Оставив свои размышления, я подошёл к подъезду, возле которого, на лавочке сидел Илья.

- Ты чего тут один? – спрашиваю, усаживаясь рядом.

- Тебя жду.

- Случилось, что?

- Это я тебя должен спросить, что случилось? – мне почему-то показалось, что парень явно нервничал. Его голос дрожал, а руки постоянно перебирали пачку сигарет. – Не звонишь, не приходишь. Ты меня избегаешь?

- Что за бред? – искренне удивился, - Просто у меня сейчас не самый лучший период.

- Знаю я твой период, называется: конфетно – букетный.

- Да не хрена ты не знаешь, - подорвавшись, я направился к двери, но Илья, догнав меня, схватил за руку и резко повернул к себе.

- Вы что, поругались?

- Мы расстались – тихо отвечаю, выдёргивая руку.

- Как расстались? – вскрикнул парень, – Да ты что, дурак?

Я откровенно ошалел от реакции друга, которого буквально трясло от злости.

- Послушай, - продолжил он, - Я не знаю, что ты там натворил, ты должен, нет, ты обязан прямо сейчас же с ним помириться! – с этими словами, Илья достал с кармана джинсов телефон и протянул его мне. - Звони, и проси прощенья.

- Да что с тобой такое? Я не кому не собираюсь звонить. И что б ты знал, это не я его бросил, – прошипел, и рывком открыв дверь, зашёл вовнутрь.

Остаток вечера я решил посвятить конспектам. Взял учебники, лёг на кровать и стал перечитывать пройденные темы. Но, как, оказалось, улучшить свои знания мне не суждено было, так как мысли работали совершенно в другом напровлении. Да ещё и странное поведение Ильи. «Из-за чего он так взбесился? Уж явно не потому, что у его друга не клеится личная жизнь.

Глава 19 ( продолжение )

Если прошлое не отпускает, оно еще не прошло.

Сил сидеть в четырёх стенах у меня больше не оставалось. За окном блестела луна и легкий осенний ветерок наполнял комнату, от чего в крови забродило сладостное чувство дурмана. Впервые за последние пару недель меня посетила мысль, что жизнь не закончена. Возбужденный этими мыслями, я вышел на улицу и направился в самый центр развлечений в нашем городе, находящийся неподалеку от моря. На губах соленым холодком отдавалось чистое дыхание волн. Я пошел наудачу, по широкой центральной улице, в сторону площади, где на выходных часто играли альтернативные местные музыканты, а оттуда — еще дальше, среди неторопливого потока гуляющих. Сначала было приятно так безвольно покачиваться в волнах равнодушной разодетой толпы, но все же мне вскоре стала несносна эта близость чужих людей, их отрывистый смех, глаза, которые останавливались на мне с удивлением, отчужденностью или усмешкой, прикосновения, незаметно толкавшие меня вперед, свет, льющийся из тысячи источников, и непрерывное шарканье шагов. Голова у меня вдруг закружилась, и, чтобы укрыться от шума, я свернул в переулок, оттуда — в другой, поуже, где постепенно стал замирать гомон, и пустился затем бесцельно блуждать по лабиринту разветвленных уличек, все более темных по мере того, как я удалялся от главной площади. Большие фонари, эти огни центральных улиц, здесь не горели, и благодаря скудному освещению я, наконец, снова увидел звезды и черное облачное небо. Мне были по душе полумрак и неожиданное одиночество, я замедлил шаги, осматривая одну улицу за другой, — и ни одна из них не была похожа на свою соседку. Всё было погружено во тьму и наполнено глухим шумом голосов и музыки, таинственно льющихся со всех сторон.

Я никогда не любил эти улицы, это грязное скопление всех страстей и соблазнов для приезжих. Музыка звучит здесь в тесных кафешках и из ночных клубов. Из кабаков доносятся пьяные голоса и крики ссорящихся посетителей и игроков в покер. Здесь есть все: море алкоголя и женщин, зрелищ и азарта, самые низкие и самые возвышенные приключения. Но все это робко притаилось за лицемерно опущенными ставнями, все скрыто от взоров, и эта кажущаяся скрытность волнует двойным соблазном тайны и доступности. С непреодолимой силой меня влекло в эту пучину хаоса. Наудачу пошел я следом за двумя парнями, ищущими приключений. Из одного кабачка их окликнули какие-то девушки; они рассмеялись и ответили грубыми шутками, один из них постучал в окно и они пошли дальше; смех звучал все глуше и, наконец, замер совсем. Опять улица стала безмолвной, несколько окон тускло поблескивали в неярком свете луны. Я стоял и глубоко вдыхал эту тишину, казавшуюся мне поразительной, ибо за ней мне чудилось что-то тайное, нечистое и опасное. Но я стоял, не двигаясь, и прислушивался к пустоте. Я уже не чувствовал ни города, ни улицы, не помнил ни названия ее, ни своего имени; я сознавал только, что я здесь чужой, что я растворился в неведомом, что нет у меня ни цели, ни дела, ни связи с этой темной жизнью, и все же я ощущаю ее с такой же полнотой, как кровь в своих жилах. Только одно чувство владело мной: осознание глубочайшего одиночества, душевной опустошенности. Я снова вспомнил лицо Лукаса. Хотелось кричать от досады и ненависти. Ком, подкативший к горлу перекрыл дыхание. Чувство отчаяния и горечи наполнили сердце, а глаза покрылись пеленой, от чего все вокруг стало размытым и тусклым. Чувство внезапно вспыхнувшего страха возникло из неоткуда. Прислушиваясь, я стоял среди пустынной улицы, в ожидании чего-то, что должно произойти, до моего слуха донеслась песня, она звучала приглушенно, не то из-за стены, не то откуда-то очень издалека; женский голос пел нежную мелодию на непонятном мне языке. Я пошел на голос вдоль темных, точно дремлющих домов с закрытыми ставнями, за которыми предательски мелькали огни. Голос звучал непрерывно, все громче и все приближаясь.

Песня оборвалась, точно отрезанная ножом, и я с испугом почувствовал перед собой пустоту, враждебное молчание, как будто я что-то вдребезги разбил.

За спиной что-то хрустнуло, и обернувшись я увидел, как ко мне приближалась высокая белая фигура; вот уже она рядом, и с ужасом я почувствовал, как крепко, но не враждебно меня стискивают мужские руки. Это был Лукас. Я не мог поверить своим глазам. Будто боясь спугнуть его и прервать момент, я оставался безмолвным. Теплое, нежное тело властно прижималось ко мне, легкая ладонь торопливо скользнула по волосам и запрокинула голову; я почувствовал, как льнут ко мне его губы, полуоткрытые, словно спелый плод, как его дрожащие губы впиваются в мои. Его лицо было так близко, дрожь пронзила такой острой болью, что я закрыл глаза и безвольно отдался пылающим губам; мои руки нерешительно, неуверенно, робко, словно вопрошая, касались его тела, и, внезапно опьяненный, я прижал его к себе. Жадно пробежав руками по мягким линиям, я на миг замешкался, вздрогнул и поспешил дальше, еще взволнованней и жарче. Прерывистое, тяжелое дыхание увлекало меня, начало клонить к земле, и я упал на колени. Я ни о чем не думал — ни о том, откуда появился здесь Лукас, ни о причинах его поведения и сменившегося настроения; не открывая глаз, я пил желание с этих ароматно-влажных губ и отдался всесокрушающей страсти, безвольный, бездумный, упоенный. Мне показалось, будто звезды вдруг ринулись с небосвода —все мерцало перед глазами, искрилось, горело все, чего бы я не касался. Я не знаю сколько это длится, часы ли, секунды ли — все горело в буйном пламени страсти, и на смену пришла блаженная истома. Но внезапно жаркие объятия разорвались. Резко, почти злобно, Лукас оттолкнул меня, он выпрямился, и вот уже белый луч проскользнул по деревьям и исчез за углом серого здания, прежде чем я успел протянуть руки и схватить его.