Они вышли из палатки в прохладный вечерний воздух. Часовой вытянулся по стойке «смирно» и отсалютовал. Лициний кивнул ему в ответ, но Фурий пребывал в своем собственном мире. На его опустошенном лице читалось отчаяние. Часовой подождал, пока они скроются из вида, и свистнул приятелю, который обходил ряд палаток.

– Наш любитель распятий только что отправился куда-то в сопровождении старикана, командующего кавалерией, и рожа у него была кислая. Надо бы предупредить примипила…

Когда Фурий шел через крепость на шаг позади Лициния, в голове у него возникла одна неприятная мысль. Она какое-то время зрела и наконец оформилась в слова, произнесенные одновременно злобно и испуганно:

– Скажи мне, трибун Лициний, кто заменит меня на моем посту? Я вижу только два варианта: либо ты поставишь на мое место своего человека… – он посмотрел на трибуна, который с непроницаемым выражением лица шел чуть впереди, – либо мой бывший соратник Скавр будет командовать обеими когортами. Ответь мне, трибун.

Лициний остановился. Глубокие тени придавали его лицу сходство с черепом. Голос его теперь звучал резче, чем раньше, – терпение трибуна явно подходило к концу.

– Давай не будем это обсуждать, Фурий. Армейская жизнь не для тебя, возвращайся к тому, что тебе больше подходит.

Фурий поднес руку к голове, в искреннем удивлении уставившись на звезды.

– Меня отстранили от должности, а его поставили на мое место. Кто бы мог подумать! Юпитер и Марс! Что ж, кое-кто дорого заплатит за мое унижение. Мой отец…

В следующую минуту он испуганно прижался к деревянной стене казармы: Лициний сгреб в кулак тунику на его груди и, скрутив ее, подтащил Фурия к себе.

– Твой отец? По-твоему, связи преуспевающего торговца защитят тебя, если ты начнешь распускать ядовитые сплетни по всему Риму? Идиот, ты даже не представляешь, кто покровительствует трибуну Скавру.

Фурий отчаянно замотал головой.

– Но его же не повышали…

– Потому что у него нет покровителя? Отлично, а это имя тебе что-нибудь говорит?

Он наклонился к вылупившему глаза Фурию и прошептал ему на ухо одно-единственное слово.

– Не может быть!

– Еще как может. Говорят, твой отец заплатил кучу денег, чтобы тебя взяли обратно на службу: ведь далеко не каждый легат согласится смотреть сквозь пальцы на твою репутацию. Несмотря на это, ты не прослужил там и нескольких месяцев. Легат сразу понял, какую обузу на себя взвалил, и при первом же удобном случае перевел тебя в другую провинцию. Все эти годы, что ты гулял и пьянствовал дома, ожидая, пока папочка купит тебе очередной чин, Скавр осваивал воинскую службу, на своей шкуре познавая все ее тяготы. Его покровитель мог одним мизинцем прихлопнуть твою семью, но Скавр никогда не пользовался его влиянием. Ему нравилось командовать людьми в бою, поэтому он не стремился к повышениям, которые увели бы его далеко от передовой, и много лет прослужил в должности легионного трибуна. Полагаю, его покровителя это огорчало, но он не перестал поддерживать Скавра. Поэтому я тебя предупреждаю: будешь распространять о нем грязные сплетни – пеняй на себя. Несколько слов, сказанных на ухо нужным людям, – и твое тело со следами побоев и изнасилования найдут в каком-нибудь тихом римском переулке. Советую тебе смириться со своей участью и начать думать о будущем.

Фурий медленно кивнул, глядя трибуну в глаза. Лициний расслабился, решив, что его слова сломили последнее сопротивление.

– Идем, я отведу тебя в резиденцию от губернатора, подальше от любопытных глаз.

В госпитале Фелиция тихим усталым голосом рассказала друзьям, как она оценивает состояние Дубна. Склонившись над центурионом, она внимательно осмотрела пораженный участок и, приблизив лицо к покрытой запекшейся кровью ране, медленно втянула носом воздух.

– Копье, да? Это хорошо, значит, рана неглубокая. Судя по всему, кольчуга сделала свое дело и смягчила силу удара. Дурного запаха, признака инфекции, тоже нет, это хороший знак. Теперь у тебя есть выбор, центурион: я могу дать тебе сонное питье, или обойдемся без него. Боль будет в обоих случаях, но, выпив настоя, ты будешь чувствовать ее как бы сквозь сон, а без него испытаешь все неприятные ощущения в полной мере.

Дубн утомленно закрыл глаза и медленно покачал головой.

– Я и так чувствую себя покойником, так что давай не будем тянуть и сразу с этим покончим.

Лекарь кивнула своим помощникам.

– Привяжите его ноги как следует. Мне понадобятся маленькие хирургические щипцы, уксус, чистые льняные тампоны и дренажная трубка. Да, и еще медовые соты. А вы, господа… – она чуть улыбнулась ожидающим центурионам, – отложите шлемы и жезлы и встаньте вот сюда. Держите ему руки. Когда мы откроем рану, ему будет больнее, чем в момент удара.

Когда часом позже Юлий зашел в госпиталь, Дубн забылся сном на койке. В животе, туго перетянутом бинтами, торчала крохотная бронзовая трубка.

– Надеюсь, он выживет?

Руфий устало кивнул:

– Да, если это зависит от искусства врача. Рану очистили тщательно, но Дубн вынес мучения без единого стона.

Юлий кивнул. Ему на собственном опыте было известно, через что пришлось пройти его товарищу.

– Когда мне пришлось через это пройти, я орал дурным голосом. Рану заполнили медовыми сотами?

Руфий кивнул.

– Я сам их крошил.

– Ну, значит, он поправится. Это обнадеживает.

Марк и Руфий переглянулись.

– Что?

– Да, может, и ничего…

– Но?.. Ладно, центурион Корв, не тяни. Я уже большой мальчик, мне можно сказать всю правду.

Марк нахмурился.

– Фел… Лекарь сказала, что немного задета печень. Повреждения небольшие, но никто не знает, что было на копье. Остается только ждать и надеяться на лучшее.

Юлий глубоко вздохнул и медленно покачал головой.

– Ладно, ничего не поделаешь. Что ж, господа, примипил передал, что вы можете пропустить по стакану вина, а потом лечь спать и приготовиться завтра на рассвете выступить в поход. С первыми лучами солнца мы снова отправляемся на север. Примипил хочет, чтобы мы были свежи и бодры, а не клевали носом после бессонной ночи у постели больного. Ты, Два Клинка, пообщайся со своей дамой, а потом приходи в офицерскую харчевню. Мы будем тебя ждать. Стакан вина тебе не помешает – будешь крепче спать.

Марк кивнул в знак согласия, обменялся с ними обоими дружеским ударом кулака о кулак, осторожно подошел к операционной и заглянул в дверь. Фелиция, склонившись над очередным пациентом, принюхивалась, нет ли запаха гниения. Увидев Марка, она улыбнулась и кивнула.

– Вроде бы все чисто, если мой нос еще способен различать запахи. Давай на сегодня заканчивать. Все остальные могут подождать до завтра, а я пока немного посплю. Подготовьте пациента: сейчас будем чистить рану.

Она подошла к двери, подтолкнула Марка в палату, а потом, обхватив его обеими руками, уткнулась лицом в его грудь и устало прошептала:

– Сколько ты здесь пробудешь?

Он фыркнул в ее волосы, рассмеявшись против воли.

– Около шести часов. Мы выступаем завтра на рассвете.

Фелиция отстранилась и, держа его на расстоянии вытянутой руки, внимательно всмотрелась в его лицо с темными кругами вокруг глаз.

– Ты только вчера из боя. Похоже, опять влез в самую гущу…

Его глаза вдруг затуманились. Мягкий упрек пробил его защиту, и бушевавшие в душе Марка эмоции вырвались наружу против его воли.

– Мы сражались с варварами на севере. Мои лучники дрались так, как я даже представить себе не мог… но очень многие погибли. И Антенох…

Слеза прокатилась по его щеке и упала на кольчугу. Фелиция притянула его голову к своему плечу и замерла, прижавшись к Марку и кусая губы, чтобы самой не расплакаться.

– Бедный мой… Что ж, солдатская доля…

Марк немного отодвинулся и попытался заговорить, но она прижала палец к его губам.

– Не надо… Ты не виноват. Возможно, они были лучниками, а не пехотинцами, как тунгрийцы, но и те и другие – солдаты. Они знали, на что шли, когда поступали на службу. А что касается твоего писаря…