Над прудом все еще виднелись остатки моста, похожие на черный блестящий позвоночник какого-то доисторического зверя. Мост тянулся от берега к маленькому островку посредине пруда. Байрону хорошо было видно и то место, где этот непрочный мост, начавшись с другой стороны островка, вдруг исчезал в воде, так и не достигнув дальнего берега. Опустившись на колени, он пополз по траве, пытаясь возобновить свое расследование с помощью фонарика и лупы, но толку не было: он никак не мог сосредоточиться. Мысли сами собой уплывали куда-то в сторону, вызывая разные воспоминания.

Идея строительства моста целиком принадлежала Джеймсу. Байрон, если честно, использовался лишь в качестве грубой физической силы. Джеймс не одну неделю носился с этой идеей, делая разнообразные чертежи. И в школе он говорил с Байроном только о строительстве моста. В тот день, когда строительство было, наконец, начато, мальчики сперва уселись рядышком на берегу, глядя на блестевшую на солнце воду и прикрывая глаза рукой: они пытались прикинуть, сколько работы им предстоит. Потом Байрон через весь луг таскал к пруду тяжелые камни и крупные ветки из ясеневой рощи на том конце луга.

– Очень хорошо, просто отлично, – приговаривал Джеймс, даже не вставая с места.

А Байрон на мелководье складывал камни один на другой, создавая опору для будущего моста, а сверху выкладывал самые толстые и прочные из принесенных ветвей. Через несколько часов над водой уже высилась некая довольно бесформенная конструкция, в которой, впрочем, угадывались очертания будущего моста.

– Может, испытаем его? – спросил Байрон.

Джеймс сверился с одним из своих чертежей и сказал:

– Сперва, пожалуй, надо проверить, способен ли он выдержать достаточно большую нагрузку. – Но Байрон возразил, что это ни к чему, подумаешь, всего-навсего мелкий пруд, и первым шагнул на мост.

Он помнил, как сердце у него ушло в пятки, когда вся эта конструкция заходила ходуном у него под ногами. Мокрые ветки были темными и скользкими, пальцам ног было не за что уцепиться. С каждым шагом он все отчетливей понимал, что непременно упадет, и чем больше он ожидал этого падения, тем оно казалось неизбежней. Ему запомнилось также, что Джеймс в эти минуты продолжал шепотом что-то высчитывать, а потом уверял Байрона, что делал это не от волнения, а просто проверяя расчеты.

Память о том дне была такой ясной, что и сейчас Байрон, казалось, видел на берегу пруда их с Джеймсом призраков. А потом вдруг началось нечто совсем неожиданное.

Чем дольше Байрон смотрел на воду, тем сильнее ему казалось, что не только отражающийся в воде мост, но и небо, точно обклеенное медными облаками, находится не над, а под поверхностью воды, в другом, подводном, мире, но тоже пронизанном солнечным светом, только преломленным и мерцающим. Мальчику, который не учится в школе «Уинстон Хаус», можно было бы, наверное, простить веру в то, что тем утром он видел два неба – одно над головой, а второе под водой. Но Байрон-то в этой школе учился. А если предположить, что и ученые могут ошибаться? Что, если они действительно что-то напутали со временем? Что, если и впрямь существуют два неба? Раньше, до того несчастного случая, Байрону казалось, что все на свете таково, каким представляется. Но теперь, глядя на этот пруд и на отраженное небо, как бы заключенное в некий светящийся круг, он вдруг подумал, что люди воспринимают вещи так, а не иначе, только потому, что им сказали, что истина такова. Значит, Джеймс прав. И эта основа не является достаточной для абсолютной веры в подобную истину.

В общем, нужно было еще столько всего обдумать, что Байрон решил пока перекусить печеньем «Гарибальди». Легкий ветерок поднимал рябь на воде, отбрасывая на траву крошечные солнечные зайчики. Заметив, что уже четверть седьмого, Байрон решительно стряхнул с махрового халата крошки и вернулся к поставленной задаче. Увеличительное стекло и фонарик, правда, никакой особой помощи ему оказать не могли, ибо солнце с каждой минутой поднималось все выше. Зато они заставляли Байрона чувствовать себя сыщиком, которому уже удалось что-то обнаружить. Впрочем, он понимал, что ни фонарик, ни лупа были бы ни к чему, если бы рядом был Джеймс.

– Господи, ты же насквозь мокрый! – воскликнула мать, когда, разбуженная звонком будильника, открыла глаза и посмотрела на Байрона. Она быстро сунула в рот свою пилюлю, запила водой и спросила: – Надеюсь, к пруду ты не подходил?

– По-моему, сегодня опять будет очень жарко, – ушел от ответа Байрон. – Скажи, мне так уж необходимо идти в школу?

Дайана притянула сына к себе и крепко обняла. А он прямо дождаться не мог той минуты, когда покажет ей то, что он обнаружил.

Она сказала:

– Очень важно получить хорошее образование. Если в твоей жизни не будет соответствующего начала, кончишь тем же, чем я.

– Но я бы и хотел быть похожим на тебя, а не кого-то другого.

– Нет, тебе это совершенно ни к чему. Такие, как я, никогда ничего не могут добиться. – Мать положила подбородок Байрону на плечо, и ему казалось, что ее голос проникает ему прямо в плоть. – И потом, твой отец хочет, чтобы у тебя было все самое лучшее. Он хочет, чтобы ты непременно добился в жизни успеха. И в этом смысле он настроен очень решительно.

В кольце материнских рук Байрон на какое-то время почувствовал себя как бы единым целым с нею, ее лицо было совсем близко от его лица. И он уже собрался показать ей свой подарок, когда она, поцеловав его в макушку, решительно отбросила одеяло и сказала:

– Сейчас налью тебе горячую ванну, солнышко. Ты же не хочешь простудиться?

Байрон так и не понял, что мать имеет в виду и почему он не должен становиться таким, как она. И почему такие, как она, «никогда ничего не могут добиться»? Она ведь наверняка даже не догадывается, что случилось с ними тогда, на Дигби-роуд. Как только мать ушла в ванную, Байрон вытащил из кармана халата листочек клевера. Листочек немного помялся и пожух, да и на самом деле никакой он был не «четверной», а самый обыкновенный «тройной», но Байрон знал: этот клеверный листочек спасет Дайану, ведь Джеймс сказал, что такой листочек приносит удачу. Байрон засунул клеверный листок поглубже под подушку – пусть лежит там и защищает мать, а ей и знать-то об этом не обязательно.

Тихонько напевая, он последовал за матерью в ванную. В холле свет из окон падал на ковер ровными квадратами, похожими на белые плиты садовой дорожки, и Байрон, перепрыгивая с одного квадрата на другой, думал о том, что сейчас мать наполняет для него ванну. Таких слов, как сегодня, он никогда раньше от нее не слышал. Иногда, правда, она говорила что-то подобное, но как-то вскользь, иногда даже роняла, что не хочет, чтобы он становился таким, как она, но так, словно это особого значения не имело, и от этого казалось, будто внутри у нее существует еще один, совсем другой, человек. Впрочем, и у отца Байрона в глубине души живет маленький мальчик, и в глубине их пруда прячется некий, совершенно иной мир.

«Зря я все-таки съел целую пачку «Гарибальди», – вдруг подумал Байрон. – Вот Джеймс никогда бы так не сделал!»

Снег то выпадает, то снова тает, и так продолжается еще три дня. Ночью все бело. А днем только начнет таять, как снова налетит туча, пойдет мокрый снег, и земля скроется под белым покрывалом. Пелена безмолвия окутывает и как бы объединяет небо и землю, и вскоре, лишь вглядываясь в черноту ночи, Джим может заметить кружение снежных хлопьев. Небо совершенно сливается с землей.

У них в квартале под углом к бордюру стоят брошенные хозяевами машины. Из окна своего дома по-прежнему за всем наблюдает тот старик, что никогда не улыбается. А его сосед – тот, у которого во дворе злая собака, – широкой лопатой расчищает от снега дорожку, ведущую к дверям дома, хотя через несколько часов этой дорожки уже снова не будет видно. Мокрый снег липнет к голым ветвям деревьев, и кажется, будто деревья снова в цвету, пышные ветки вечнозеленых растений поникли под тяжестью снега. Иностранные студенты выбегают на улицу в дутых куртках и шерстяных шапках, в руках у них такие смешные пластмассовые штуковины, на которых можно съезжать с горки. Студенты перебираются через ограду и пытаются кататься на коньках по льду, который уже образовался на той яме, что находится в центре Луга. Стоя в сторонке, Джим наблюдает за ними – они смеются и что-то кричат друг другу, но он этих слов не понимает. Он надеется, что они там ничего не повредят. Иногда, когда никто не видит, он проверяет ящики под окнами, но и в ящиках пока никаких признаков жизни не видно.