Для построения мировой коммуны и обеспечения солидарности всех трудящихся марксистам требовалось ликвидировать культурные различия между народами, перемешать их, лишить общей воли и идентичности. Отсюда вытекало полное отрицание марксизмом-ленинизмом национальной государственности, тезис о ее реакционности, органической враждебности пролетариату, тезис о необходимости принесения национальных интересов в жертву мировой революции. Неудивительно, что, по мнению Ленина, русский народ обязан был радоваться поражению «своего злейшего врага» – Русского государства и жуткой маньчжурской трагедии, как факторам, способствовавшим «подъему европейского пролетариата».
Понятно, что в середине ХХ века эта доктрина не только перестала соответствовать интересам и потребностям развития Советского Союза, но и начала представлять непосредственную угрозу его безопасности.
Сталин – сугубый рассудительный практик – все это прекрасно понимал и осознавал необходимость перемен, которые, по существу, должны были означать полный отказ Советского Союза от доктрины марксизма-ленинизма.
Проблема была в том, что Сталин, стремясь в послереволюционном безвременье и смуте опереться на чей-то незыблемый авторитет, сам превратил ленинизм в ортодоксальную религию, а Ленину воздвиг золотой храм. В поклонение Ильичу с готовностью включились партия и весь народ. Они также нуждались в жизненной опоре, боясь оставаться без могущественного покровителя, пусть и иллюзорного, один на один с враждебным миром.
В этой новой религии Сталин занял место живого апостола коммунизма, верховного жреца храма Ленина. Ревниво охраняя учение Ильича, Сталин приучил народ и партию к тому, что любое сомнение в постулатах ленинизма есть страшнейший грех и тягчайшее уголовное преступление. Отступление от ленинских норм сделалось главной формой большевистской анафемы.
Сталин и сам превратился в заложника этой системы. После войны, в новых исторических условиях, он не мог сказать людям, что коммунизм, по выражению Рональда Рейгана, «пора списать, как печальную и неестественную главу в истории человечества». Такая правда звучала бы в устах Сталина демоническим святотатством, способным полностью дезинтегрировать сознание народа.
Будучи ответственным человеком, сделать этого Сталин, конечно, не мог.
Впрочем, он то и дело как бы невольно проговаривался, постепенно подводя страну к осознанию этой правды, стремясь подвигнуть народ к критическому восприятию действительности. Например, в своих лекциях «Об основах ленинизма» Сталин заявлял:
Маркс и Энгельс подвизались в период предреволюционный, когда не было еще развитого империализма, в период подготовки пролетариата к революции… Ленин же, ученик Маркса и Энгельса, подвизался в период развитого империализма, в период развертывающейся пролетарской революции.
Таким образом, Сталин прямо указывал на привходящий, зависимый от исторических условий характер как марксизма, так и ленинизма, на необходимость поиска новых, созвучных эпохе путей борьбы за социально здоровое общество.
Примерно ту же мысль проводил Сталин в знаменитой дискуссии по вопросу языкознания. В статье «Относительно марксизма в языкознании» он, в частности, утверждал:
Со времени смерти Пушкина прошло свыше ста лет. За это время ликвидированы в России феодальный строй, капиталистический строй и возник новый, социалистический базис с его новой надстройкой. Однако если взять, например, русский язык, то он за этот большой промежуток времени не претерпел какой-либо ломки, и современный русский язык по своей структуре мало чем отличается от языка Пушкина.
…нельзя считать язык надстройкой над базисом, смешивать язык с надстройкой – значит допускать серьезную ошибку.
Убежден, что Сталин вообще включился в дискуссию о языкознании только для того, чтобы показать подчиненную, функциональную роль общественно-политической системы, в том числе социализма, по отношению к главной постоянной величине – России и ее народу.
Показательна также фраза, брошенная Сталиным после потери Минска летом 1941 года: «Ленин оставил нам в наследство пролетарское государство, а мы его просрали». Эти слова вовсе не являлись признанием со стороны Сталина военного поражения в начавшейся войне, они означали, что исторический шанс создать принципиально новое общество людей на базе марксистско-ленинского учения бесповоротно упущен, а «пролетарскому государству» в России пришел конец.
Новая реальность и положение СССР
Еще перед началом Великой Отечественной войны Сталин принял ряд решений, немыслимых для большевистского периода развития Советского Союза. Из внешнеполитической доктрины СССР были исключены положения первой Советской Конституции, декларировавшие принципы враждебности Советского государства всему остальному миру, всему небольшевистскому миропорядку.
Кардинально изменилось отношение советских властей к религии, прежде всего к Русской православной церкви. Со стороны государства и лично Сталина это являлось очень серьезным шагом, ибо в соответствии с «красной идеологией» поп, как и буржуй, в принципе не мог быть «хорошим» или прогрессивным. По своей классовой сущности любой и всякий поп являлся заклятым врагом трудового народа, аферистом-кровопийцей и приспешником капитала. Реабилитация Церкви означала ни много ни мало готовность Советского государства понимать добро и зло, грех и праведность не по Марксу, а в соответствии с традициями, правилами и догматами, испокон веков принятыми во всем мире – в мире, прошу заметить, эксплуататоров!
В 1943 году Сталин распустил Коминтерн, а «Интернационал» – единственную песню, которую каждый житель Земли мог петь на своем родном языке, заменил новым советским гимном, славившим «наше свободное Отечество». Во время войны Красная Армия из воинства всемирной революции превратилась в армию Советской страны, приобретя все признаки и атрибуты регулярных национальных вооруженных сил, совершенно немыслимых в пролетарском государстве с точки зрения марксизма.
В результате принятия всех этих решений Советский Союз сохранял к концу войны минимум черт, свойственных государству, сформулированному Марксом и Лениным. Сталин надеялся, что, нивелировав отличия СССР от стран Запада, Советское правительство сможет не допустить после Победы обострения отношений с бывшими союзниками.
Однако Сталину не удалось обмануть Запад, и прежде всего практичные Соединенные Штаты Америки, где прекрасно понимали, что перемены в Советском Союзе при всем их пафосе, размахе и кажущейся глубине не коснулись самого главного вопроса, составляющего основу всякого государства, – отношения к собственности. Запорошить Вашингтону глаза шествиями со знаменами было трудно, его интересовал только звон «презренного металла».
Уже в марте 1946 года, выступая в Вестминстерском колледже в американском городе Фултоне, Черчилль призвал «братскую ассоциацию народов, говорящих на английском языке», объединиться, чтобы противостоять «коммунистическим и неофашистским государствам», составляющим угрозу для «христианской цивилизации», а также «под эгидой Объединенных Наций и на основе военной силы англоязычного содружества найти взаимопонимание с Россией». Не требовалось обладать слишком широким умом, чтобы понять смысл сентенции Черчилля о «взаимопонимании на основе военной силы».
Справедливости ради надо сказать, что Советскому Союзу была предоставлена возможность избежать противостояния с «братской ассоциацией народов, говорящих на английском языке». В 1947 году администрация США приняла так называемый «план Маршалла», предполагавший оказание пострадавшим от войны европейским странам экономической помощи за счет инвестиций США. Мало кто сегодня помнит, что помощь в рамках данной программы была предложена и Москве.
Однако на практике реализация «плана Маршалла» представляла собой процесс закрепления и оформления уже сложившейся де-факто экономической гегемонии США в мире.
