В Берлине, около Берлина и севернее его остались части 9-й, 12-й, 3-й танковой армий, а на юге — вся группа армий «Центр», находившаяся под командованием генерал-фельдмаршала Шернера.

Само соединение произошло в спокойной обстановке, без боев с противником; оно явилось результатом многолетней борьбы, ряда операций и сражений, которые приближали встречу на Эльбе. И наконец встреча состоялась.

Приведу короткую выписку из донесения, которое мы послали в Ставку:

25 апреля сего года в 13.30 в полосе 5-й гвардейской армии, в районе Штрела, на реке Эльба, подразделения 175-го стрелкового полка 58-й гвардейской дивизии встретились с разведгруппой 69-й пехотной дивизии 5-го армейского корпуса 1-й американской армии.

Того же числа в районе Торгау, на реке Эльба, головным батальоном 173-го гвардейского стрелкового полка той же 58-й гвардейской дивизии встретились с другой разведывательной группой 69-й пехотной дивизии 5-го американского корпуса 1-й американской армии.

Через неделю после встречи наших войск с американскими на Эльбе я познакомился с командующим 12-й армейской американской группой войск генералом Омаром Бредли. Это произошло неподалеку от Торгау, приблизительно в сорока километрах северо-восточнее его, на моем командном пункте.

Бредли прибыл со свитой генералов и офицеров и огромным количеством корреспондентов и фоторепортеров, я бы даже сказал, с чрезмерным. С нашей стороны кроме меня присутствовали члены Военного совета фронта командующий гвардейской армией A. C. Жадов и командир 34-го гвардейского стрелкового корпуса Г. В. Бакланов. Именно их войска впервые встретились на Эльбе с американцами. Находились также представители наших газет, кинооператоры и фотокорреспонденты, но куда в более скромном числе, чем у американцев.

Разные бывали времена в советско-американских отношениях, да и сейчас эти отношения не по нашей вине оставляют желать лучшего. Соблюдая историческую точность, скажу, что в тот день, 5 мая 1945 года, встреча двух командующих — американского и советского — происходила в атмосфере прямодушия и откровенности. Мы с Бредли были не дипломатами, а солдатами, и это наложило отпечаток на обе встречи одновременно и официальные, и дружественные.

Мы рассмотрели с генералом его карту. На ней было нанесено положение американских войск на этот день — 5 мая. Бредли коротко пояснил, где и какие его части вышли на условленную линию соприкосновения с нами. Затем спросил меня, как мы намерены брать Прагу и не следует ли американцам помочь нам в этом деле.

Вопрос не был для меня неожиданным. Хотя наступление советских войск против группы Шернера еще не началось, у американцев все же не могло оставаться никаких сомнений относительно того, что это наступление начнется в самом ближайшем будущем.

Я сказал Бредли, что необходимости в такой помощи нет и что любое продвижение американских войск дальше к востоку от ранее обусловленной демаркационной линии может внести только путаницу, вызвать перемешивание войск, а это нежелательно, и просил этого не делать.

Бредли согласился со мной и сказал, что подчиненные ему войска будут и впредь соблюдать установленную линию соприкосновения.

…Во время обеда в своем первом, официальном тосте я говорил о тех испытаниях и трудностях, через которые прошла Советская Армия на пути к Победе. Я говорил о том, какую важную роль сыграл президент Рузвельт в создании и во всех дальнейших действиях антигитлеровской коалиции. Кончина Рузвельта была так еще свежа в памяти, а я принадлежал к числу людей, искренне и глубоко переживавших эту потерю. Поэтому, выражая официально соболезнование по поводу безвременной кончины американского президента, я вложил в свою речь личные чувства и высказал надежду, что новый президент продолжит дело, за которое боролся Рузвельт.

К сожалению, эта надежда не оправдалась и преемник Рузвельта очень скоро внес свой первый вклад в обострение отношений между Советским Союзом и Америкой.

Говоря о нашей совместной борьбе против фашистских захватчиков, я отметил и оценил бесспорные заслуги офицеров и солдат 12-й американской группы войск.

Генерал Бредли в своем ответном тосте отметил мужество советских солдат, храбрость войск 1-го Украинского фронта, примеру которых, по его словам, следовали американские солдаты, офицеры и генералы. Остановившись на заслугах Рузвельта, он выразил сожаление, что президенту не удалось дожить до счастливых дней победы, и предложил тост за нашу встречу.

После первых, официальных тостов за столом возникла дружеская беседа, прерываемая уже, как говорится, локальными тостами в честь представителей наших и американских штабов, командующих армиями, представителей различных родов войск. Тосты были теплыми и искренними. Они свидетельствовали о том, что мы взаимно и по-настоящему уважаем друг друга и ценим нашу боевую дружбу, возникшую и окрепшую в борьбе с общим врагом. Кончился обед, и я предложил Бредли и его спутникам послушать концерт ансамбля песни и пляски 1-го Украинского фронта. Надо сказать, что этот ансамбль, созданный в 1943 году в Киеве под руководством Лидии Чернышевой, пользовался на фронте большой популярностью. Там были отличные музыканты, певцы и танцоры.

Когда ансамбль исполнял гимн Соединенных Штатов, находившиеся в зале американцы подпевали, а после горячо аплодировали нашим музыкантам. Аплодировали они и тогда, когда ансамбль исполнил Гимн Советского Союза.

Артисты ансамбля были в тот день в особом настроении. Кроме наших песен они спели американскую шуточную песенку «Кабачок», английскую «Тииерери». Все это было восторженно встречено гостями. Ну а потом им показали украинский гопак и русский перепляс — коронные номера наших танцоров. И в обычной обстановке эти номера производят яркое впечатление, а тогда оно было еще усилено праздничным, радостным настроением, охватившим и нас, и наших гостей.

Генерал Бредли, сидя рядом со мной, заинтересованно расспрашивал, что это за ансамбль, откуда здесь, на фронте, эти артисты. Я сказал ему, что ансамбль состоит из наших солдат, прошедших вместе с войсками фронта большой боевой путь. Однако, как мне показалось, он отнесся к моему ответу без особого доверия. И зря, потому что большинство участников ансамбля начали войну солдатами, да и потом, когда уже был сформирован ансамбль, они много раз выступали в войсках первого эшелона, порой в условиях далеко небезопасных.

Бредли поблагодарил за концерт и после окончания объявил о решении правительства Соединенных Штатов наградить меня как командующего 1-м Украинским фронтом высшим американским орденом. Он тут же вручил мне этот орден и, как водится в таких случаях, поздравил и обнял.

Участники этой встречи, мои товарищи по фронту, с искренним одобрением отнеслись к награждению; они справедливо увидели в нем высокую оценку, данную нашими союзниками боевым делам войск 1-го Украинского фронта.

По окончании церемонии вручения награды мы вышли вместе с Бредли из особняка на свежий воздух, и там, в присутствии, надо сказать, достаточно широкой аудитории, собравшейся в связи в приездом американских гостей, я вручил генералу Бредли от имени воинов 1-го Украинского фронта Красное знамя как символ нашей боевой дружбы.

Я знал, что Бредли собирается подарить мне на память «виллис», доставленный из его ставки прямо на самолете. Со своей стороны, я тоже приготовил ему личный подарок: строевого коня, который следовал за мной всюду с лета 1943 года, когда я вступил в командование Степным фронтом. Это был красивый, хорошо выезженный донской жеребец. Я и подарил его со всей экипировкой генералу Бредли.

Мне показалось, что генерал был искренне рад этому подарку. Приняв коня, он, в свою очередь, подарил мне легковую машину «виллис» с надписью: «Командующему Первой Украинской группы армий от солдат американских войск 12-й группы армий» — и вместе с «виллисом» вручил мне американское знамя и американский автомат.

А через несколько дней мне пришлось выехать с ответным визитом в ставку Бредли…