол был холодным и невероятно жестким… а Бет была усталой, измученной и голодной… а еще – живой. Отвратительно и бесспорно живой. Мертвые ничего не чувствуют – а она ощущает холод и боль… и запах жареного мяса, свежевыпеченного хлеба и горячего вина. Блюдо и кубок стояли прямо на полу рядом с ней, и Бет было не до размышлений, откуда они взялись. Она не хотела есть, не хотела… но руки ее, совершенно не считаясь с ее волей, потянулись к еде и питью, и Элизабет де Бофорт сама не заметила, как и когда уплела подчистую все жаркое и ополовинила кубок.

Еда и пряное горячее вино придали ей сил – тех самых, которых Бет недоставало, чтобы заплакать. Теперь же слезы хлынули дождем, обжигая ободранные в кровь ладони… Джей… о Джей… за что?

– Бет! – послышался рядом взволнованный голос брата. – Бет…

Девушка отняла ладони от лица.

Берт был бледен, его шатало от усталости, и Бет немедленно стало стыдно. Она не знала, сколько времени прошло с той жуткой минуты, когда ей сказали, что Джей умер и мир для нее померк, – но ведь наверняка Берт не отходил от нее ни на шаг… Господи, да он еле стоит!

– Берт, – еле слышно пробормотала Бет, – иди спать. На тебя смотреть страшно.

– Вы были правы! – изумленно выдохнул Берт. – Благослови вас Создатель – вы были правы!

Бет подняла голову. Рядом с братом стоял высокий красавец с золотыми волосами и смотрел на нее сверху вниз – и это ему предназначалась благодарность Берта.

Ах вот, значит, как!

В единое мгновение измученные глаза Берта были ею позабыты – нет, всего минуту спустя она вспомнит о них и до дрожи устыдится того, какой бессердечной сделало ее горе. Но здесь и сейчас Бет уже не помнила, не могла помнить ни о чем, кроме того, что Джей мертв, а она жива – как и этот золотоволосый красавчик, неведомой хитростью принудивший ее жить!

– Значит, это вам я обязана? – холодно спросила она.

Золотоволосый помедлил и кивнул. Гнев захлестнул Бет с неистовой силой.

– Как вы посмели? – яростно выпалила она. – Как вы могли? Кто дал вам право принудить меня дышать, ходить, есть, пить и разговаривать? Да кто вы вообще такой, что посмели…

Лицо незнакомца окаменело.

– Я тот, – резко бросил он, – кто дышит, ходит, ест, пьет и разговаривает.

Он развернулся на каблуках, не прибавив ни единого слова, и ушел.

– Бет, – простонал брат. – Ох Бет, что же ты сказала…

Узнав, что мерзавец, заставивший ее жить, не кто иной, как Его Величество король Олбарии Джеральд Первый, Бет только молча кивнула. В дальнейших объяснениях не было нужды – о несбывшейся любви Девы Джейн и молодого короля знала вся Олбария, и Бет не была исключением.