Некий купец Торсен построил по соседству на холме дачу и разбил на берегу искусственного пруда небольшой парк. Этот парк семь лет назад арендовал у него рижский бюргер Расмус Менде, уговорившись платить восемь талеров в год. Сделал он это, сообразив, что рижане повадились ездить в «Иерусалим». Место не так чтоб удаленное от крепости, но тихое, и природа являет прелестные картины. Отчего бы не предложить господам увеселительный парк с качелями, где зимой будет также расчищено место на пруду для конькобежцев? И не только место, им можно выдавать за малую плату кресла на полозьях для милых дам. Даже название придумал красивое — Алтона.

Обнаружив на пруду такие новости, хозяин «Иерусалима» схватился за голову: а я-то куда гляжу? И перестроил свою корчму так, что она стала почти рестораном, нанял лучших поваров, пристроил гостиницу на случай, если загулявшим посетителям будет не с руки возвращаться домой.

Маликульмульк взял извозчика и поехал в этот земной рай. Он пересек прибрежный поселок, затем городской луг, утыканный еще не почерневшими круглыми сенными копнами; экипаж обогнал две телеги, что везли мешки с зерном на водяную мельницу, поставленную на самом краю Мариинского пруда, который для того и был выкопан, чтобы собрать воду из окрестных болот и речек. И землевладельцам хорошо — такие угодья осушены, и городу, владеющему мельницей, чье колесо вращает эта вода.

С погодой повезло, вечер был приятный, почти теплый, дождь прошел утром и возвращаться, кажется, не собирался. Миновав мельницу, извозчик остановился у подножия холма, на который вела каменная лестница. Там, наверху, среди лип и кленов, и стоял знаменитый «Иерусалим», после перестроек мало похожий на обычную лифляндскую корчму. Длинное приземистое здание, где под одной крышей были и обеденный зал, и конюшня, и сеновал, и каретник. Все службы «Иерусалима» находились на склоне холма, обращенном к пруду.

Извозчик доставил увесистого гостя прямо к выметенным ступеням, чтобы тот не пачкал подошвы начищенных сапог. Сам проехал подальше и остался у коновязи покормить и напоить лошадь.

Внутри было две компании — одна мужская, другая с дамами, но благопристойная. И еще два господина в углу играли в шахматы. Маликульмульк расстегнул зеленый редингот и сел за небольшой стол в эркере, откуда мог видеть мельницу и суету вокруг нее. Тут же подбежал кельнер с неизбежной крахмальной салфеткой, перекинутой через руку.

— Позови мне, братец, хозяина, — сказал Маликульмульк по-русски, уверенный, что его поймут.

И точно — явился хозяин, несколько встревоженный: мало ли какое упущение обнаружил хорошо одетый гость?

— Я начальник канцелярии господина генерал-губернатора, моя фамилия Крылов, — представился Маликульмульк уже по-немецки. — Прибыл к вам по приватному делу. Садитесь, пожалуйста. — Свою речь он составил заранее и даже посмотрел некоторые слова в лексиконе. — Знаете ли вы о событиях, имевших место в Митаве зимой сего года?

— Про это знают все. Угодно господину заказать угощение?

— Немного погодя. Слушайте меня. Когда несчастный французский король, изгнанный покойным нашим императором, отправился из Митавы в Варшаву едва ли не пешком, часть его свиты последовала за ним, другая часть осталась здесь. Некоторые из этих господ полагали переждать неприятности в Риге. Иные уехали в Санкт-Петербург, где у них были родственники — как граф де Сен-При, виконт дʼАгу, кардинал де Монморанси, граф дʼАварей.

Куда подевались эти господа на самом деле — Маликульмульк понятия не имел.

— О, да, да, — согласился хозяин «Иерусалима». — Я знаю этих господ! Они приезжали ко мне отведать жаркого из косули и бутерброд с вальдшнеповой кишкой. Коли господину угодно, велю подать, но сперва хочу предложить вестфальскую ветчину, паштет и заливное из поросенка…

— Какой бутерброд? — заинтересовался Косолапый Жанно.

— Бутерброд с содержимым кишки вальдшнепа. Господин, должно быть, в Риге недавно, господин не знает, что это самый знатный деликатес!

Косолапый Жанно поесть любил, более того — обожал. Он сам себя считал гурманом — знал толк в пирожках, гусе с груздями, жареной свинине, устрицы также иногда соблазняли его желудок, и он уничтожал их не менее восьмидесяти, но никак не более ста, запивая английским портером. Но на кишечное содержимое его гурманство не распространялось, и он энергично помотал головой.

Нехитрая политика хозяина была ему понятна: о чем этого господина ни спроси, все сведет к угощению. Значит, следовало начать хотя бы с вестфальской ветчины и паштета.

Когда закуска была сервирована и Косолапый Жанно ее одобрил, Маликульмульк пустился в дальнейшие расспросы.

— Молодой государь добр и благороден, — сказал он и, не давая хозяину приплести к государю какие-нибудь сосиски, быстро продолжал: — Французские эмигранты при нем вздохнули с облегчением и стали отыскивать друг друга. Госпожа княгиня Голицына получила письмо, ее просят о помощи. В Митаве жила француженка, графиня де Гаше. Когда оттуда уехало большинство французских дворян, она тоже куда-то исчезла. Ходили слухи, что она из Курляндии перебралась в Лифляндию. Ее ищет семейство графа де Сен-Пре…

Излагая эту заготовленную историю, Маликульмульк внимательно глядел на хозяина. Тот, будучи приглашен отведать его собственной ветчины, в лице чуть переменился — сдвинул брови. Это, с точки зрения Маликульмулька, означало недоверие.

— И графиня д’Аварей также хотела бы видеть свою давнюю подругу, — сказал он. — Но это дело деликатное. Бедная графиня де Гаше, когда ее благодетели уехали, осталась совершенно без денег. Невозможно знать, в каком положении она будет обнаружена. Поэтому розыск ведется приватно, вы меня понимаете?

— Стало быть, эта дама — графиня? — переспросил хозяин.

— Стало быть, она какое-то время жила у вас?

— Господин говорит правильно — она жила у меня. Я был в недоумении — она платила за свое содержание вовремя, ей подавались лучшие блюда, а меж тем ее горничная… я бы не доверил этой горничной кормить свиней…

— При ней состояла только одна женщина?

— Да, герр Крылов, хотя она могла бы держать двух — и куда более опрятных.

Маликульмульк вспомнил донесение кучера Терентия. Проныр-то Проныр, а наслушался сплетен про веселый дом. Но нужно было убедиться в его ошибке.

— И что же, других женщин возле нее не было? Никто больше о ней не заботился?

— Нет, одна только горничная, которая вела себя совершенно по-свински.

— А бедная графиня де Гаше терпела?

— Да, она терпела.

Маликульмульк удивился — имея деньги, можно нанять кого угодно. Тем более в Риге, которая славится вышколенными девицами, обожающими чистоту. И тут он сообразил, в чем дело.

— Они говорила с горничной по-французски?

— Да, герр Крылов, немецкого языка она не знала.

— Не оставила ли она адреса, по которому ее искать?

— Она уехала очень скоро, была сильно напугана… Господин, наверно, знает, какая у нас случилась беда.

— Я знаю, что у вас умер постоялец… — Маликульмульк помолчал несколько, принимая решение, и сказал наконец: — Верно ли, что он был отравлен?

— Его увезли в анатомический театр. Я не знаю, что там обнаружили.

Но хозяин «Иерусалима» явно и беспардонно лгал. Он прекрасно знал, что Карла фон Бохума отравили. Не мог не знать — все власть имущие в здешних краях ему прекрасно известны, и он отлично представляет себе, к кому послать записочку, чтобы получить внятный ответ. А если неизвестны — какой же он тогда содержатель ресторана?

— Очевидно, не только графиня де Гаше, но и другие постояльцы, узнав про смерть герра Бохума, съехали от вас?

— Да, и это — в такое неудачное время! Осень — ни то ни се! Зимой сюда часто приезжают из Риги, живут по два, — по три дня. Летом тоже, для господ нарочно построена купальня, есть лодки. По ту сторону пруда летние лагеря рижского гарнизона, господа офицеры приезжают и даже приходят пешком, в Алтоне такое веселье! Путешественники останавливаются во множестве! Осень же самое скверное время. Вот поглядите, — он обвел рукой обеденный зал. — Летом помещение в это время полно, зимой тоже редко пустует. Сейчас — одни убытки…