— Сложилось впечатление, что только товарищу Желтову политорганы близки, а нам чужды. Но это неверно. Другое дело, как сложились отношения у начальника ПУРа с министром. Больно слышать, что военные, маршалы зазнались. Но они этого упрека не заслужили. Есть натянутость, но надо все излагать объективно. Обижаются низовые работники на Желтова, не попасть на прием{1042}.
В том же духе выступил первый заместитель министра, главнокомандующий объединенными вооруженными силами государств-членов организации Варшавского договора маршал И.С. Конев:
— Не могу согласиться с оценкой политработы в армии, которую дал товарищ Желтов. Нельзя противопоставлять политработника командиру. Не соответствует истине, что военачальник, что хочет, то и делает. Кадры армии преданы партии. А вот личные отношения между министром и начпуром ненормальные.
Член Президиума и секретарь ЦК КПСС М.А. Суслов согласился, что политическое состояние армии высокое, но согласился и с тем, что роль политорганов ослаблена.
— Один командующий передал, что на одном совещании товарищ Жуков заявил, что политработники привыкли за 40 лет болтать и потеряли нюх, словно старые коты.
— Товарищ Желтов не охаивал состояние армии и не противопоставлял командиров политработникам. Но если начальник ПУРа не может без разрешения [поехать] в войска, это не может не вызвать тревоги, — сказал еще один член Президиума и секретарь ЦК КПСС Н.И. Беляев.
И предложил усилить административный отдел ЦК, ведающий всеми силовыми структурами.
«Не понял» Малиновского и Конева Н.Г. Игнатов. А ведь «они должны помочь ЦК».
Призвал серьезно отнестись к сигналам о неблагополучии О.В. Куусинен:
— Разве презрительное отношение со стороны министра к политработникам не объективный факт? Монополии у министра на связь армии с партией не может быть.
Виноватым видел Жукова и Н.М. Шверник:
— Взял линию осадить политорганы и сделать их ручными, подмять их под себя, все время мордует Желтова. Предупредить надо серьезно его{1043}.
Непонятно было и Микояну, от кого Конев и Малиновский защищают армию:
— Товарищ Желтов отразил наболевшее — то, что нарочито принижают политработников. Начальник ПУРа не подчинен министру{1044}.
Согласился с тем, что вопрос поставлен правильно, и Н.А. Булганин:
— Не о противопоставлении идет речь. Вопрос поставлен о принижении политорганов в армии. Это линия руководства, министра — превратить их в совещательный орган при командующем. Товарищ Жуков предложил ликвидировать Главный военный совет при министерстве, он его и не созывал.
— Многое не знали мы, — посетовал А.И. Кириченко. — С руководством армии мы связаны через одно лицо.
— Товарищ Желтов ничего обидного для руководства министерства не сказал, — взяла слово Е.А. Фурцева. — Меня поэтому поразили заключения товарищей Малиновского и Конева, Давайте объективно разбираться. Ликвидация военных советов — это стремление к неограниченной власти.
— Товарищ Желтов может быть недобрал, говоря о ненормальностях, — сказал Ворошилов. — А сгусток ненормальностей довольно сильный. Товарищ Жуков взял совершенно неправильную линию. У товарища Желтова тоже много упущений: почему он молчал?
Подводя итоги обсуждения, Хрущев сказал, что доклад сделан, конечно, только «с позиции кричащих недостатков», но и реакция на него Малиновского и Конева «тоже однобокая».
— Но если мы поставим вопрос об усилении партийной работы, никто не может говорить против. Сила в партии. Нельзя чтобы, если Жукова подняли, он захотел у нас на шее сидеть. Придется объезживать{1045}.
Для выработки проекта постановления об улучшении партийно-политической работы в СА и ВМФ была выделена комиссия во главе с Сусловым и с включением в нее Малиновского и Конева.
Машина закрутилась. 19 октября Президиум ЦК принял этот документ, постановив разослать его по телеграфу в войска, а 22 октября провести гарнизонные активы в Москве, Ленинграде и других крупных городах с участием членов Президиума ЦК{1046}. Партийный актив центральных управлений Министерства обороны, Московского военного округа и Московского округа ПВО с членами военных советов заграничных групп войск собрали в Кремле. После доклада Желтова слово взял сам Хрущев. Он говорил много — о спутнике, о том, кто разрабатывал Сталинградскую операцию, о других сражениях Великой Отечественной войны, о спорах с адмиралом Кузнецовым, о новой военной технике, которая идет на смену бомбардировщикам и пушкам, не спеша подбираясь к главному:
— Товарищи, члены Президиума обменивались мнениями, я их спросил сейчас, могу ли я сказать на этом активе. Они говорят: нужно сказать. Такой напрашивается вопрос: может быть, министра обороны не следует держать в составе членов Президиума ЦК, чтобы маршалы, генералы могли поспорить, а без спора ни одно разумное дело не решается. Правильно это будет?
Если верить стенограмме, с мест раздались голоса «Правильно!» и бурные аплодисменты{1047}.
В тот же день подобные собрания состоялись в 9 военных округах, а также в Горьком. И наиболее характерными вопросами из числа поступивших в президиумы собраний всюду были такие: «Был ли товарищ Жуков при вынесении этого постановления и как он расценивает его? Почему этот вопрос обсуждался без министра обороны?». В Риге, например, последний вопрос содержался в 20 записках{1048}.
В одной из записок, поданных в Кремле, также спрашивалось: «Принимал ли участие в разработке решения ЦК, которое нам зачитали, маршал Жуков?». Хрущев разъяснял этот вопрос так:
— Естественно, он не мог принимать. Потому что его сейчас нет в стране, он находится в командировке… Если это опять же вопрос в какой-то степени имеет какую-то подковырку, что я прямо отвечаю: был бы Жуков или его не было — от этого решение не изменилось бы, потому что вопрос не в персонах, а в политике… Я не знаю, как будет реагировать товарищ Жуков, но решение все равно было бы таким, каким оно принято{1049}.
Другой вопрос касался Желтова: почему он не был избран ни в ЦК, ни в ЦРК на XX съезде партии?
— Это было наше упущение, — признал Хрущев. — Не попал только лишь по большому недоверию. Ставился вопрос о том, чтобы освободить его от этого дела и что его не стоит избирать. Вы спросите, кто ставил? Об этом говорил Жуков. Мы советовались в Президиуме. Мы доверяли Жукову как коммунисту, но нужно было иметь свой разум. Это была ошибка{1050}.
О том что в Москве происходит совещание актива и было заседание Президиума, где разбирались обвинения в его адрес, Жукову кто-то сказал еще до отлета из Тираны. А вот в Москве на аэродроме ему сразу предложили поехать на заседание Президиума ЦК. Он приехал, доложил об итогах своей поездки и сразу почувствовал, что дело «не в итогах, а совсем в другом». Его поездку одобрили, признав «полезной для сближения советского народа с югославским и албанским народами». Но в то же время отметили «поспешные и не совсем правильные выводы в оценке положения в Югославии»{1051}.
Но то был только зачин. Потом Суслов зачитал постановление о состоянии партийно-политической работы в советской армии и состоянии руководства Министерства обороны. Пораженный Жуков заявил:
— Готов признать критику и поправить ошибки. Но не считаю правильным, что без меня собирали такое совещание и обсуждали вопрос. Вывод считаю диким — что я стремился отгородить вооруженные силы от партии. Отметаю, что запретил кому-то информировать ЦК. Прошу расследовать, что я принижаю партийно-политическую работу в армии. Я не признаю, что это делал. О товарище Желтове: я считаю его как руководителя политической работы в армии слабым. О культе личности: слава мне не нужна, но есть, видимо, ляпсусы. Прошу назначить комиссию для расследования.
