С наступлением материнства женственность расцветает во всей своей силе и красоте.

Нет в мире такого цветка ни в каком поле, ни в море такой жемчужины, как ребенок на коленях у матери.

Нет живописца в истории, который бы не оставил в своем творчестве образа женщины как канона форм материнства, любви или женщины-товарища, и нет народного эпоса, в котором не было бы «красной девицы» и «добра молодца», представляющих образцы исторических совершенств для своего времени, творящих жизнь и потомство. По этим типовым представлениям можно разобраться во многих органических качествах и дефектах целых эпох, где образ женщины претерпевает метаморфозы от Изиды до Нана, от матриархата до женщины-безделушки, от Беатриче Данте до пошлости девятнадцатого века, с его орнаментальной женщиной, обезличенной и в труде, и в материнстве, и даже в любовничестве.

Сотни, а может, и тысячи глаз переглядели «кормящую мать». И не нашлось ни одного злого глаза, который бы не подобрел, глядючи на извечность простого и знаемого. И это простое и знаемое как бы слило в ней всех дающих жизнь. И теперь она как бы не она, а само всесветное материнство, собранное в этой беломраморной чистоте.

Прекраснейшее зрелище – мать, показывающая своему младенцу мир…

Рафаэль в своей Мадонне разгласил тайну материнской красоты. Но не в этом неиссякаемая жизнь картины Рафаэля. Она в том, что тело и лицо молодой женщины есть ее душа, – потому так прекрасна Мадонна. В этом зрительном изображении материнской души кое-что недоступно сознанию человека. Мы знаем о термоядерных реакциях, при которых материя обращается в могучее количество энергии, но мы сегодня не можем еще представить себе иного, обратного процесса – материализации энергии, а здесь духовная сила, материнство, кристаллизуется, обращено в кроткую Мадонну. Красота Мадонны прочно связана с земной жизнью. Она демократична, человечна; она присуща массам людей, – желтолицым, косоглазым, горбуньям с длинными бледными носами, чернолицым, с курчавыми волосами и толстыми губами, она всечеловечна. Она душа и зеркало человеческое, и все, кто глядят на Мадонну, видят в ней человеческое, – она образ материнской души, и потому красота ее навечно сплетена, слита с той красотой, что таится, неистребимо и глубоко, всюду, где рождается и существует жизнь, – в подвалах, на чердаках, в дворцах, в ямах.

Рафаэль не только изобразил нам Мадонну божественной матерью, держащей в своих объятиях Младенца, более великого, чем она, – он рядом с этим символом материнства поместил фигуру св. Иоанна, символ человечества. На картине Рафаэля человечество воздает честь материнству, этому возвышенному фактору конечной победы гуманности.

Ребенок вносит в жизнь матери чудную песнь молчания. От долгих часов, проведенных возле него, когда он не требует, а просто живет, от дум, которыми мать прилежно окутывает его, зависит, какой она станет, ее жизненная программа, ее сила и творчество. В тишине созерцания с помощью ребенка она дорастает до озарений, которых требует труд воспитателя. Черпает не из книг, а из самой себя. Ничего не может быть ценнее.

Родина начинается для ребенка с куска хлеба и нивы пшеницы, с лесной опушки и голубого неба над маленьким прудом, с песен и сказок матери у детского изголовья.

Вы задумывались, почему во всем мире, с самых древних времен, матери пели детям колыбельные песни? И только в нашу дикую, так называемую «цивилизованную» эпоху они исчезли из жизни. С ними мы потеряли гораздо больше, чем просто какие-то слова и звуки. Ведь именно благодаря колыбельным устанавливается первый звуковой контакт матери и ребенка, синхронизируются их биоритмы, устанавливается та удивительная связь, которая потом, когда мать и дитя будут разделены сотнями или даже тысячами километров, позволит матери почувствовать, хорошо ли ее сыну или с ним произошло несчастье. Так что, по мере возможности пойте, и пойте ребенку колыбельные песни, даже если у вас мало слуха и не самый красивый голос на свете. Уверяю, вашему ребенку очень понравится ваш голос и навсегда останется самым прекрасным в мире, если, конечно, ему повезет и он когда-нибудь все-таки услышит от вас колыбельную песню.

Пением мать убаюкивает своего младенца; но мы ни в чем не следуем природе, и в данном случае также. Не успеет ребенку исполниться год, как умолкает песня матери; вообще она больше уже не мать отвыкшему от нее ребенку. Для него, как и во всех других отношениях, она только рассеянная, перегруженная женщина. Увы! Но это так.

На свете нет мелодий более нежных, чем исполняемые главным в мире музыкантом, – это нескончаемые звуки твоих колыбельных песен, мама: и самые трепетные ростки моей души зарождались в моменты, когда ты так сладостно баюкала меня…

Песня, которую поет мать у колыбели, сопровождает человека всю его жизнь, до гроба.

Рука, качающая колыбель, правит миром.

В одном психологическом эксперименте 27 матерей должны были отличить по магнитофонной записи голос своего 3–7-дневного ребенка от голосов четырех других младенцев; 22 матери сделали это безошибочно. В свою очередь, новорожденные (однодневные) младенцы обнаруживают способность отличать и предпочитать голос собственной матери другим женским голосам.

Малышам часто видятся кошмары, которые являются составной частью ужасов нашей жизни. Еще одно проявление этой тенденции – стремление младенца уцепиться за что-нибудь так, будто он боится остаться один. Подобное цепляние – не знак особой привязанности, но, скорее, выражение страха. Ребенок боязлив, он стремится все время быть рядом с кем-нибудь, лучше всего – с матерью.