Рассказ ее, конечно, вызвал много вопросов. К тому же вскоре Людмила отказалась от своих слов и заявила, что муж… застрелился сам. «Выстрелив в себя два раза подряд?» – усмехнулся полицейский офицер. И сообщил ей, что нашли свидетелей, которые видели, как она шла за старым мужем с револьвером в руке по лестнице. На это Людмила ничего не ответила. А вскоре стала «обнаруживать признаки ненормальности» и поэтому была помещена в психиатрическую лечебницу Св. Николая Чудотворца на экспертизу или, как тогда говорили, «на испытание»…

Судебные заседания по делу о покушении на отравление и убийство чиновника Главного казначейства Ивашкевича состоялись в 1912 году, то есть почти через два года после событий. Слушания проходили в 1 отделении Петербургского окружного суда. Председательствовал на них судья Рейнбот, обвинителем выступал товарищ (заместитель) прокурора Пенский, а защиту представляли присяжные поверенные Адамов и Кашинцев.

На скамье подсудимых сидела только Людмила Ивашкевич, поскольку Берзинг к этому времени умер в тюрьме от чахотки и свидетельствовать против нее уже не мог. Виновной в убийстве мужа и покушении на его отравление она себя не признала.

В качестве экспертов в суд были приглашены доктор Карпинский и женщина-врач Головина. Поскольку тогда женщины-врачи были еще редкостью и не всеми даже признавались за специалистов, то адвокаты возражали против ее присутствия, однако судья их требования не удовлетворил.

Перед судом прошли многие свидетели – фельдшер Семенов, помощник начальника сыскной полиции, агенты полиции, няня Ивашкевичей, их прислуга, а также мать подсудимой. Все они говорили о том, что мира и лада в семье Ивашкевичей никогда не было.

Особенно поразил публику рассказ матери Людмилы Ивашкевич. Как оказалось, отец ее был алкоголиком и хроническим сифилитиком. Он умер, оставив жену одну с маленькой дочкой на руках без всяких средств к существованию. Поэтому вдова была вынуждена держать квартирантов. Чиновник Ивашкевич был одним из них. Он стал оказывать покровительство матери, а заодно и баловать гостинцами и подарками приглянувшуюся ему девочку-подростка. Так продолжалось до тех пор, пока она не достигла 14-летнего возраста. Тогда, заманив ее к себе, Ивашкевич угрозами и силой овладел ею. И это повторилось еще не раз. Девочка никому о своем ужасном положении не рассказывала. Но потом Людмила забеременела и они вынуждены были пойти на то, что старый сладострастник на ней женился.

«Что могла чувствовать эта женщина-ребенок к своему, уже тогда старику-мужу? – вопрошала в суде рыдающая мать. Ничего, кроме отвращения!» Сама Людмила в это время сидела на скамье подсудимых с опущенной головой и глазами полными слез, как писали репортеры.

Несмотря ни на что, Людмила была вынуждена жить с Ивашкевичем и родить двух детей, она постоянно болела, была нервной и часто не отвечала за свои поступки. Еще ряд свидетелей утверждали, что жизнь Людмилы с мужем-деспотом была «адской жизнью».

После этого были заслушаны результаты судебно-психиатрической экспертизы. Врачи нашли, что до того, как она попала к ним на обследование, Людмила плохо питалась, кроме того, у нее обнаружили «зоб, признаки деградации, общую слабость и нервность…» Тем не менее, утверждали врачи, она имела ясное сознание и полностью контролировала свои поступки. Ярко выраженных психических патологий у нее обнаружено не было.

По свидетельству врача Головиной, в больнице Св. Николая Чудотворца было выявлено, что Людмила Ивашкевич имела некие «половые ненормальности». Проявлялись они в том, что Ивашкевич сильно привязалась к своей соседке по палате и повсюду ходила за ней. Их часто заставали страстно целующимися, причем санитаркам «приходилось насильно отрывать одну от другой». Когда их разлучали, это причиняло невыносимые страдания Людмиле. «Надзиратели также наблюдали нечто свидетельствующее о половых извращениях», – заявила врач Головина. Однако и по ее мнению явных признаков помешательства у Ивашкевич обнаружено не было.

Выслушав всех свидетелей, суд перешел к прению сторон.

Обвинитель Пенский говорил, что суд имеет дело с извращенной натурой, не желавшей отделять добро от зла, так как чиновник Ивашкевич, женившись на ней, вырвал ее из нищеты. «Такие не останавливаются ни перед чем, чтобы избавиться от ненавистного мужа. Их следует удалять из общества как вредные и опасные элементы», – подвел итог обвинитель.

В свою очередь адвокат Адамов доказывал, что Людмила Ивашкевич, убивая мужа, «пребывала в чаду», ибо она – «само страдание». «Это нравственно убитый человек, – восклицал адвокат, обращаясь к присяжным. – Она тонет в море житейской грязи. Так не осудите же тонущую мать двоих детей!»

Присяжные заседатели долго совещались, перед тем как вынести свой вердикт. В итоге вину за покушение на отравление чиновника Ивашкевича они целиком возложили на умершего Берзинга, а виновной в убийстве своего мужа Людмилу не признали, посчитав, что она действовала в состоянии аффекта. Поэтому судье ничего не оставалось делать, как вынести мужеубийце оправдательный приговор.

«Присутствовавшая в зале многочисленная публика встретила приговор громкими аплодисментами», – отмечали столичные газеты.

Больше Викентию Владиленовичу никаких сведений о судьбе Людмилы Ивашкевич обнаружить не удалось. Однако своя версия происшедшего у него сложилась. На его взгляд, все объясняла отмеченная во время «испытания» в больнице страсть Людмилы к соседке по палате. У нее явно имелись лесбийские наклонности, возможно, развившиеся в результате перенесенного в детстве насилия со стороны мужа. Скорее всего, мужчин она не выносила и долгие годы готовила план – расправиться с мужем. И пылкого Берзинга она просто соблазнила, чтобы сделать из него убийцу ненавистного старика. Однако Берзинг не оправдал ее надежд, он не смог расправиться с ним сам, не смог найти наемных убийц. Тогда она уговорила его найти подходящий яд, но он и этого сделать не смог. Поэтому она сдала его сразу и без всякой жалости. Ни о какой страстной любви, как отмечали полицейские, там не могло быть и речи.

«Половой ненормальностью» легко объясняется и убийство мужа. Видимо, старик Ивашкевич обнаружил пристрастие Людмилы к женскому полу, по тем временам, когда и женщина-врач была в диковинку, это давало ему возможность легко расправиться с ней – отлучить от детей, лишить наследства, засадить в сумасшедший дом. Видимо, этим он и грозил ей, и тогда она взяла в руки его собственный револьвер…

Воспоминания об этом старинном деле и вызвали у Багринцева желание подробнее изучить дело Тишиной. Уж очень соблазнительны и поразительны были некоторые совпадения. Неужели женщина могла просто так, только из обиды, начитавшись книжек, решится на убийство мужа, и целый год хладнокровно подсыпать ему яд и с любопытством ожидать, когда тот начнет действовать? Может быть, все-таки сообщник? Любовник?..

Но ничего накопать на Антонину Тишину не удалось. Тихая домохозяйка, у которой, кроме двух подруг, и знакомых-то не было. Даже муж ее, довольно-таки неприятный тип с солидным пивным животом, ничего плохого сказать про нее не смог. И в то, что она хотела его отравить, долго поверить не мог.

– Слушайте, а как вы себя чувствуете? – спросил, глядя на его красную физиономию, Багринцев. – Все-таки она вас год мышьяком кормила…

– Да вроде ничего, нормалек. Она, дура, не учла, что у нас семья вся такая… кряжистая. Мы – как дубы. В нас, чтобы завалить, надо ведро отравы влить, – хохотнул Тишин.

Он выглядел таким довольным собой, что Викентий Владиленович решил на всякий случай заглянуть в его медицинскую карту. Может, анализы что-то покажут. Ведь бывает так, что человек чувствует себя хорошо, а анализы выявляют тайную хворь. В поликлинике врач, изучив карту Тишина, сказал, что никаких поводов для тревоги нет, анализы нормальные, наоборот, он за последний год прибавил в весе. Правда, были год назад жалобы на ослабление потенции, но с тех пор новых уже не поступало. «Впрочем, вы же понимаете, – сказал врач, – мужчины не любят о таком…»