Последние двадцать лет я занималась главным образом умирающими пациентами.
Когда я только приступила к работе, то не была заинтересована вопросом существования жизни после смерти, и мне было совершенно ясно лишь то, что смерть действительно существует, мои медицинские знания неоспоримо подтверждали это. Если разбираться с определением смерти, то можно обратить внимание на то, что речь обычно идет только о физическом теле, как будто человек состоит только из одного этого «кокона». Я принадлежала к тем ученым, которые подобную точку зрения никогда не ставили под сомнение. Определение смерти приобрело особое значение и актуальность в шестидесятые годы XX века, когда начала развиваться трансплантация органов, главным образом таких, как печень и сердце, и встал вопрос, в какой момент мы уполномочены с этической и законодательной точки зрения взять органы одного пациента, чтобы пересадить их другому и тем самым спасти его жизнь. Возникли большие проблемы в судебной практике: врачам предъявляли иски, с одной стороны, люди, которые утверждали, что их член семьи был еще жив, когда у него изымали соответствующий орган, с другой же стороны, их обвиняли, что они слишком медлили с трансплантацией, понапрасну продлевая жизнь донора.
Общества страхования жизни также стимулировали обсуждение этого вопроса. Если в следствии несчастного случая гибнет семья, часто крайне важно знать, кто умер первым, даже когда речь идет лишь о минутах. В данном случае все вращается вокруг денег и вопроса, кому они достанутся. Излишне говорить, что меня эти дрязги, связанные со смертью, всегда оставляли равнодушной. Однако в связи со своей работой я была вынуждена сталкиваться с подобными проблемами.
От природы я скептик. И если бы не мой опыт, вряд ли когда-нибудь заинтересовалась бы возможностью жизни после смерти. Но определенные факты, которые часто повторялись, не оставили мне другого выбора, как обратиться к этой проблеме. Я очень удивлялась тому, что еще никто не озаботился вопросом смерти настолько, чтобы его серьезно исследовать: даже не по определенным научным соображениям, или исходя из юридического интереса, а просто из-за естественного любопытства.
Ежедневно во всем мире умирают люди. И, тем не менее, наше общество, которое настолько развито, что смогло отправить человека на Луну и вернуть его назад живым и здоровым, не предприняло никаких усилий, чтобы изучить смерть и дать актуальное и всеохватывающее ее определения. Разве это не удивительно?
В то время когда я находилась в процессе работы с умирающими и продолжала преподавательскую деятельность, мои студенты и я решили, что хотим попробовать поискать соответствующее современному мышлению всеобъемлющее определение смерти. В Библии сказано: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам». Другими словами: учитель появится, когда ученик будет готов. Так и получилось. Уже через неделю после того, как мы поставили этот важный вопрос и обязали самих себя найти ответ на него, нас посетила одна медицинская сестра, которая поделилась с нами своим переживанием. Оно было связано с женщиной, которая уже в пятнадцатый раз лежала в отделении интенсивной терапии. Так же как и раньше, все считали, что теперь-то она, скорее всего, умрет. Эта пациентка и стала первым зафиксированным нами случаем, связанным с предсмертными переживаниями.
Занимаясь этой женщиной, я стала обращать пристальное внимание и на других умирающих больных — на все необъяснимые феномены, которые проявлялись обычно незадолго до их смерти. Многие начинали «галлюцинировать» и «общаться» с умершими ранее дорогими им людьми. Что касалось меня, то я не могла ни слышать, ни видеть этих «других». Я лишь могла наблюдать, что даже раздраженные и тяжелые пациенты совсем незадолго перед смертью внезапно расслаблялись, и от них исходил торжественный покой, в это время боли прекращались, хотя их тела из-за раковой опухоли были поражены метастазами. Также я могла наблюдать, что непосредственно после кончины лица моих пациентов были исполнены выражением невероятного умиротворения, спокойствия и торжественной радости. Этого я не могла себе объяснить, главным образом потому, что речь шла о случаях смерти, незадолго до которой больной находился в состоянии ярости или депрессии.
Мое третье и, вероятно, самое субъективное наблюдение я сделала благодаря тому, что всегда имела с моими пациентами тесный контакт, и это позволяло мне устанавливать отношения, наполненные любовью и сердечностью. Уже через несколько минут после их кончины мои чувства к ним проходили. Я удивлялась этому и спрашивала себя: все ли со мной в порядке. Когда я наблюдала их на смертном одре, у меня была твердая уверенность в том, что мертвое тело только оболочка, и мой любимый пациент больше не лежит на этой постели.
Естественно, я не могла объяснить себе это как ученый и просто старалась забыть обо всем. Подобную позицию я, должно быть, сохранила бы и в дальнейшем, если бы не фрау Шварц.
Ее муж страдал от шизофрении. Каждый раз, когда у него был приступ, он пытался убить своего сына, который как самый младший из их детей все еще жил дома. Пациентка была убеждена, что если она слишком рано умрет, ее муж может потерять контроль над собой, из-за чего жизнь ее младшего ребенка окажется под угрозой. С помощью социальной организации нам посчастливилось передать сына фрау Шварц на попечение одного из членов ее семьи. Тогда женщина покинула больницу с большим облегчением и с утешительной мыслью, что даже если она сама не проживет долго, то, по меньшей мере, ее сын находится в безопасности.
Как раз именно эта пациентка вернулась приблизительно через год в нашу больницу, чтобы рассказать о своем опыте внетелесного переживания — переживания мнимой смерти. Подобные случаи описаны в последние годы во многих книгах и статьях, и вследствие этого о них стало известно широкой общественности. Вот, что рассказала нам фрау Шварц. Она была доставлена в местную больницу в штате Индиана, так как находилась в слишком критическом состоянии, чтобы ее можно было транспортировать в больницу в отдаленном Чикаго. Женщину положили в отдельную палату. И как раз в тот момент, когда она раздумывала над тем, сопротивляться ли ей смерти из-за сына или покориться судьбе, она увидела медсестру, которая вошла в палату, посмотрела на нее, а затем стремительно выбежала. Внезапно фрау Шварц увидела, как она медленно и в полном душевном спокойствии выскальзывает из своего физического тела и парит на определенном расстоянии над кроватью. С чувством юмора рассказывала она нам, как с некоторой дистанции смотрела на свое распростертое внизу тело, которое выглядело бледным и отталкивающим. При этом женщина хоть и была поражена происходящим, но не чувствовала себя испуганной. Она увидела, что в палату ворвалась реанимационная бригада. Фрау Шварц поведала во всех подробностях, кто из врачей появился первым, а кто последним. Она могла не только ясно слышать, о чем они говорят, но и была в состоянии читать мысли каждого. У нее было сильное желание крикнуть, что им не нужно так торопиться, так как у нее все хорошо. Но чем отчаянней она старалась им это сообщить, тем усерднее врачи хлопотали над ее телом, не слыша ни одного ее слова. После этого фрау Шварц решила прекратить свои усилия и тут же потеряла, как она дословно выразилась, сознание. Она была признана мертвой, но реанимационные работы продолжались в течении сорока пяти минут. Только позже, к удивлению врачей и медицинских сестер, она подала вновь признаки жизни и прожила после этого еще полтора года. С моими студентами и со мной она поделилась этим переживанием на одном из семинаров.
Излишне, пожалуй, упоминать здесь, что это было для меня абсолютно новым опытом, так как до этого я никогда не слышала о переживании мнимой смерти, хотя на протяжении многих лет работала врачом. Мои студенты были удивлены, что я это переживание не классифицировала как галлюцинацию, иллюзию или чувство деперсонификции. У них была огромная потребность как-то определить этот процесс, чтобы идентифицировать его и больше к нему не возвращаться. Переживание фрау Шварц, как мы знаем теперь, не было уникальным случаем.
